— Мы должны сделать все, Бинев, что зависит от нас. Нужно разработать операцию так, чтобы они вернулись, а потом уж и разоблачать. Сила преступника в том и заключается, что он действует тайно и скрытно, неожиданно — не знаешь, когда и что он выкинет, кто это сделал и почему. Тогда он «сдает карты». Сейчас пришел наш черед «сдавать». Мы имеем на руках и некоторые козыри, хотя и не очень сильные, но все же имеем. Это наш шанс!
Антонов слушал все это и обдумывал предложение начальника. Да, жалко было, что сам он не догадался об этом раньше. Может быть, ему не хватило времени — он был занят до последнего момента расследованием дела. А возможно, он и не догадался бы, не увидел бы эту щель в столь совершенной конструкции преступления.
— Что вы скажете, подполковник Антонов? — вернул его из задумчивости голос Пиротского. — Все-таки вы лучше всех знаете дело. Получится у нас?
— Думаю, это пока единственная возможность. Единственная и не безнадежная, поскольку установлено, что Доневы и Пепи не имеют общих знакомых. Они относятся к различным общественным кругам. Значит, никто не сообщит им о ее смерти. И доктор Каролев не знает, что она умерла. Иначе бы он ни в каком случае не дал бы нам показаний. Я имею в виду шантаж. Остается одно — когда Доневы вернутся, они сами ею заинтересуются.
— Да, как только они приедут, это будет их первой заботой, — сказал Бинев. — Нам нужно задержать их еще в аэропорту…
— Я в этом не убежден, — возразил Пиротский. — Вопрос нервов и тактики. Они умные люди. Вызов — сигнал для них. Можно и повременить с проверкой. Любой интерес в этом направлении есть улика! Они будут рассуждать так: или их вызывают случайно, без связи с убийством, или же они раскрыты, а следовательно, Пепи мертва. Зачем же тогда интересоваться? Догадаться о нашем… аберацио иктусе они вряд ли сумеют. Мне что-то не верится… Но если они все-таки начнут проверять, если их нервы не выдержат или окажется, что они не настолько умны, тогда нам придется их задержать, так сказать, за пять минут до того, как они узнают истину. Все это должно быть продумано и взвешено до самых мельчайших деталей и подробностей. Основное для нас сейчас — скрыть смерть Пепи, спрятать все ее следы и симулировать, так сказать, ее присутствие в нашем мире.
— Хорошо бы найти ей двойника, — сказал Хубавеньский.
— Ну, настолько стараться нам не следует. Двойники фигурируют лишь в детективных романах… А близнеца у нее нет. Обойдемся и без двойника.
— Но отец ребенка мог бы внезапно появиться и сыграть свою роль в том, что Пепи жива, — предложил Консулов.
— Этот хулиган! — Пиротский задумался. — Стоит ли посвящать такого типа в нашу комбинацию? И в чем он может нам быть полезен? Кроме того, он знает, что Пепи умерла, и может раскрыться. Не исключено его желание умышленно провалить нас.
— Я не о нем подумал. Они же его не знают, ни разу не видели, ни имени, ни фамилии его им неизвестно… Разумеется, они понимают, что согласно закону природы у ребенка должен быть и физический отец. А сейчас он может объявиться лично.
— Значит, кто-то другой! Кто?
— Я, например.
— Ха-ха-ха, — рассмеялся Бинев. — Что за идея! Я убежден, Консулов отлично сыграет роль этого хулигана…
Консулов приподнялся, но Пиротский махнул ему рукой — сиди! — и сказал:
— Полковник Бинев, мне не нравятся ваши намеки, ваши шуточки А предложение Консулова интересно, открывает для следствия известные перспективы и должно быть изучено и обсуждено… В общем, ваша задача сейчас — это составить план подготовки операции и выполнить его. Даю вам сроку до завтра. Предложите мне план для утверждения. А я подумаю, как мы сможем обеспечить безболезненное возвращение Доневых в Болгарию… На этом мы и закончим.
* * *
До конца рабочего дня они просидели в кабинете Антонова. Обдумывали во всех деталях предложенные варианты, пытались представить себе все возможные ситуации и искали выходы из них. Разыгрывали роль сторон — Хубавеньский был Доневым, Консулов — Следователем, Антонов — Судом. Потом поменялись ролями и продолжали «играть». Спорили до хрипоты, предлагали всевозможные неожиданные моменты, в том числе и «безумные варианты», опровергали их. Пока Антонов не почувствовал головной боли. Особенно мучил его Консулов, который упорно спорил, отстаивал свою точку зрения и кричал всякий раз: «Ну, докажи мне, докажи, что я не прав. Не можешь доказать, а!» Поэтому когда на часах пробило 17.30, Антонов встал:
— Баста, на сегодня хватит! Пойдемте по домам.
— Почему так по-чиновничьи, старик? Мы же ничего не решили!
Консулов явно намеревался провести ночь в спорах, да и Хубавеньский был удивлен.
— Чувствую потребность проветрить свою голову. Она полна у меня гипотез и контргипотез…
Разошлись лишь на трамвайной остановке. Антонову показалось, что Хубавеньский кем-то ангажирован на этот вечер (наверное, свидание!), но не решается, видимо, ретироваться. Он ушел вместе с Консуловым. Тот способен был таскать его всю ночь напролет по городу и обсуждать детали операции. Впрочем, и Антонов был не лучше. Разве в его голове сейчас могло найтись место для других мыслей?
…Дома никого не было. Антонов давно не возвращался так рано. Он переоделся, сел в свое любимое кресло и закурил. Решил ни о чем не думать, а просто отдыхать. Даже не стал включать телевизор. Сигарета — которая уж за день! — горчила. Он встал, достал из бара бутылку с вишневкой, которую жена изготовила еще в прошлом году. Настоящая настойка из вишни и черного винограда, вкусная и ароматная. Это была последняя бутылка из прошлогодних запасов и та наполовину пустая. Он прямо из горлышка отпил несколько глотков вина.
Он услышал, как кто-то вставил ключ в замок, но не смог открыть — он оставил свой ключ внутри. Позвонили. Антонов открыл. Это была жена — как всегда, с традиционной сеткой с продуктами в руке, полной до предела.
— А ты… Почему так рано?
— Так, пришел. Где же мне быть?
— Ужин еще рано готовить.
— Знаю. Я спешил не потому.
Ничего больше не спрашивая, жена прошла на кухню и стала разбирать продукты. Вскоре появилась снова.
— Павка, ты чем-то расстроен. Что случилось?
— Что может случиться?
— С детьми?
— С нашими ничего не случилось. С другими может случиться что-то плохое…
— Сделать тебе кофе?
— Можно, один кофе. Лучше станет.
Через некоторое время Милка принесла две чашечки кофе и села рядом. Ни о чем не спрашивая, она внимательно, с каким-то состраданием б глазах посмотрела на него. Антонов не выдержал, коротко рассказал о деле, о своих тревогах и надеждах — не раскрывая имен, только самое важное. Милка молча слушала, не задавая вопросов, не перебивая. А в конце сказала:
— Если бы все зависело от меня, я не стала бы преследовать этих, видимо, хороших людей, которые так охраняют своего ребенка. Они ведь социально неопасны — кажется, так вы говорите. Подумай, а если бы кто-то попытался отнять наших детей? Я сделала бы все, чтобы сохранить их…
— Но наши дети — это наши дети, и мы их прямые родители. В этом же случае…
— Да, здесь другая носила плод, другая родила — и только. А остальное — девять лет забот, надежд, мук и любви) Именно это делает их родителями по праву.
— А ты бы убила?
— Не знаю, до сих пор не приходилось. Но если нужно, то боролась бы всеми доступными мне средствами… Сочувствую им, понимаю их… И ты тоже должен их понять! Подумай и о последствиях. Что станет с ребенком?
— Сам только об этом и думаю. Ты полагаешь — я их не понимаю, не сочувствую им? Но это совсем не оправдывает Доневых, раз уж они посягнули на чужую жизнь, совершили убийство. А закон — и над ними и надо мной… Разумеется, суд примет во внимание все смягчающие вину обстоятельства.
— Да, я знаю, что все это не зависит от тебя, поэтому ничего другого тебе не остается, кроме исполнения служебного долга. Что бы я тебе ни говорила, ты его выполнишь, даже если перевернется мир…
— Мой долг — разоблачить преступников и передать дело в суд. Раздавать милости направо и налево я не имею права. Именно потому, чтобы мир не перевернулся.
— От тебя я слышала, что вы — юристы — имеете такое правило: пусть восторжествует закон, даже если мир перевернется. Как это звучит по-латыни, раньше ты мне говорил?
— Фиат юстиция, переат мундус[12]. Но это не наш принцип!
* * *
План исполнения операции в последнем варианте оказался солидным сочинением из двадцати страниц убористо исписанного текста. Полковник Пиротский два раза возвращал его на доработку, открывая им все новые и новые возможности операции. Например, о том, как Доневы могли бы узнать о смерти Пепи. А они, Антонов и Консулов, должны были обдумывать «закрытие подобных информационных каналов».
