В эту минуту Неттхен снова вошла в комнату и объявила Людвигу, что баронесса была крайне обеспокоена той манерой, с какой он вошел сегодня в дом: сначала позвонил так, что можно было подумать, не пожар ли в доме, а затем вздумал требовать, чтобы больная чуть не при смерти жена выходила принимать гостей. В заключение она прибавила, что госпожа ее не может сегодня видеть никого, в чем и извиняется перед посторонним гостем. Сказав это, Неттхен смерила Эвариста с ног до головы взглядом и вышла из комнаты.
Людвиг подавленно вздохнул и затем стал продолжать свой рассказ, хотя уже несколько смущенным тоном.
- Ты не можешь себе представить, с каким холодным видом приняла меня Викторина! Если б ее прежнее относительно меня внимание не доказывало ясно, что она хочет на этот раз только наказать притворным равнодушием, то я бы, пожалуй, сам усомнился в ее ко мне любви. Но, однако, она не выдержала: обращение ее со мной стало смягчаться, и раз, на балу, она даже доверила мне подержать в руках ее шаль. Победа моя была предрешена. Я устроил новый котильон, протанцевал его восхитительно с моей божественной красавицей и успел на этот раз совершенно благополучно ей шепнуть, балансируя на цыпочках:
- Божественная графиня! Люблю вас невыразимо! И умоляю вас, ангел света, согласиться быть моей!
Викторина засмеялась мне в лицо, но это не помешало мне, однако, на другой день около часу явиться к ним в дом, заручившись уверением Кошениля, что меня примут непременно. Тут уж я прямо и положительно стал просить руки Викторины. Она молча на меня посмотрела; я бросился к ее ногам, схватил за руку и покрыл ее поцелуями. Она не сопротивлялась, но, признаюсь, глядя на ее холодный, устремленный на меня, безжизненный взгляд, я почувствовал себя как-то не совсем ловко. Наконец, однако, две крупных слезы выкатились из ее глаз; она крепко сжала мне руку, попав прямо на большой палец, так что я чуть не вскрикнул от боли, вскочила со своего места и, закрыв лицо платком, быстро выбежала вон из комнаты. Счастье мое было несомненно, и я отправился прямо к графу просить руки его дочери официальным образом.
- Очень рад, очень рад! любезный барон, - забормотал он мне с довольной улыбкой, - но, скажите разве вы успели заметить, что дочь моя вас точно любит?
Я рассказал ему историю моего признания в котильоне.
- Прелестно! - Восхитительно! - закричал он, засверкав глазами. Позвольте! Позвольте! Покажите мне, пожалуйста, что это была за фигура?
Я протанцевал фигуру перед ним и остановился в той позе, в которой сделал Викторине мое признание.
- Прелесть, любезный барон!.. восхитительно!.. очаровательно! закричал граф в полном восторге и затем, отворив дверь, крикнул еще громче: - Кошениль! Кошениль!
Камердинер явился. По просьбе графа я спел мотив моего котильона.
- Слышал? - обратился к нему граф. - Теперь возьми свой флажолет и постарайся сыграть то, что спел господин барон.
Кошениль недурно воспроизвел мотив моего танца, а я, по желанию графа, должен был повторить фигуру вместе с ним, изображая его даму. Балансируя с трудом на носке правой ноги, старик повернулся ко мне и пробормотал самым сладким голосом:
- Прелестный барон! Дочь моя Викторина - ваша!
Послали за Викториной и объявили ей о моем сватовстве официально. Она немножко поломалась, по обычаю всех барышень, долго не говорила ни да, ни нет и вообще держала себя со мною так, что надежды мои чуть было не поблекли снова. К счастью, позже я узнал, что это было не более как притворство, так как оказалось, что Викторина сговорилась со своей двоюродной сестрой - той самой, которой я сделал на первом балу мое признание - помистифицировать меня в наказание за мою оплошность.
Сначала я совсем упал духом и даже готов был подумать, что взаимозависимость событий определила мне всегда быть обманутым, но, на счастье, сомнение мое рассеялось окончательно, и я услышал блаженное "да", сорвавшееся с очаровательных губок как раз в минуту самого отчаянного сомнения. Тут только понял я, какое страшное самообладание должна была иметь Викторина, чтоб так искусно притворяться! Она отказывала мне в малейшем выражении симпатии, не позволяла мне поцеловать ее руку! Я, впрочем, понял, что все это было насилие, которое она производила сама над собой. Многие из моих друзей всеми силами старались поселить в душе моей сомнение на счет любви ко мне Викторины, но все эти сомнения исчезли без следа в день накануне свадьбы. Рано утром явился я к моей невесте и не нашел ее в комнате. На столе лежали какие-то бумаги. Взглянув, я сразу узнал милый, красивый почерк Викторины. Читаю - и вижу, что это ее дневник! Вообрази, что там, день за днем, излагалась вся история ее любви ко мне. Каждая строка, каждое новое слово являло ясное тому доказательство. Всякое заявление чувств непременно кончалось фразой: "Ты не хочешь понять моего сердца! Бесчувственный! Неужели я должна, забыв стыд и страх, сама броситься к твоим ногам и сознаться, что без тебя мне жизнь не в радость!" - и т.д., все в том же роде. А под тем числом, когда я влюбился в молоденькую испанку, стояли строки: "Все кончено! Он ее любит! Это верно! Безумный! Он думает, что можно скрыть свои чувства от взора любящей женщины!" Я прочел эти слова громко, как вдруг Викторина вошла в комнату. Я с дневником в руках бросился к ее ногам и воскликнул: "Нет! Нет никогда не любил я эту иностранку! Ты одна всегда была моей богиней! моим счастьем!" Викторина посмотрела на меня изумленно, а затем, точно поняв в чем дело, вдруг воскликнула голосом, который еще теперь отдается в моих ушах: "Несчастный! Ведь я писала не о тебе!" Сознайся, Эварист, как далеко могут зайти женское притворство и скрытность!
Неттхен вошла снова в комнату и объявила, что госпожа баронесса не понимает, почему барон не является к ней вместе с гостем, тогда как она ожидает их уже более получаса.
- Чудная, дивная женщина! - воскликнул Людвиг с чувством. - Она жертвует собой, чтобы исполнить мое желание!
Придя к баронессе, Эварист был много удивлен, увидя ее совершенно одетой и причесанной без малейших признаков болезни на лице.
- Смотри, вот наш дорогой Эварист! Наконец-то он вернулся!
Так представил Людвиг своего гостя жене. Но едва Эварист подошел к руке Викторины, как она внезапно побледнела и, прошептав: "О Господи!", опустилась без чувств на спинку кресла.
Эварист, пораженный, поспешил сократить визит и удалиться. Слова "несчастный! ведь я писала не о тебе!", так и вертелись в его голове. Он понял, что, сам того не ожидая, стал причиной несчастья своего друга, который, впрочем, этого вовсе не замечал в своем самолюбивом довольстве; понял, что Викторина его любила, и был глубоко потрясен этим открытием. Тут только стали ему ясны некоторые моменты прошлой жизни, о которых он, по своей прямоте, прежде и не думал. В первый раз понял он и страстный характер Викторины, никогда не подозревая прежде о ее любви. Многие минуты в прошлом, когда любовь эта выказывалась очень явно, припомнились ему теперь, но в то же время вспоминал он и то, что никогда эти полуоткрытые признания не возбуждали его взаимности и что, напротив, именно в эти мгновения нравилась ему Викторина менее всего, несмотря на всю свою красоту и привлекательность. Теперь ему стало невольно жаль бедную женщину, погубившую таким ужасным образом свои надежды на счастье.
Как раз в этот вечер в доме президентши Фейес собралось то же самое общество, которому, два года тому назад, Эварист рассказывал историю о похождениях Эдгарда в Испании. Его приняли с общим выражением радости, но он не мог подавить в себе чувства волнения, внезапно увидев в числе гостей Викторину, которую встретить не ожидал. Ни малейшего следа болезни не было видно на ее лице; глаза сверкали ясно и спокойно, а прекрасная прическа еще более подчеркивала ее действительно замечательную красоту. Эварист чувствовал себя как-то неловко в ее присутствии, что случалось с ним редко, но Викторина держала себя с необыкновенным тактом и, улучив удобную минуту, сказала ему тихо:
- Вы знаете теорию взаимозависимости событий, которой держится мой муж. Мне кажется, что в жизни нас всего более преследует взаимозависимость глупостей, которые мы делаем сами, ставя себя, по собственной вине, в такие затруднительные положения, что их может разрешить одна только смерть. Знайте же, что мне известно все! Уже сегодня утром я знала, что вас увижу, а равно и то, что только сегодня вы меня разгадали. Не вы, а мой злой рок причиной всех моих несчастий. Но теперь недобрый, обуявший меня демон покинул меня навсегда, едва я вас увидела!
- Да?! - воскликнул растроганный Эварист. - Да, Викторина, мир и покой да будут над вами! Судьба никогда не оставляет без помощи разбитую жизнь!
- Все, все прошло! - ответила Викторина, отирая украдкой слезу, а затем возвратилась со спокойным и довольным лицом к остальному обществу.
