Чтобы доказать матери, что он и не помышляет о протестантской вере, Поль каждое воскресенье ходил с ней на мессу. Иногда их сопровождала и мадам Поль; у них со свекровью, конечно, не могло быть взаимной приязни, однако отношения их теперь были верхом корректности. Они встречались раз в день. Мадам Поль приходила навещать графа де Флорака, а ее служанка Бетси забавляла старика своей оживленной болтовней. Она возвращалась к хозяйке с удивительными историями, которые ей рассказывал его сиятельство про свое Житье в эмиграции - еще до женитьбы на графине, - когда он был учителем танцев, parbleu! {Черт возили! (франц.).} У него даже хранилась скрипка трофей тех времен. Он болтал о прошлом, кашлял и напевал разные песенки своим разбитым старческим голосом. "Господи, твоя воля, видать, очень он стар годами сударыня!" - замечает Бетси. Он отлично помнил минувшее, но порой рассказывал какую-нибудь историю дважды или трижды в течение часа. Боюсь, он не вполне раскаялся в своих былых прегрешениях. Иначе, с чего бы он так смеялся и хихикал, рассказывая о них? А смеялся и хихикал он до тех пор, пока не нападал приступ стариковского кашля; тогда приходил Сен-Жан, его старый слуга, хлопал графа по спине и заставлял его проглотить ложку сиропа.
Между двумя такими женщинами как мадам де Флорак и леди Кью, разумеется, не могло быть большой приязни или симпатии. Любовь, долг, семья, религия - этим жила француженка; англичанкой тоже, по-видимому, руководило чувство долга и забота о семье, однако понимание долга было у них различное: леди Кью считала, что ее долг перед близкими состоит в том, чтобы способствовать их продвижению в свете; мадам де Флорак полагала, что близким надо всячески помогать, молиться о них, окружать их неустанной заботой, стараться наставить добрым словом. Кто из них оказался счастливей, не знаю. Старший сын мадам де Флорак был милым вертопрахом, второй - целиком посвятил себя церкви, а дочь отдала себя детям и не позволяла бабушке даже к ним прикоснуться. Поэтому Элеонора де Флорак была очень одинокой. Казалось, небеса отвратили от нее сердца детей. Всю жизнь она только и делала, что опекала себялюбивого старика, коему еще в ранней юности была отдана по воле родителя, а родительский приказ был для нее законом; повинуясь мужу, стараясь его уважать, она отдала ему все, кроме сердца, над которым была не властна. Таков печальный удел многих добрых женщин: красота расцветания, немножко солнечного тепла, даримого любовью, потом горькое разочарование, тоска и потоки слез и, наконец, длинная, скучная история покоренной жизни. "Не здесь твое счастье, дочь моя, - утешает священник. - Господь взыскивает страданием тех, кого любит". Он говорит ей о страстях великомучениц, о теперешнем их блаженстве и славе, призывает ее нести свое бремя с такой же верой, как они, и считает себя полномочным обещать ей такую же награду.
Вторая матрона была не менее одинока. И мужа и сына она схоронила, ни об одном из них не пролив слезы, - не в характере леди Кью было плакать. Внук, которого она любила, пожалуй, больше всех на свете, вышел из-под ее воли и стал ей чужим; дочери покинули ее дом все, кроме одной, чья немощь и физический недуг воспринимались матерью как личное оскорбление. Все лелеемые ею планы так или иначе рушатся. Она ездит из города в город, с бала на бал, из гостиницы в замок - вечно недовольная и всегда одинокая. Она видит, что люди страшатся встречи с ней, что ее зовут не потоку, что хотят видеть, а потому что боятся не позвать и вынуждены терпеть; пожалуй, ей даже по нраву внушать людям страх и вламываться в дом, а не входить в распахнутые двери. Она непременно старается командовать повсюду, куда попадает, попирает своих и чужих с мрачным сознанием, что ее не любят, гневается на людей за их трусость и неукротимо желает везде главенствовать. Быть одинокой и гордой старухой без единого друга - вот ее удел. И если француженка подобна той птичке из басни, которая вскармливает птенцов своей кровью, то леди Кью, коли вправду ей доступны материнские чувства, охотится для своего выводка на стороне и таскает ему мясо. Так вот, чтобы довести эту аналогию до конца, нам теперь, пожалуй, следует сравнить маркиза Фаринтоша с ягненком, а мисс Этель Ньюком с молодым орленком. Разве это не странное явление (или только выдумка поэтов, измысливших свою естественную историю), что легкокрылая птица, которая может взлететь к солнцу и не ослепнуть от его сияния, потом спускается с небес и набрасывается на кусок падали?
Узнавши о некоторых обстоятельствах, мадам де Флорак почувствовала большой интерес к Этель Ньюком и на свой деликатный манер постаралась сблизиться с нею. Мисс Ньюком и леди Кью посещали "среды" принцессы де Монконтур.
- Нам надо быть как можно любезнее с этими людьми, душа моя, это в интересах семьи, - говорила леди Кью, и она каждую среду являлась в Hotel de Florac и беззастенчиво третировала ее высочество. С мадам де Флорак даже леди Кью не могла быть грубой. Француженка держалась так мягко и достойно, что леди Кью просто не к чему было придраться, и она изволила объявить мадам де Флорак "tres grande dame" {Настоящей аристократкой (франц.).}. "Из тех, каких нынче почти не сыщешь", - замечала леди Кью, полагая, что и сама принадлежит к упомянутой категории. Когда мадам де Флорак, вспыхнув румянцем, пригласила Этель прийти навестить ее, бабушка с готовностью дала на то свое согласие.
- Она, как я слышала, ужасно богомольная и, наверно, постарается тебя обратить. Но ты, разумеется, ей не поддашься и будешь благоразумно избегать разговоров о религии. Ни в Англии, ни в Шотландии сейчас нет среди католиков ни одного достойного жениха. Вот увидишь, они женят молодого лорда Дервентуотера на какой-нибудь итальянской принцессе; а пока что ему семнадцать и его духовные отцы глаз с него не спускают. Сэр Бартоломью Фокс получит большое состояние, когда скончается лорд Кэмпион, если тот не завещает своих денег монастырю, в котором живет его дочь, а больше и говорить не о ком. Я специально наводила справки, - ведь обо всех надо знать и о католиках тоже, - и этот коротышка мистер Руд, что был одним из поверенных моего бедного брата лорда Стайна, сообщил мне, что в настоящее время среди католиков нет ни одного завидного жениха. Будь возможно любезнее с мадам де Флорак, она дружит со старыми легитимистами, а я, как ты знаешь, не очень-то с ними в ладу последнее время.
- Но есть еще маркиз Монлюк; его здесь считают весьма богатым, - мрачно заметила Этель. - Правда, он горбун, но очень возвышенного образа мыслей. Кстати, мосье де Кадийан сделал мне давеча несколько комплиментов и даже осведомился у Джорджа Барнса о моем приданом. Он - вдовец, носит парик и имеет двух дочек. Что, по-вашему, хуже, бабушка: горб или парик и две дочки? Мне нравится мадам де Флорак. Постараюсь, чтоб и бедная мадам де Монконтур тоже мне понравилась, раз это в интересах семьи, так что я поеду к ним с визитом, когда вы пожелаете.
И Этель отправилась к мадам де Флорак. Она была очень ласкова с детьми мадам Превиль, внучатами мадам де Флорак, любезна и весела с мадам де Монконтур. И она все чаще и чаще посещала Hotel de Florac, пренебрегая кругом друзей леди Кью, всякими сановниками и дипломатами, русскими, французскими, испанскими, чьи разговоры о европейских дворах, - о том, кто в чести в Санкт-Петербурге, а кого не жалуют в Шенбрунне, - естественно, не очень-то занимали это молодое, полное жизни создание. Благородный образ жизни мадам де Флорак, спокойное достоинство и грустная доброта, с какой француженка принимала ее, радовали и умиротворяли мисс Этель. Она приходила и отдыхала душой в тихой комнате мадам де Флорак, или сидела в тени безмятежного старого сада, окружавшего дом, вдали от сутолоки и болтовни салонов, от дипломатических сплетен, от торопливых формальных визитов нарядных парижанок, от пошлостей щеголеватых бальных кавалеров и от торжественной загадочности старых сановников, посещавших гостиную ее бабушки. Светская жизнь начиналась для нее поздним вечером, когда она в свите старой графини переезжала из дома в дом и танцевала вальс за вальсом с прусскими и неаполитанскими дипломатами, князьями и адъютантами и даже, возможно, еще более высокими персонами, ибо двор короля-буржуа находился тогда в зените славы и при нем, наверное, было много всяких молодых высочеств, которые охотно танцевали с такой красавицей, как мисс Ньюком. Маркиз Фаринтош тоже принимал участие в этих светских развлечениях. Его английский разговор по-прежнему не отличался блеском, зато французская речь была весьма необычной, и когда он появлялся на придворных балах в мундире шотландских стрелков или в родном гленливатском пледе через плечо, то и в собственных глазах и в глазах всего света был красивейшим из молодых аристократов, проводивших сезон в Париже. Как уже сообщалось, он весьма усовершенствовался в танцах, и усы у него для его лет были на редкость длинные и пышные.
