И она подумала: неправда, что он спит у нас в доме. И еще чуть ли не с облегчением: нет, там его нет.
Но тут же испугалась и подумала: да, он там, в доме. И, уверившись в этом, вновь успокоилась, и теперь снова можно было пугаться и злиться, что он там, наверху. "Что же мне нужно в конце концов? - вслух сказала она себе. - Сберечь бездумное детство, мечту, за которую можно цепляться, когда даст трещину взрослая жизнь? Это ли нужно мне?.."
Она пошла вдоль дома к серой, отливающей серебром южной стене. Проглянул узкий луч лунного света. И тут она увидела, что над другим озером, "озером водяных лилий", как она его прозвала, встает пар - в нем возникали стройные башни, спирали и минареты, мерещились копья и алебарды, воины в шлемах, целые кусты шлемов, волы и разные сказочные звери; эльфы порхали в воздухе, и шагали в тумане суровые старцы, и рождались узоры, звуки и строчки стихов. Все рождались из "озера водяных лилий", которое считалось коварным и куда ей запрещали ходить.
Она сошла к мягкому бережку, чувствуя, как увязают ноги, и подумала: я здесь одна, здесь нет никого, кроме меня.
Все было как прежде, как много лет назад - как тогда. Она отпрянула от воды, вышла на землю и, дрожа от холода в тонкой ночной сорочке, присев в траву, стала громко читать стихи тех дней - стихи, над которыми после смеялась:
Дуй же ветер, и буря гряди.
Мне не надо иного соседства.
Ты любовью меня уведи
Из тенет отзвеневшего детства!..
Она помнила эти слова! Какими гордыми, дерзкими казались они ей, будто вызов всем силам земным. Когда такие слова бесстрашно бросают в ночь, всякое может случиться!
Но все переменилось, подумала она, все здесь не так, как осталось у меня в памяти. И одиночество мое мнимое, и упиваюсь я им потому, что я не одна.
И сразу же вслед за этим: с тех пор минуло тринадцать лет. Понятно, что все изменилось.
Она застонала от холода и решила: надо идти в дом.
А сама все сидела в траве и думала: господи, у меня же есть он!
Она быстро зашагала к дому, но то и дело останавливалась и, глядя на серебристо-серую стену, размышляла: дом вовсе не красный, а серый. Да... но тогда я была несчастлива, уж что верно, то верно.
Она побежала к дому вне себя от страха: а вдруг его там уже нет? Она не станет его будить, ей бы только взглянуть, как он спит. Хорошо бы, он спал: надоело, что он вечно ее сторожит, угадывает каждый ее шаг.
Она бежала к дому, мокрый подол сорочки хлестал ее по ногам, и в свете луны он вышел ей навстречу с веранды; он был в синей пижаме, и она даже не сразу его узнала, потому что никогда прежде не видела его в таком наряде сокровеннее наготы.
- Хорошо, что ты вернулась, - сказал он, привлекая ее к себе.
Она стояла, дрожа, прижимаясь к нему в свете звезд, чувствуя, как его тепло медленно вливается в ее тело и вылепляет ее.
- Но откуда ты знал, что я?.. Ты же спал, и тогда я пошла...
- Я не знал, - ответил он, - я догадался...
- Вечно ты обо всем догадываешься. А сейчас?
- А сейчас я догадался, что девушка, которую я хорошо знаю, размечталась о своем детстве и вновь превратилась в девочку, которую мне знать не довелось, - сказал он. - Ты озябла. Пойдем!
- Нет, нет! - вскричала она, дрожа от холода. - Угадывай дальше! Расскажи, что еще ты угадал!
- Девушка посмотрела на своего спящего друга, и он показался ей вдруг чужим. Потому что она уже спешила к своим владениям и хотела навестить их одна, без него.
- Еще! Еще! - простонала она. Теперь ее попросту бил озноб - потому, что его тепло заполнило ее всю.
- Девушка даже не стала надевать туфель, а вышла из дома босая.
- Дальше! - прошептала она. - И куда же она пошла?
- Она сошла вниз по крутой тропинке к папоротникам, куда я не пустил ее утром. Она сошла туда, чтобы испытать страх.
- И было ей страшно? Скажи - было?
- Наверно, было немножко страшно, как она того и желала. А потом она повернулась спиной к воде и лицом к дому, смотрела на него и думала, как покойно ей было когда-то оттого, что люди, жившие в этом доме, не ведали о ее тайных прогулках. И потому ей было покойно - тогда.
Сквозь тонкую ткань она ощущала все его тело.
- Дальше! - прошептала она. - О чем еще догадался ты? Что подумал?
- Я догадался, что она... вдруг утратила это чувство покоя. Потому что мужчина, который теперь спал в доме...
- Дальше! Дальше!
- Мужчина этот был чужим в ее детстве. И он слишком хорошо знал ее и угадывал каждый ее шаг. И это показалось ей посягательством на ее душу словно у нее уже не осталось ничего своего.
Она зашептала:
- И куда же она пошла? Что еще угадал ты, милый?
- Я угадал, что она спустилась к "озеру водяных лилий", и там ее одолела тоска...
- О чем затосковала она? Говори!
- Право, не знаю. Наверно, ей хотелось, чтобы все было в точности как тогда. Не знаю.
- И что же? Вышло все, как ей хотелось?
Он мягко отстранил ее от себя, нарушив нестерпимую близость тел; казалось, только спокойствие может приглушить ее страх.
- Все уже не могло быть как прежде, - сказал он. - Деревья - и те выросли.
- Да! Говори еще!
- Деревья выросли. А на воде не было водяных лилий. Короче, прошло тринадцать лет. Из озера уже не слышались ей прежние слова.
- Какие слова? Из озера?
- Такие слова, какие слышатся человеку в детстве и потом кажутся ему нелепыми, а поздней, спустя много лет, они вновь обретают смысл. Когда все уже переменится.
- И как же, переменилось все? - спросила она, вздрагивая от волнения.
- Все переменилось. Может, это и разочаровало ее: ей так хотелось, чтобы все было как прежде.
Теперь она совсем согрелась. Ночь была тихая-тихая. Отступив назад, она оглядела его в свете луны.
- Ты непременно хочешь остаться в этом смешном наряде? - спросила она, улыбаясь.
- Нет, - сказал он и сбросил его на траву. - А ты?
- И я нет, - сказала она. - Теперь не надо больше угадывать.
Прогулки их становились раз от разу длиннее. Стояли светлые сентябрьские дни с отблеском лета в воде и на листьях, но с осенней терпкостью запахов, которая говорила: сейчас - или никогда.
Они взбирались на горы, и он восхищался, глядя, как уверенно она ставит ноги, ни разу не оступись. И он восхищался тем, что она никогда не вздыхала: ах, какой прекрасный отсюда вид! Не знала она и названий озер, открывавшихся им с горных вершин, и не знала, на какой высоте от уровня моря расположены дальние горы и как они называются. Однажды, еще в городе, стараясь объяснить ему, где находится ее дом, она так рассказала об этом:
- Сначала надо подняться к хутору, он лежит на пути к нашей усадьбе, и мы там берем молоко. Потом мы взбираемся в гору, а затем спускаемся вниз: здесь холм, почти совсем пологий, и луг, весь в самых разных цветах. Вот там-то и стоит наш дом.
И он ответил ей:
- Какое подробное описание! Теперь мне уже не понадобится ни компас, ни карта...
Но тогда она лишь смерила его строгим взглядом. Она не терпела шуток над своим родным домом.
- Я сама отыщу дом, - сказала она. И снова рассказывала и рассказывала ему про детство; как выходила из дома по ночам и бегала к тем двум озерцам: одно было узкое, длинное, а другое - почти совсем круглое и полное водяных лилий; ей казалось, будто она одна на белом свете, и думать так было покойно, легко, оттого что близкие ее спали в доме. И теперь ей легко было рассказывать ему об этом.
И тогда он тоже погасил улыбку и тихо сказал:
- Я хочу познакомиться с девочкой, что когда-то жила в этом доме. Я пойду с тобой туда и помогу вызвать ее из детства.
Спускаясь к дому, они отходили друг от друга все дальше и дальше. Это была игра, и каждый знал, что и другой играет в нее: будто они пришли сюда не вдвоем, а вот-вот случайно встретятся где-то в лесу или на лугу, окаймленном белыми стволами деревьев. Будто они никогда прежде не видались, но, встретившись, в озарении поняли, что отныне всегда будут вместе.
Она намного обогнала его, и он знал: когда они стояли на вершине горы и смотрели сверху на дом, она вспомнила, как описывала ему там, в городе, здешний край и что он ответил ей. И когда он вышел на луг в хороводе белых стволов, она сама уже шла ему навстречу, словно просто гуляла в лесу и случайно столкнулась с ним. И оттого, что он принял ее игру, она преисполнилась радости и сказала:
- Теперь ты вызвал меня из детства, теперь я твоя.
Он хотел поблагодарить ее, но у него не нашлось слов. Может, он заметил, что то был с ее стороны лишь порыв... Девочка из прошлого, которую он так ждал, еще не вернулась к ним. Но сладостная тревога ширилась и росла в душе предощущением высшего накала чувств.
- И потому мы сейчас уедем отсюда, - сказала она.
- Уедем?!
- Потому что теперь это наш дом, - перебила его она. - Теперь это всего лишь наш дом, по которому мы отныне можем скучать...
Сейчас он уже не мог отгадать ее мысли, не был уверен, что в истоке их - радость.
- Ты чем-то огорчена? - спросил он. - Мы ведь приехали сюда побыть вдвоем и воскресить твое детство.
