Заговорили обо мне. Мы порешили, что прежде всего я схожу в Уйпешт к Пойтеку. Он, быть может, постарается пристроить меня на какой-нибудь завод. Там теперь будет вестись самая нужная работа, там будет решающий плацдарм борьбы.
Пойтек с семьей жил в то время на улице Эсь, в двухэтажном домике во дворе. Квартира состояла из одной комнаты и кухни.
Самого его не было дома, но я застал его жену с двумя маленькими ребятишками. Она встретила меня очень недоверчиво.
— Вы тоже из русского плена?
— Нет, я в плену не был.
— Так откуда же вы знаете Даниила?
— Мы вместе служили.
— А у вас к нему какое-нибудь дело?
— Нет, я просто в гости пришел. Когда он вернется?
— Сейчас он на заводе, на работе; быть может, через полчаса он придет обедать. Если только у него опять нет какого-нибудь собрания!.. Ох, уж эти мне собрания! — вздохнула она, подбросив каменного угля в плиту, на которой готовила. — Впрочем, Даниил мой политикой не занимается, — добавила она, словно спохватившись.
При этом она заметно покраснела.
— Он политикой не интересуется и на собрания ходит только тогда, когда это уже очень нужно.
— Я знаю, — сказал я. — Разрешите подождать его здесь.
Она пожала плечами.
— Хорошо, присядьте.
На пороге между кухней и комнатой она поставила маленькую табуретку, вытерев ее предварительно фартуком. Я сел, а она продолжала возиться над плитой.
Жена Пойтека была худенькая, маленькая женщина с бледным лицом. Платье на ней было чистое и не плохо сшитое. По всему было видно, что она портниха. На столе стояла швейная машина. Все в комнате блестело чистотой. На столе лежала стопка книг.
— Не ходи в комнату! — крикнула жена Пойтека мальчугану, который собирался было проскользнуть между моих ног в комнату.
— У папы никого вчера вечером не было и ни о чем не разговаривали, — тотчас же затараторил он. — Все дяди, которые у него были, говорили только по-венгерски[9].
Я удивленно поглядел на мальчика, а потом перевел взгляд на его мать. Та с трудом удерживала улыбку.
— Не приставай к дяде и молчи, раз тебя не спрашивают, — сказала она сыну.
— Так папа же велел… — начал было мальчик, но мать строго взглянула на него, и мальчик замолчал.
Так мне и не пришлось узнать, что велел говорить отец.
Вскоре явился Пойтек. Он чрезвычайно обрадовался и горячо обнял меня. Его жена покраснела, смущенно поглядывая то на меня, то на мужа. Наконец, она протянула мне руку.
— Я, видите ли, заподозрила, не из полиции ли вы…
Пойтек расхохотался.
— Да неужто?
— Да, и Леучи тоже, видно, принял его за полицейского. И неудивительно. Ты так нас напугал, приказывая глядеть в оба, что в родном отце станешь подозревать шпика…
— Ну, за стол. Надеюсь, гость тоже не откажется.
— Если только ему придется по вкусу, что мы едим…
— Не из балованных.
За обедом Пойтек начал знакомить меня с положением вещей. Работа, по его словам, идет успешно и работать в массах не трудно. Все недовольны. Национальное правительство только обещает, на деле же ничего не дает. Между товарищами нет единства — даже в самых важных вопросах. Если так будет продолжаться, то далеко не уйдем. Взять хотя бы вопрос, оставаться ли в партии социал-демократов или выйти. Одни говорят, что правильнее было бы остаться, так как если мы выйдем, то окажемся изолированными. Другие же утверждают, что следует выйти, не то нас партийная дисциплина заест. Вопрос этот сложный, в нем не сразу разберешься…
— А каково твое мнение по этому вопросу?
— Я, как и все приехавшие из России, за самостоятельную партию.
— А много товарищей уже приехало?
— Основное ядро еще там. Я совершенно убежден, что, когда они приедут, мы сможем образовать новую партию. Пока же будем выжидать.
Пойтек, не дожевав последнего куска, встал из-за стола.
— Я тороплюсь. Ты, Петр, пойдешь со мною.
— Опять уходишь? С тех пор, как ты вернулся из плена, мы ни одного вечера не были вместе. Только есть и спать домой ходишь!
Пойтек нежно обнял жену, поцеловал детей, но ничего не ответил.
— Сегодня мы займемся агитацией по чужим дворам, — сказал он мне, когда мы вышли на улицу. — Мне придется сагитировать сегодня вечером четыре дома.
Уже смеркалось, когда мы зашли во двор двухэтажного дома, заселенного, повидимому, рабочими. Грязный двор был весь в выбоинах и ямах. Кислый запах прелой капусты ударил нам в нос. Пойтек, став посреди двора, принялся выкрикивать изо всех сил:
— Рабочие! Женщины! Товарищи!
В первом этаже открылись два окна. И во втором этаже стало заметно некоторое движение. Пойтек извлек из кармана маленький колокольчик и стал звонить, время от времени выкрикивая:
— Товарищи!.. Товарищи!..
— Это еще что такое?
Откуда-то вынырнула дородная женщина.
— Торговать по дворам запрещено, — пискнула она тоненьким голоском.
— Я — уполномоченный Национального совета, а мой товарищ — член Совета солдатских депутатов, — заявил Пойтек, указывая на меня.
— А что вам здесь надо? В этом доме живут одни лишь порядочные люди, поняли? Только исправные плательщики, других я здесь не терплю…
— Тем лучше. Ну-ка, поближе сюда, товарищи! Социал-демократическая партия приветствует вас…
— Вы бы лучше… — начала было женщина, но тут со всех сторон на нее посыпались крики: ее, видимо, недолюбливали.
— Чего дворничиха суется?
— Заткните ей глотку!
— Эй, мадам Тимар, проваливайте-ка отсюда подобру-поздорову!..
— Ну, понятно, полицию бы она сразу пустила…
Толстая женщина скрылась так же внезапно, как и появилась.
Пойтек принялся усердно расхваливать действия народного правительства.
Несколько минут все слушали молча, а затем посыпались реплики:
— А что нам дала ваша революция?
— Хуже и дороже стало, чем во время войны!
— Теперь только богатеи и живут, а бедные люди хуже собак прозябают…
— Ну, ладно, если это так, то как же это изменить? Дело ведь за рабочими. Русская революция показала нам, как надо действовать. Почему бы и нам не последовать примеру русских рабочих?.. Верно? А что нам мешает, кроме собственной трусости? Да, пожалуй, еще и незнание? Ведь большая часть рабочих и по сей день не знает, что происходит в России. Да и мы бы, быть может, не знали, если бы не вернулись из русского плена. Рассказать вам, как там обстоит дело? Так вот…
Пойтек добрых полчаса рассказывал про Советскую Россию. Вокруг нас на темном дворе столпилось человек тридцать. Слушали и из окон.
Когда Пойтек кончил, все стали аплодировать… Но как он этого ни добивался, никто не задал ему ни одного вопроса и никто не вступил с ним в спор.
Затем мы обошли еще два дома. Всюду повторялась та же картина. Нигде не удавалось собрать большего числа слушателей. Когда же мы добрались до четвертого дома, пошел снег вперемежку с дождем.
— Пойдем-ка к Лукачу, главному уполномоченному нашего завода, — сказал Пойтек. — Быть может, он для тебя что-нибудь устроит.
Лукача дома не оказалось. Мы порешили, что завтра встретимся с ним на заводе и там потолкуем.
Ночь я провел у Пойтека. Его жена постелила мне на кухне.
По совету Пойтека, я поутру отправился на завод.
Заводские ворота были заперты, и проникнуть во двор можно было лишь через узенькую калитку. Я заглянул в сторожку — там никого не было. Я пошел наугад. На заднем дворе происходило нечто вроде митинга. С балкона первого этажа говорил оратор, толстый смуглый человек, беспрестанно, словно мельница, размахивавший руками.
— …Профсовет… Среди вас, полагаю я, не найдется ни одного, кто хотя бы на секунду усомнился в том, что профсовет будет отстаивать ваши права и добиваться удовлетворения ваших законных требований. Поэтому, товарищи, в ваших же собственных интересах профсовет не станет поддерживать каких- либо необдуманных требований…
Оглушительный рев прервал его речь.
Смуглый человек принялся еще пуще жестикулировать и колотить кулаками по перилам балкона. Только несколько минут спустя удалось ему снова заговорить.
— Товарищи! Необходимы спокойствие и умеренность! Если же мы грубой силой будем вынуждать предпринимателей приносить такие жертвы, которые лишат их интереса к дальнейшей работе, то в ответ на нашу забастовку они еще, чего доброго, закроют заводы…
В воздухе замелькали кулаки. Крики и угрозы слились в один оглушительный вой, в котором потонули слова оратора. Тщетно размахивал он руками — ему не давали говорить.
— Что нам о фабрикантах раздумывать! — закричал Пойтек, взбираясь на ящик. — Они еще нам угрожать будут! Мы социализируем заводы!
Пойтека поддержали. Раздались крики:
