- Сорок песо, - сказал сеньор Эрберт, - и я даю вам преимущество в две шашки.
Он снова выиграл. Руки его едва прикасались к фигурам. Он целиком уходил в игру, предугадывая позицию противника, и всегда выигрывал. Собравшиеся устали на них смотреть. Когда старый Хакоб решил сдаться, он был должен пять тысяч семьсот сорок два песо и двадцать три сентаво.
Он не пал духом. Записал цифру на бумажке и спрятал ее в карман. Потом сложил игральную доску, положил шашки в коробку и завернул все в газету.
- Делайте со мной что хотите, - сказал он, - но это оставьте мне. Обещаю вам играть весь остаток моей жизни, чтобы набрать эти деньги.
Сеньор Эрберт посмотрел на часы.
- От души сочувствую, - сказал он. - Срок истекает через двадцать минут. - Он подождал и убедился, что противник ничего не придумал. - Больше у вас ничего нет?
- Честь.
- Я хочу сказать, - объяснил сеньор Эрберт, - чего-то, что меняет цвет, если сверху пройтись кистью, вымазанной краской.
- Дом, - сказал старый Хакоб так, будто отгадал загадку. - Он, правда, ничего не стоит, но это все-таки дом.
Так и получилось, что сеньор Эрберт получил дом старого Хакоба. Он получил также дома и имущество всех тех, кто не смог выполнить условия, но зато устроил целую неделю музыки, фейерверков, циркачей-канатоходцев и сам руководил праздником.
Это была памятная неделя. Сеньор Эрберт говорил о чудесной судьбе поселка, нарисовал даже город будущего с огромными стеклянными зданиями, на плоских крышах которых будут танцевальные площадки. Он показал его собравшимся. Они удивлялись, пытаясь найти себя в ярко раскрашенных сеньором Эрбертом прохожих, но те были так хорошо одеты, что узнать их было невозможно. От такой нагрузке у них заболело сердце. Они смеялись над своими слезами, которые проливали в октябре, и жили в тумане надежды до того дня, когда сеньор Эрберт позвонил в колокольчик и объявил об окончании праздника. Только тогда он решил отдохнуть.
- Вы умрете от такой жизни, какую ведете сейчас, - сказал старый Хакоб.
- У меня столько денег, - сказал сеньор Эрберт, - что нет причин умирать.
Он повалился на постель. Он спал дни и ночи, храпя, как лев, и прошло столько дней, что люди устали ждать. Им пришлось откапывать крабов и есть их. Новые пластинки Катарино стали такими старыми, что никто не мог слушать их без слез, - пришлось закрыть лавку.
Много времени спустя, как заснул сеньор Эрберт, в дом старого Хакоба постучался священник. Дверь была заперта изнутри. Спящий при дыхании тратил так много воздуха, что некоторые предметы, став легче, начали парить над землей.
- Я хочу с ним поговорить, - сказал священник.
- Надо подождать, - сказал старый Хакоб.
- У меня нет столько времени.
- Садитесь, святой отец, и ждите, - повторил старый Хакоб. - А пока сделайте одолжение - поговорите со мной. Я уже давно ничего не знаю о мире.
- Люди разбегаются. Очень скоро поселок станет таким же, как раньше. Вот и все новости.
- Вернутся, - сказал старый Хакоб, - когда море вернет запах роз.
- Пока что надо как-то сохранить иллюзии у тех, у кого они еще остались, - сказал священник. - Надо как можно скорее начать строительство церкви.
- Поэтому вы и пришли к мистеру Эрберту, - сказал старый Хакоб. Может, все-таки проснется.
Они стали играть в шашки. Это была долгая и трудная партия, они играли много дней, но сеньор Эрберт не проснулся.
Святой отец в конце концов пришел в отчаяние. Он везде бродил с медной тарелочкой для сбора пожертвований на строительство церкви, но того, что он раздобыл, было очень мало. От всех этих умоляний и упрашиваний он делался все более прозрачным, кости его начали стучать друг о друга, и однажды в воскресенье он приподнялся над землей на две кварты, но об этом никто не узнал. Тогда он сложил одежду в чемодан, в другой - собранные деньги и распрощался навсегда.
- Запах не вернется, - сказал он тем, кто пытался его отговорить. Нельзя закрывать глаза на очевидное - поселок погряз в смертном грехе.
Когда сеньор Эрберт проснулся, поселок был таким же, как раньше. Дождь месил грязь, изгнавшую людей с улиц, земля снова стала бесплодной и черствой, будто из кирпича.
- Долго же я спал, - зевнул старый Эрберт.
- Вечность, - сказал старый Хакоб.
- Я умираю от голода.
- Все остальные тоже, - сказал старый Хакоб. - Только и осталось идти на берег и выкапывать крабов.
Тобиас нашел сеньора Эрберта ползающим по песку с пеной на губах и удивился, как голодные богачи похожи на бедняков. Сеньор Эрберт не мог найти подходящих крабов. Под вечер он предложил Тобиасу поискать что-нибудь поесть на дне моря.
- Что вы, - попытался предостеречь его Тобиас, - только мертвые знают, что там внизу.
- Ученые тоже знают, - сказал сеньор Эрберт. - Там, где кончается море кораблекрушений, внизу, под ним живут черепахи с очень вкусным мясом. Раздевайся и пойдем.
И они пошли. Отплыли от берега, потом ушли в глубину, все дальше и дальше, где сначала исчез свет солнца, потом моря и все светилось только своим собственным светом. Они проплыли мимо затонувшего поселка, где мужчины и женщины верхом на лошадях кружились вокруг музыкального киоска. День был прекрасный, и на террасах цвели яркие цветы.
- Он опустился на дно в воскресенье, около одиннадцати утра, - сказал сеньор Эрберт. - Должно быть, был потоп.
Тобиас поплыл к поселку, но сеньор Эрберт знаком показал ему следовать за ним в глубину.
- Там розы, - сказал Тобиас. - Я хочу, чтобы Клотильда увидела их.
- В другой раз вернешься со спокойной душой, - сказал сеньор Эрберт. А сейчас я умираю от голода.
Он опускался как осьминог, таинственно шевеля длинными руками. Тобиас, изо всех сил старавшийся не терять его из виду, подумал: должно быть, так плавают все богатые. Постепенно они прошли море многолюдных катастроф и вошли в море мертвых.
Их было так много, что Тобиас подумал - он никогда не видел сразу столько живых людей. Они плыли не шевелясь, лицом кверху, один над другим, и вид у них был какой-то забытый.
- Это очень древние мертвецы, - сказал сеньор Эрберт. - Нужны века, чтобы достичь такого успокоения.
Пониже, там, где были недавно умершие, сеньор Эрберт остановился. Тобиас догнал его в тот момент, когда мимо них проплывала очень юная женщина. Она лежала на боку, глаза у нее были открыты, и за ней струился поток цветов.
Сеньор Эрберт приложил палец ко рту и так и застыл, пока не прошли последние цветы.
- Это самая красивая женщина, которую я видел в своей жизни, - сказал он.
- Это жена старого Хакоба, - сказал Тобиас. - Здесь она лет на пятьдесят моложе, но это она. Уверен.
- Много она обошла, - сказал сеньор Эрберт. - За ней тянется флора всех морей мира.
Они достигли дна. Сеньор Эрберт несколько раз повернул, идя по дну, похожему на рифленый шифер. Тобиас шел за ним. Только когда глаза привыкли к полумраку глубины, он увидел, что там были черепахи. Тысячи распластанных на дне и таких же неподвижных, что они казались окаменелыми.
- Они живые, - сказал сеньор Эрберт, - но они спят уже миллионы лет.
Он перевернул одну. Тихонько подтолкнул ее кверху, и спящее животное, скользнув из рук, стало подниматься по неровной линии. Тобиас дал ей уплыть. Он только посмотрел туда, где была поверхность, и увидел всю толщу моря, но с другой стороны.
- Похоже на сон, - сказал он.
- Для твоего же собственного блага, - сказал сеньор Эрберт, - никому об этом не рассказывай. Представь себе, что за беспорядок люди учинят в мире, если узнают об этом.
Была почти полночь, когда они вернулись в поселок. Разбудили Клотильду, чтобы она вскипятила воду. Сеньор Эрберт свернул черепахе голову, но когда ее разделывали, всем троим пришлось догнать и отдельно убить сердце, потому что оно выскочило и запрыгало по двору. Наелись так, что не могли вздохнуть.
- Что ж, Тобиас, - сказал сеньор Эрберт, - обратимся к реальности.
- Согласен.
- А реальность такова, - продолжал сеньор Эрберт, - что этот запах никогда больше не вернется.
- Вернется.
- Нет, не вернется, - вмешалась Клотильда, - как и все другое, потому что его никогда и не было. Это ты всех взбаламутил.
- Но ведь ты сама его слышала, - сказал Тобиас.
- Я в ту ночь была как оглушенная, - сказала Клотильда. - А сейчас я ничему не верю, что бы там ни происходило с этим морем.
- Так что я ухожу, - сказал сеньор Эрберт. И добавил, обращаясь к обоим: - Вам тоже нужно уходить. На свете слишком много дел, чтобы сидеть в этом поселке и голодать.
Он ушел. Тобиас остался во дворе считать звезды и обнаружил, что их стало на три больше, чем в прошлом декабре. Клотильда позвала его в комнату, но он не обратил на нее внимания.
- Да иди же сюда, чудовище, - все звала его Клотильда. - Уже целую вечность мы ничего такого не делали.
