– Прошу прощения за беспокойство, сэр, но я получил четкие указания. Мне велено не терять ни секунды и стучать в дверь и звонить, пока кто-нибудь не откроет. Скажите, сэр, здесь ли проживает мистер Малькольм Росс?
– Мистер Малькольм Росс – это я.
– В таком случае это письмо вам, сэр, и экипаж тоже для вас.
С чувством крайнего любопытства я взял у него письмо. Работая адвокатом, я иногда сталкивался, конечно, с разного рода неожиданностями, в том числе и срочными вызовами, но подобного еще не случалось. Я отступил в глубь коридора, прикрыв дверь, но не захлопнув ее, и включил электрический свет. Письмо было написано незнакомым мне женским почерком. Оно начиналось без обычного вступления типа «Дорогой сэр» или чего-либо в этом роде:
«Вы говорили, что, если мне понадобится помощь, вы готовы помочь. Я верю, что вы говорили серьезно. Такой момент настал раньше, чем я ожидала. Я попала в ужасную беду и не знаю, как поступить или к кому обратиться. Было совершено покушение на моего отца. Слава Богу, он жив, но сейчас без сознания. Я вызвала врача и полицию, но я никому не могу доверять. Если у вас есть такая возможность, приезжайте немедленно и простите меня, если сможете. Думаю, что позже я осознаю, чем буду вам обязана, если вы откликнетесь на мою просьбу, но в эту секунду я не в состоянии трезво мыслить. Приезжайте немедленно!
Маргарет Трелони».
Пока я читал письмо, боль и ликование боролись в моей душе, но главной была мысль о том, что, попав в беду, она обратилась ко мне. Ко мне! Выходит, мой сон о ней был в руку. Я крикнул груму:
– Подождите! Через минуту я выйду! – И побежал наверх. Пары минут хватило, чтобы умыться и одеться, и вот мы уже мчимся по улицам со всей скоростью, на какую способны лошади. В то утро работали базары, и, выехав на Пиккадилли, мы увидели бесконечные потоки телег, стекающихся в город с запада, но дальше дороги были свободны, и мы продвигались довольно быстро. Я попросил грума сесть со мной в экипаж, чтобы по дороге он рассказал мне, что произошло. Сев, он положил свою шляпу на колени и держался довольно напряженно. Вот что я услышал.
– Сэр, мисс Трелони послала человека, чтобы тот передал нам ее распоряжение – немедленно готовить экипаж. Когда мы все сделали, она пришла сама, дала мне письмо и приказала Моргану – это извозчик – мчаться. Мне она велела не терять ни секунды и стучать в дверь до тех пор, пока кто-нибудь откроет.
– Да, это я знаю, знаю, вы уже рассказывали! Я хочу узнать, почему она послала за мной. Что произошло в доме?
– Я точно не знаю, сэр, слышал только, что хозяина нашли в его комнате без сознания, с раной на голове, а все простыни залиты кровью. Его не удалось привести в чувство. А нашла его сама мисс Трелони.
– Как могло случиться, что именно она нашла его в такое время? Если я правильно понимаю, все произошло глубокой ночью?
– Я не знаю, сэр, подробностей я не слышал.
Поскольку грум больше ничего не мог мне рассказать, я остановил на минуту экипаж, чтобы дать ему возможность вернуться на свое место, и стал размышлять в одиночестве. В голове роилось еще множество вопросов, которые следовало бы задать слуге, но возможность была упущена, и я разозлился на себя. Однако, поразмыслив, я пришел к выводу, что тактичнее будет все-таки услышать интересующую меня информацию из уст самой мисс Трелони, а не расспрашивать ее слуг.
Не замедляя скорости, мы обогнули Найтсбридж. Мерный шум хорошо отлаженного механизма коляски гулким эхом разносился по улицам в утренней тиши. Мы свернули на Кенсингтонплейс-роуд и наконец остановились у большого дома по левой стороне, который находился, насколько я мог судить, ближе к Ноттинг-хиллу, чем к кенсингтонскому концу улицы. Это был прекрасный дом, благодаря не только своим размерам, но и архитектуре. Даже в тусклом утреннем свете, который зрительно все уменьшает, дом казался огромным.
Мисс Трелони встретила меня в холле, и она вовсе не выглядела подавленной. С видом уверенной в себе хозяйки она раздавала указания, руководя всем происходящим, что не могло не удивлять при ее мертвенной бледности и крайнем возбуждении. В большом холле находились и слуги: несколько стоящих рядом мужчин у входной двери и кучки жмущихся друг к другу женщин в дальних углах зала и у дверей в комнаты. Офицер полиции разговаривал с мисс Трелони, рядом стояли двое в форме и один человек в штатском. Когда она судорожно схватила протянутую мною руку, в ее глазах появилось облегчение. Невольно она даже вздохнула так, будто у нее отлегло от сердца. Ее приветствие было кратким:
– Я знала, что вы приедете.
Рукопожатие может свидетельствовать о многом, даже если в него не вкладывается никакой смысл. Рука мисс Трелони как будто потерялась в моей. Не то чтобы ее рука была очень маленькая – она была изящной и гибкой, с длинными тонкими пальцами, необычайно красивая, ее ладонь как бы искала убежища в моей. В тот миг меня охватило чрезвычайное волнение, истинную причину которого я осознал позже.
Повернувшись к офицеру, она сказала:
– Это мистер Малькольм Росс.
– Я знаю мистера Малькольма Росса, мисс. Возможно, он помнит, что я имел честь работать с ним над делом о брикстонском монетном дворе.
До того все мое внимание было сосредоточено на мисс Трелони и я не обращал внимания на офицера.
– Ну конечно же, офицер Долан, я вас прекрасно помню! – воскликнул я, протягивая ему руку. Я не мог не заметить, что факт нашего знакомства немного успокоил мисс Трелони. Я отметил некоторую тревогу в ее взгляде и почувствовал, что ей проще было бы разговаривать со мной наедине. Поэтому я сказал офицеру:
– Возможно, будет лучше, если я поговорю с мисс Трелони с глазу на глаз. Вы, разумеется, уже услышали от нее все, что она могла рассказать, а мне будет легче разобраться в ситуации, если я смогу по ходу рассказа задать какие-то вопросы. Потом, если позволите, я все обговорю с вами.
– Я буду рад помочь вам, чем смогу, сэр, – с воодушевлением откликнулся он.
Следуя за мисс Трелони, я прямо из холла прошел в изысканно обставленную комнату, окна которой выходили в сад за домом. Когда я закрыл за собой дверь, мисс Трелони обратилась ко мне:
– За то, что вы отозвались на мою просьбу, я поблагодарю вас позже, а пока, мне кажется, будет лучше, если вы обо всем узнаете как можно скорее.
– Прошу вас, – обратился я к ней, – расскажите мне все, что знаете, не упуская самых незначительных деталей, какими бы несущественными сейчас они вам ни казались.
Не теряя ни минуты, она начала:
– Меня разбудил какой-то неясный шум. Я не знаю, что это было, но только шум этот проник в мой сон – я проснулась оттого, что у меня бешено колотилось сердце. Я начала вслушиваться в этот шум, и оказалось, что он доносился из комнаты отца. Наши комнаты расположены рядом, и, прежде чем заснуть, я часто слышала, как он ходит по комнате. Он всегда работает допоздна, порой всю ночь напролет; иногда даже, просыпаясь по утрам, я слышала, что он все еще работает. Такая работа не могла не отразиться на его здоровье – однажды я даже попыталась уговорить его отказаться от этой привычки. Но моя попытка не увенчалась успехом, и больше на эту тему я с ним не разговаривала. Вы же знаете, каким строгим и холодным он может быть; по крайней мере, возможно, вы помните, что я вам о нем рассказывала. Страшнее всего, когда он становится вот таким отрешенно вежливым. Знаете, мне намного спокойнее видеть его в гневе, чем спокойным, обдумывающим каждое свое слово. Когда уголки его губ поднимаются и показываются острые зубы, я начинаю чувствовать… Не знаю, как это выразить. Ночью я тихо поднялась с постели и постаралась неслышно подкрасться к двери, потому что ужасно боялась его побеспокоить. Не слышно было ни звука, ни какого-либо движения, ни криков, доносился лишь какой-то странный шум, будто что-то тянули по полу, и еще – тяжелое, медленное дыхание. Боже! Это было ужасно. Ждать там в темноте и тишине и ощущать страх перед неизвестностью…
Наконец я собралась с духом и, медленно повернув ручку, чуть-чуть приоткрыла дверь. Внутри было очень темно, я смогла различить лишь контуры окон. Но в этой темноте звук дыхания, ставший более громким, пугал еще больше. Пока я вслушивалась, дыхание не прекращалось, но других звуков не было слышно. И тут я резко открыла дверь. Знаете, я побоялась открывать дверь медленно: в ту минуту мне казалось, что за дверью прячется нечто ужасное, готовое броситься на меня! Потом я включила электрический свет и шагнула в комнату. Первым делом я посмотрела на кровать. Одеяла и простыни были скомканы, значит, отец все-таки ложился спать, но ужас охватил меня, когда в самом центре кровати я увидела большое красное пятно, расползавшееся к краям. Пока я на него смотрела, звук дыхания переместился по комнате, и мой взгляд проследовал в том же направлении. Я увидела отца, лежащего на правом боку, с подогнутой под себя рукой, как будто его бесчувственное тело швырнули на пол. Кровавый след тянулся к телу от самой кровати, и вокруг него начинала образовываться темная лужа. Когда я наклонилась, чтобы осмотреть отца, темно-красный цвет крови и поблескивание ее в призрачном свете показались мне ужасными. Он лежал прямо перед дверью большого сейфа. На нем была пижама, левый рукав которой был порван, а его рука была вытянута по направлению к сейфу. Она выглядела ужасно, вся в крови, а вокруг золотого браслета на запястье был вырван или вырезан кусок плоти. Я и не знала, что он носит такой браслет, и была потрясена еще больше.
