— Я не буду кока-колу, — сказал Дима.
— Значит, две кока-колы… Все?
Парень у кассы назвал сумму.
— Ого, — сказал Дима. Ольга молча расплатилась.
Сели за свободный столик; в противоположном углу праздновали детский день рождения. Гости в картонных шапочках, похожих на кокошники, шарики, флажки с изображением веселых уродцев, картонные стаканы с торчащими соломинками, довольные взрослые вокруг…
Чизбургер не лез Диме в рот. Он был какой-то очень неудобный, слишком большой; вишневый пирог оказался приторным до невозможности. Кофе в картонном стаканчике обжигал пальцы.
Урна для мусора была похожа на почтовый ящик. Туда сбрасывали посуду вместе с подносами — хлоп, хлоп, хлоп…
Женька уплетал вовсю — ребенок проголодался, у него большой расход энергии. Ольга ела аккуратно, красиво, привычно.
Поймав его взгляд, подняла голову:
— Тебе здесь не нравится?
Дима пожал плечами:
— Я подумал… что сейчас миллион людей по всему миру вот так же кусают точно такой же чизбургер. Конвейер…
Женька хмыкнул, но жевать не перестал.
— Да? — Ольга прищурилась. — А помнишь, какие были вонючие котлеты в нашей столовой, еще в школе?
Дима невольно улыбнулся:
— Отчего же не помнить… Помню.
— Молоко с пенками… — мечтательно улыбнулась Ольга.
— Чай из тряпки… — подхватил Дима.
— Рыба с костями…
— Перестаньте! — возмутился Женька. — Вы мне аппетит, на фиг, перебьете!
— Ты не видел эту столовую, Жека, — сказала Ольга со вздохом. — Вам, малышне, не понять… Я была в первом классе, а твой папа — в десятом.
— Вы кормились на первой большой перемене, а мы — на второй, — вспомнил Дима. — А я старался носить из дома бутерброды… — он посмотрел на зажатый в руке чизбургер.
— Ешь, — сказала Ольга. — Это закусочная, а не ресторан, это для скорости и удобства, а не для эстетствования… И как для закусочной — вполне прилично. Вкусно, Женька?
Сын кивнул, потягивая из трубочки кока-колу.
Дети с картонными шапочками на голове убежали кататься на принадлежащей заведению причудливой горке. Дима положил недоеденный чизбургер обратно на поднос.
— Только не подумай, что Америка поголовно питается чизбургерами, — усмехнулась Ольга. — Штамп номер пятьдесят два. Человеку, который никогда там не был, очень легко оперировать штампами. Америка — страна целлулоида, Америка — страна бездуховности, прямо советская пропаганда сразу вспоминается… Блин. Диснейленд, «Макдональдс», Голливуд.
Дима молчал.
Ольга вздохнула. Заговорила негромко и сбивчиво:
— Когда Симкин папа выезжал в Израиль с новой женой… сдавал в парткоме свой партбилет. И все знали, что он ни-ког-да сюда не вернется. И была, между прочим, целая трагедия, я помню, как Симка ревела белугой… Как бежала за поездом… Они почему-то на поезде уезжали, уже не помню, почему. Какие письма были в первые месяцы — ну слезы! И скучают, и мучаются, и все чужое… Уже через три года они приехали повидать родных — сияли, как помидоры! И все у них класс, и дом, и работа, и друзья, и жизнь наладилась, и нас, бедных, им жалко. И это было лет семь назад! А сейчас…
— Ма, я возьму мороженого, — сказал Женька. Встал и пошел к кассам, Ольга проводила его взглядом.
— Дима… Ты прости меня, идиотку. Я себе места не нахожу… Что мне сделать, чтобы ты меня простил? Забудь, что я тебе наговорила, я…
— Конечно, — быстро сказал Дима. — Ну конечно.
— Я дура, — покорно признала Ольга. — Когда меня зашкаливает, я… говорю всякое, а потом жалею ужасно. Честное слово. Прости. Мне примерещилось… на ровном месте примерещилось какое-то… Но все дело в том, что я тогда психовала из-за Женькиной формы, и вообще, из-за этой истории… Дима, ты не заслужил тех… таких слов. Хочешь, обзови меня как-нибудь. Мне будет легче.
— Оля…
— Да ну, обзови. Я эгоистка. Скандалистка. Черноротая баба… Согласен?
— Нет, — Дима невольно улыбнулся.
— Драная кошка. Может, даже «сраная» — для экспрессии.
— Оля!
— Ты меня простил? Я идиотка, паразитка, брехуха, дрянь…
Вернулся Женька. Перевел взгляд с Ольгиного лица на Димино, хмыкнул.
— …Вот Жека уже все понял, — продолжала Ольга как ни в чем не бывало. — И он хочет ехать. А ты сидишь и всем своим видом показываешь, что тебя насильно тянут. Да в конце-то концов, если тебе там не понравится — вернешься! Ты же ничего не теряешь! Я знаю людей, которые с грин-картами живут здесь, а туда ездят только в гости. И наоборот — живут там, а сюда мотаются чуть не каждый месяц. Это же совсем другой мир, не то что десять лет назад! Тогда люди уезжали — это была трагедия. А теперь — это путешествие! Захотел — живешь там, захотел — живешь здесь… И не суди о Штатах с чужих слов. Сам посмотришь и тогда решишь — ладно?
Дима пожал плечами:
— Да я как бы и не против…
Недоеденный чизбургер так и остался лежать на подносе.
* * *
В шесть утра Женька поднялся. Нога за ночь отекла и всячески сопротивлялась его намерениям.
Стиснув зубы, он облился холодной водой. Натянул треники и футболку — старую еще, с фальшивой надписью «Найк». Завязал кроссовки, хромая, спустился во двор.
Отец сидел на лавочке перед детской площадкой. Как вчера. Как позавчера. Во дает…
Женька прекрасно знал, что отец никогда не вставал раньше полдевятого. И это особенно интересно, потому что сейчас двадцать минут седьмого, а отец сидит на лавочке в спортивном костюме, свеженький и чисто выбритый…
— Привет.
— Привет.
Все. Больше ни слова. Женька потихоньку, преодолевая боль в ноге, потрусил вдоль бровки.
И отец за ним.
Ночью был дождь. Бледное небо отражалось в больших овальных лужах.
Поднималось солнце.
Каждый шаг давался легче. Женька бежал мягко, боясь перетрудить ногу; отец очень скоро сбился с дыхания.
Как вчера. Как позавчера.
Женька чуть прибавил скорости — просто посмотреть, отстанет отец или нет.
Не отстал. Даже чуть выдвинулся вперед — выпендрежник, хочет показать, что и он не лыком шит…
Женька сбавил бег. Ничего, еще минут пять — тогда посмотрим…
Отец не собирался сдаваться. Дыхалка у него короткая, зато ноги длиннее; некоторое время отец с сыном бежали «ноздря в ноздрю».
Ранние прохожие торопились на работу.
Болела нога. По-хорошему, надо было закругляться с пробежкой, но Женьке хотелось, чтобы отец сдался. Спекся, остановился, делая вид, что у него развязался шнурок… Доказал свою слабость. Как позавчера.
Отец не отставал.
Обежали вокруг клумбы — на ней копошилась целая бригада тетушек в спецовках, по специальному трафарету высаживали рассаду. Деловитые дворники подбирали метлами вчерашние фантики, обрывки полиэтиленовых пакетов, окурки…
Легли на обратный курс.
— Как нога?
— Нармальна…
Отец не отставал. Жека сжал зубы — нога болела. Возле дома, на детской площадке, он подтянул штанину; присвистнул. Блин-компот, как говорит мама.
— У Буряка была такая история, — сказал отец, превозмогая одышку. — У него клиновидная кость была переломана в трех местах… Месяц в гипсе… А потом он стал восстанавливаться — бассейн, пробежки босиком, бег трусцой…
Женька подумал и снял кроссовки. Пошел по траве; от холодной росы боль притупилась.
— Да, я читал, — сказал Женька снисходительно. — И он поехал на чемпионат мира восемьдесят второго… А ты откуда это все?…
Отец пожал плечами:
— «Горячие точки поля»… Не лыком шиты.
Женька посмотрел недоверчиво; под его взглядом отец будто бы смутился. Отвел глаза:
— Я вот тут тебе привез…
Засуетился, полез в машину, вытащил из папки бумажный листок:
— Вот… Возьмешь?
Женька посмотрел на картинку: наполовину проглоченная цаплей лягушка прямо из птичьего клюва тянет передние лапы — и душит свою убийцу.
Надпись гласила: «Никогда не сдавайся».
— Забавно, — все так же снисходительно сказал Женька.
* * *
— Против этого Сидоренко играть — все равно что против бульдозера, — озабоченно делился Славик. — Сносит на фиг…
Женька сидел на скамейке, привалившись спиной к ребристой батарее.
Ему привиделось: на пустынном футбольном поле только он, Женька, да мяч, да бульдозер с необъятным ковшом. Бульдозер рычит, выбрасывая из-под гусениц комья земли и травы… Женька пытается обвести его справа и слева — все впустую, бульдозер отражает мячи и надвигается, надвигается, будто танк в старом фильме про войну…
Женька поежился.
В коридоре разговаривал с кем-то Олег Васильевич; Женька боялся встречаться с ним.
Он боялся, что его не поставят играть на первенство.
Он боялся.
* * *
(…Не дойду.
Я знаю, что уже скоро… Но я не дойду. Нет сил… Любая собака догонит… Отчаяние. Болит грудь…
Там, на новом месте, была еда…Двор… Сад… Трава…Тепло… Нет собак… Гладят… любят… Ноя не дойду…)
