Набрав в пригоршни скрипящий снег, он долго, неотрывно смотрел на него. Даже держа в руках снег, юноша не обледенел. Может быть, он стал холоднее снега? Глаза его сияли... Он пересыпал снег с ладони на ладонь, и снег не ранил их, будто это был теплый прибрежный песок. А может быть, кожа на его руках стала тверже стали? Он задумчиво наклонил голову. Нужно вспомнить путь, который привел к изменению облика.
Нахмурившись, он пытался вспомнить. Он знал: есть то, что необходимо вспомнить. Даже если и не было того, что прерывается этим оледенением, все же это было то, что известно любому бедняку. Откуда взялся этот снег?
Даже если невозможно ответить, удастся почувствовать. Смотри, не являются ли эти удивительно огромные, сложные и прекрасные кристаллы словами, забытыми бедняками? Кристаллы мечтаний... душ... заветных желаний... Шестиугольные, восьмиугольные, двенадцатиугольные цветы... они прекраснее цветов, материальные структуры, расположение элементов душ бедняков.
Слова бедняков огромны, сложны, прекрасны и, к тому же, неорганически лаконичны, геометрически рациональны. Совершенно естественно, что кристаллизоваться способны души одних только бедняков.
Юноша в красном свитере слушал глазами слова снега.
Он решил записать на обороте зажатых под мышкой листовок слова снега.
Схватив горсть снега, он подбросил его вверх — снег звонко взлетел, а падая, звонко воскликнул: «Свитер, свитер!» Юноша засмеялся. Его сердце тихой, светлой мелодией вылетело сквозь чуть приоткрытые губы и исчезло в далеком небе. Будто в ответ ему весь лежавший вокруг снег восклицал: «Свитер, свитер!»
Юноша начал детально, конкретно рассматривать каждый кристаллик. Записывал, обозначал, анализировал, приводил статистические данные, чертил графики и снова прислушивался. До него доносились слова снега — голоса бедняков, раскрывавшие их мечты, души, горячие желания... Он работал беспрерывно, с удивительной энергией.
Пока это продолжалось, снег начал постепенно таять. Видимо, дальнейшее существование снега, поведавшего ему всё, не имело смысла. Закончив свой рассказ, снег, превращавший раньше в лед даже горевший в печи огонь, бесследно исчез, подобно снегу ранней весны, который, не успев упасть на черную землю, тут же таял.
Да, наступала настоящая весна. Весна, посчитав толстую стопку записок в его руках календарем, стремительно приближалась.
В один прекрасный день солнце, как шаловливая девочка, высунуло руку сквозь разрывы в тучах. И нежно, тихо, словно ища на дне кувшина со старым забродившим сакэ уроненное туда золотое колечко, пробудило ото сна город.
Началось движение. Шатаясь, вышли полупарализованные, которые, увидев юношу, радостно улыбались, тянули к нему руки. Легонько коснувшись его, они шептали: «Свитер» — и уходили. Вскоре вокруг него уже толпились все новые и новые люди, приходившие к нему со всего города. Коснувшись юноши и сказав: «Свитер», они, улыбаясь, расходились.
Повсюду можно было наблюдать такую картину: склады, оставшись без хозяев, были распахнуты, и из них вытаскивалось бесчисленное количество свитеров. «Свитер!» — этот радостный, полный силы гимн мощно звучал, обращаясь к посланцам весны — к тяжелой черной земле, к журчащей речушке, неловко бегущей, как трехлетний ребенок, только что научившийся ходить, к бледной зелени, проглядывающей между оставшимися кое-где островками снега. Хотя наступила весна, в холодные дни бедные люди могли надеть свитеры — разве не прекрасно было видеть это?!
Растаял последний снег, и работа юноши тоже закончилась. Загудели заводские гудки, и вокруг него было множество людей в свитерах, идущих на работу улыбаясь. Принимая их приветствие, он закрыл последнюю страницу законченного сборника своих стихотворений.
И в то же мгновение исчез между его страницами.
Пространство Минковского — четырехмерное пространство, объединяющее физическое трехмерное пространство и время.
