Мать сидела и смотрела на нее и только диву давалась, как это у нее родилась такая красавица. «Во сне она была прекрасна, как ангел», — сказала мать.
Дуэль между Габриэлом и Раймондом не состоялась, за эту тревожную ночь вмешались друзья обоих и предотвратили ее. Но не так-то просто было загладить безрассудный выстрел Гарри. Похоже, Раймонд жаждал мести, дело могло принять дурной оборот. Габриэл, братья и друзья в один голос убеждали Гарри, что самый верный способ избежать еще худшего скандала — на время скрыться, и Гарри внял их советам. Едва стало светать, молодые люди вернулись домой, оседлали лучшую лошадь Гарри, помогли ему собрать кое-какие вещи на дорогу; Билл с Габриэлом поехали его провожать, и Гарри поскакал к границе так, словно отважился на веселое приключение.
Эми проснулась от поднявшейся в доме суеты и узнала, что они задумали. Через пять минут после отъезда молодых людей она сошла вниз уже в амазонке, велела конюху оседлать ее лошадь и помчалась вдогонку. Почти все утро она провела в седле; еще не успев встревожиться долгим отсутствием дочери, родители обнаружили ее записку.
То, что грозило стать трагедией, обернулось лихой забавой. Эми доехала до границы, расцеловалась на прощанье со своим братом Гарри и все так же верхом вместе с Биллом и Габриэлом вернулась домой. Поездка длилась три дня, и, когда путники возвратились, Эми пришлось снять с лошади. Теперь она по-настоящему расхворалась, но весела была как никогда. Родители готовились встретить ее суровостью, но, едва увидев беглянку, об этом забыли. Гнев их обрушился на Билла и Габриэла. «Как вы позволили ей поехать?» — спрашивали они.
«Вы же знаете, не могли мы ее удержать, — беспомощно сказал Габриэл. — И ей было так весело!»
Эми рассмеялась:
«Было чудесно, мамочка! Самая лучшая прогулка за всю мою жизнь! И уж раз я оказалась героиней романа, почему бы не получить от этого побольше удовольствия?»
Насколько поняли Мария с Мирандой, скандал разразился ужасный. Эми просто-напросто слегла и не вставала, а Гарри, счастливо улизнув, выжидал, пока эта буря в стакане воды утихнет. Прочие члены семейства вынуждены были принимать гостей, писать письма, ходить в церковь, отдавать визиты и, как они выражались, расхлебывать кашу. Они не ведали, чем все это кончится, и стойко держались в своем тесном мирке, сплоченные общим напряжением, словно все их нервы исходили из одного узла. Этому главному узлу нанесен был удар — и родственные нервы содрогнулись даже на самых дальних окраинах штата Кентукки. В должный срок оттуда пришло письмо от двоюродной прабабушки Салли Ри на имя мисс Эми Ри. Темно-бурыми чернилами, напоминающими запекшуюся кровь, тонким неразборчивым почерком со старомодными значками и сокращениями прабабушка извещала Эми о своем глубочайшем убеждении, что нынешняя напасть — лишь предвестье новых бед, кои вскорости обрушит всемогущий господь на уже обреченный гибели многогрешный род человеческий; это лишь предупреждение, что близок срок и всем надо приготовиться, ибо грядет конец света. Что до нее самой, она уже давно этого ждет и с покорностью встретит час, когда суждено предстать перед Создателем; и Эми, равно как беспутному брату ее Гарри, также надлежит предать себя в руки господа бога и приготовиться к худшему. «Дорогая моя злосчастная юная родственница, — лопотала двоюродная прабабушка Салли, — долг наш в крайности съединиться всесемейно пред очи грозного судии, а не хватит овцы в стаде, что скажет Христос?»
Странствия прабабушки Салли по путям веры давно стали у родни веселой притчей во языцех. Росла она католичкой, но отреклась от католической церкви ради некоего молодого человека из семьи камберлендских пресвитериан. Однако с их воззрениями освоиться не сумела и перешла к Независимым баптистам — в секту, ничуть не менее ненавистную мужниной родне, чем католики. Всю жизнь она провела в терзаниях, добровольной мученицею своей веры. По словам Гарри, «религия запустила в тетушку Салли свои когти и препоручила ей оттачивать их на себе». Салли переспорила, переборола и пережила всех своих сверстников, но ничуть без них не скучала. Она неутомимо выедала печенки следующему поколению родичей и уже с жадностью принималась за третье.
Читая прабабушкино письмо, Эми, как всегда, рассмеялась так весело и заразительно, что и все вокруг засмеялись, еще сами не зная над чем, а ее зеленые попугайчики — неразлучники обернулись в клетке и серьезно на нее поглядели. «Представляете, вдруг окажешься в царствии небесном рядышком с тетей Салли — вот удовольствие!»
«Подожди смеяться, — сказал ей отец. — Царствие небесное создано как раз для тети Салли. Там она будет чувствовать себя хозяйкой».
«Попасть в рай с тетушкой Салли — это будет мне наказание за грехи», — сказала Эми.
В беспокойное время, пока отсутствовал Гарри, Эми по-прежнему отказывалась выйти замуж за Габриэла. День за днем до матери Эми доносились их голоса, конца не было этому разговору. Однажды Габриэл вышел от Эми очень серьезный и расстроенный. Остановился перед ее матерью, сидевшей с шитьем в руках, и сказал:
«Я все заново обдумал, теперь я вижу, что Эми никогда за меня не выйдет».
«Никогда я никого так не жалела, как бедного Габриэла в ту минуту, — повторяла потом бабушка. — Но я сказала ему твердо: вот и оставь ее в покое, она больна».
И Габриэл ушел, и больше месяца от него не было вестей.
Наутро после ухода Габриэла Эми поднялась, с виду совершенно здоровая и цветущая, поехала с братьями Биллом и Стивеном на охоту, купила бархатную пелерину, заново постриглась и завилась и стала писать длинные письма Гарри, который превесело проводил время своего изгнанничества в Мехико-сити.
За одну неделю она трижды танцевала ночи напролет, а потом однажды поутру проснулась оттого, что у нее пошла кровь горлом. Эми словно бы испугалась, просила позвать доктора и пообещала во всем его слушаться. Несколько дней она провела спокойно за чтением. Спросила про Габриэла. Никто не знал, где он. «Ты бы ему написала, его мать перешлет письмо», — посоветовали ей. «Ну нет. Я привыкла видеть его кислую физиономию. А от писем нет никакого толку».
Однако через считанные дни Габриэл появился, с весьма кислой физиономией и с неприятной новостью. Проболев всего лишь один день, умер его дед. На смертном одре, во имя божие, находясь в здравом уме и твердой памяти, он лишил своего любимого внука Габриэла наследства. «Во имя божие старый дьявол в двух словах оставил меня нищим, Эми», — сказал Габриэл.
Он сказал, что больше всего уязвлен поведением ближайших родичей. Они не скрывают злорадства. Они всегда знали, что у Габриэла были все права и основания считать
себя наследником деда, и завидовали ему. Ни один не предложил хоть что-то ему уделить. Ни один даже и не подумал загладить внезапную несправедливость выжившего из ума старика. Втайне все ликовали, что им повезло. «Он лишил меня наследства, и они радуются, — сказал Габриэл. — Наверно, воображают, что, значит, не зря они меня раньше всячески осуждали. Правильно они обо мне судили. Я паршивая овца, никудышник. О господи, поглядели бы вы на них».
«Интересно, как ты сможешь теперь прокормить жену?» — заметила Эми.
«Нет-нет, Эми, все не так плохо. Если бы ты только захотела…» — начал Габриэл.
«Если мы поженимся сейчас же, мы как раз успеем поехать на время карнавала в Новый Орлеан, — сказала Эми. — А если станем ждать великого поста, будет уже поздно».
«Что ты, Эми, — сказал Габриэл, — разве когда-нибудь может быть поздно?»
«Вдруг ты передумаешь, — сказала Эми. — Сам знаешь, ты такой ветреник».
Среди множества писем, хранимых бабушкой, были два, которые Мария и Миранда прочли, когда стали взрослыми. Одно было от Эми, написанное через десять дней после свадьбы.
«Милая мамочка, за то время, что мы с Новым Орлеаном не виделись, он изменился гораздо меньше, чем я. Я теперь степенная мужняя жена, а Габриэл очень преданный и добрый муж. Вчера на скачках Рампа пришла первой и принесла нам выигрыш, это было чудесно. Я на скачках бываю каждый день, наши лошади великолепны; у меня был выбор — Хвала Ирландии или Мисс Люси, и я выбрала Мисс Люси. Теперь это моя лошадка, она быстрая, как молния. Габриэл говорит, я выбрала неправильно, Хвала Ирландии продержится дольше. А я думаю, Мисс Люси на мой век хватит.
Мы здесь чудно проводим время. Как-нибудь на днях я
надену карнавальный костюм и пойду с Габриэлом на улицу. Мне надоело любоваться праздником с балкона. Габриэл говорит, это небезопасно. Он говорит, если я настаиваю, он меня поведет на карнавал, но я не уверена. Мамочка, он очень милый. Не волнуйся за меня. На бал-маскарад я надену бархатное платье, очень красивое, розовое с черным. Госпожа свекровь осведомилась, не слишком ли оно бьет на эффект. Я ей сказала — надеюсь, что так, если только меня не обманули. Корсаж облегающий, как перчатка, плечи очень открыты — папа ни за что бы не одобрил, — а юбка спереди от талии до колен схвачена широкими серебряными лентами, очень широкая на боках и особенно сзади, и кончается треном ровно в ярд длиной. Талия у меня теперь, благодаря мадам Дюрэ, всего восемнадцать дюймов. Надеюсь, я буду до того эффектна, что мою свекро, вь хватит удар. У нее они часто бывают. Габриэл тебе кланяется. Пожалуйста, хорошенько заботьтесь о Сером и Скрипаче, когда я вернусь, опять буду на них ездить. Мы собираемся в Саратогу, еще не знаю точно когда. Передай всем мой самый-самый нежный привет. Здесь, конечно, все время идет дождь…
