Лео Перуц - Парикмахер Тюрлюпэн

Нищий уже не спал. Он поднялся, стоял посреди моста, опершись на костыль, и смотрел вслед беглецу.

- Ступай в ад, негодяй, и найди там дурака, который даст тебе восемь су! - прошипел в испуге ошеломленный Тюрлюпэн и в ярости пошел дальше. Это не нищий. Это пройдоха, бездельник, шут, он не заслуживает милостыни. Притворяется спящим! Обманывает людей! Виданное ли это дело!

Раздосадованный и недовольный самим собою, он покачал головой, движением руки отогнал неприятную мысль и решил как можно скорее забыть все это происшествие. Но чем больше он удалялся от моста, тем тяжелее у него становилось на душе. Да, восемь су у него сохранились, но зато он навсегда лишился поддержки Бога, в которой нуждался. Бог прогневался на него, Бог отвратил от него свой лик, и хуже всего было то, что те многие сотни су, которые он раньше роздал, оказывались истраченными попусту, выброшенными в окно. Его поступок показался ему теперь большою и непростительною оплошностью. И уже дойдя до улицы Двенадцати Апостолов, он решил пойти обратно на мост и помириться с Богом.

Но, по-видимому, все злые силы заключили между собою союз, чтобы не допустить до примирения с Богом раскаявшегося грешника. Улицы, по которым лежал его путь, вдруг наполнились суетливой толпою. Так как это было в полдень и дождь утих, то писцы сотнями высыпали из своих контор, знатные особы мчались по улицам со своим эскортом, студенты, взявшись под руки, преграждали Тюрлюпэну путь, носилки и кареты, навьюченные мулы и подводы с овощами оттесняли его к стене и заставляли ждать. Чуть ли не час ушел у него на то, чтобы опять добраться до набережной Сены.

Но и тут оказалось, что дьявол отлично умеет пользоваться для своих целей даже святыми обрядами. Ибо вдоль берега тянулся большой крестный ход, и во главе его шел под балдахином, в полном облачении, коадьютор архиепископа, окруженный клиром. Тюрлюпэну опять пришлось остановиться и терпеливо ждать. Наконец дорога очистилась. Тюрлюпэн достал монету в восемь су из кармана, но, к удивлению своему, уже не увидел на мосту нищего.

Там, где раньше сидел рыжебородый калека, стоял теперь городской стражник и, нагнувшись над перилами, смотрел на кусты и песчаные дорожки острова. Неподалеку от него стоял в небрежной позе дворянин с раздраженным выражением лица, рядом со своим конем, и ливрейный лакей, опустившись перед ним на колени, счищал уличную грязь с его ботфорт.

Тюрлюпэн подошел к стражнику и спросил его, куда девался нищий. Стражник обернулся и поглядел сначала на Тюрлюпэна, а потом на его кочан капусты. Молча кивнул он затем головою в сторону реки. Там, внизу, на ступенях сходен, соединявших остров с мостом, лежал нищий. Старая женщина положила его голову к себе на колени, его изодранная одежда была забрызгана кровью, его лицо прикрыли платком. Конь дворянина, стоявшего на мосту, столкнул его вниз и ударом копыта поразил насмерть.

Вначале Тюрлюпэн был как будто удовлетворен такой развязкою. Он сделал то, что от него зависело, чтобы умилостивить Бога, намерения у него были самые лучшие, и восемь су он имел теперь право оставить себе. Но вдруг у него возникла мысль, внушившая ему смутное чувство страха. Ведь теперь, быть может, как раз в этот миг, нищий с рыжей бородой стоял на своей деревяшке перед Божьим престолом. И не на убийцу своего приносил он жалобу, весь его гнев направлен был против Танкреда Тюрлюпэна. - "А сегодня, не больше часа тому назад, - слышались его слова Тюрлюпэну, - мимо меня прошел человек и не дал мне милостыни, ни гроша не дал, хуже того, - глумился надо мною". - "Опиши Мне его, - воскликнул Бог-Отец, и чело Его омрачилось,опиши Мне его, чтобы Я мог его узнать". - "Он был в башмаках с заплатами и синем плаще", - продолжал нищий. - "Дальше, - воскликнул Бог-Отец, - синие плащи и башмаки с заплатами носят многие парижане".- "В руке у него был кочан капусты, какой можно купить на овощном рынке за два су". - "Дальше, гремел Бог-Отец со своего престола, - других ты не знаешь примет?". - "У него густые брови, - сказал нищий, - а затем он хоть и молод, но у него седая прядь волос зачесана на лоб".-"Седая прядь? - воскликнул Бог-Отец. В таком случае это Танкред Тюрлюпэн. Ладно. Можешь теперь идти. Танкред Тюрлюпэн! Прекрасно! Это Мы запомним! Стало быть, он не дает милостыни нищим!"

Тюрлюпэн встрепенулся. Растерянно поглядел по сторонам. И словно мог этим освободиться от мучительных мыслей, которые преследовали его, отвел ото лба свой белый локон.

В этот же миг дворянин вскочил в седло. Но прежде чем пустить коня, он еще раз подозвал к себе лакея,

- Рено! - сказал он. - Я забыл спросить твоего господина, в котором часу состоится отпевание.

- Ваша светлость, - ответил лакей, - завтра, в два часа дня, в монастырской церкви Тринитариев.

Танкред Тюрлюпэн услышал эти слова, и они показались ему повелением свыше. В два часа, в монастырской церкви Тринитариев. Правда, в это время в парикмахерской появляются первые посетители. Но пусть подождут. Тюрлюпэн решил принять участие в похоронах нищего и поставить за него свечу.

Глава IV

В сером тафтяном камзоле, который он надевал обычно только в праздничные дни, и с двухфунтовой свечою красного воска под мышкой Тюрлюпэн пустился в путь на следующий день.

День был сырой и холодный, стояла пасмурная осенняя погода, грозные, темные тучи обложили небосвод. Тюрлюпэн торопился, потому что хотел прийти в церковь, пока дождь не испортил его нового камзола.

Но когда он собирался свернуть на улицу Решетников, которая ведет с площади Троицы, мимо больших хлебных весов, к монастырю Тринитариев, он увидел, что дорога запружена множеством карет, кабриолетов и верховых лошадей, которые все, по-видимому, ждали здесь чего-то, и между экипажами стояли, болтая, небольшими группами, по три и по четыре, кучера, конюхи и лакеи.

- Проклятье, - пробормотал Тюрлюпэн. - Здесь какая-то знатная свадьба и крестины, я не смогу пробраться вперед. А может быть, все эти кареты стоят здесь потому, что сегодня в Бургонском дворце представляют трагедию об убийстве Авеля. Как бы то ни было, если я двинусь дальше, эти собаки лакеи столкнут меня в лужу, они любят такую потеху и готовы тогда целый час хохотать. А то еще какая-нибудь лошадь станет на дыбы и лягнет меня в грудь, как вчера этого нищего. Будь проклят день и час, когда я встретил его.

Он стоял и злобно разглядывал герб, нарисованный на дверцах одной из карет, два золотых волчка над поперечным брусом и кулак в железной перчатке. Потом он пошел обратно к площади Троицы, чтобы свернуть на другую улицу.

Он прошел по Железному переулку и по улице Николая, но когда добрался наконец до монастырской площади, то дальше опять не мог ступить ни шагу, потому что там сгрудилась многочисленная толпа, плечом к плечу, словно весь город собрался перед монастырем Тринитариев.

- Черт бы побрал этих ротозеев и бездельников! - пробурчал Тюрлюпэн. Нужно же им всем глазеть даже на похороны несчастного нищего!

И он стал проталкиваться вперед, потому что на колокольне пробило уже два часа, и он видел, что опоздает, если ему не удастся проложить себе дорогу сквозь толпу.

- Сударь! - сказал вдруг один из тех, кого Тюрлюпэн угощал пинками и толчками. - Я уже два часа стою на этом месте, которое отвоевал себе, потому что и мне ведь хочется что-нибудь увидеть. Не угодно ли вам считаться с моим правом?

Это был господин Шеврэт, портной с улицы Двенадцати Апостолов. Присмотревшись к своему притеснителю, он узнал Тюрлюпэна.

- Это вы, господин Тюрлюпэн? - сказал он. - Так вот кто долбит мне носом спину!

- Господин Шеврэт! - озадаченно воскликнул Тюрлюпэн. - Неужели вы тоже пришли на похороны?

- А то куда же? - ответил портной. - Но это перестает доставлять удовольствие. Слишком много народу.

Он достал кусок жареной рыбы из кармана и принялся за еду.

- Жареная рыба, - сказал он, - это мой завтрак, потому что сегодня постный день.

- Стало быть, и вы здесь! - проговорил Тюрлюпэн, все еще не оправившись от изумления. - Разве вы знали его?

- Знал ли? Вот так вопрос! Как же я мог его знать? А вы, господин Тюрлюпэн? Уж не приходил ли он каждый день бриться в вашу цирюльню?

- Этого еще не хватало, - проворчал Тюрлюпэн, и одна эта мысль привела его в ярость. - Ну, да уж я бы его выпроводил живо.

- Говорят, надгробную проповедь говорит сам monsieur de Paris2, господин архиепископ, - сказал портной.

- Сам архиепископ? - воскликнул Тюрлюпэн. - Не слишком ли много чести для человека, который только то и делал, что всем протягивал свою деревянную ногу?

- Не знаю, была ли у него деревянная нога, - заметил портной, - но это возможно, потому что при Ла-Рошели он дрался за дело церкви.

- Может быть, и дрался, да верно очень давно,-сказал Тюрлюпэн, потому что, когда я встречался с ним, он производил жалкое впечатление.

И перед ним возник образ нищего, сидевшего на мосту подле ступеней, в продранной одежде, с шапкой в руке, протянутой за подаянием.