Ознакомительная версия.
Многое, многое запомнится из этой удивительной жизни. А больше всего, как папа, Антон и Анюта приходили к нам. Каждый приход, каждое проникание в чумную больницу (да к тому же в палату!) было подвигом любви. Спасибо вам, милые, родные. Вы нас очень поддерживали. Для Ксюши эти ваши явления были настоящим праздником. Она ликовала, прыгала от радости и кричала: “Ура! ура!!!” Ваши приходы были потрясающей энергетической и эмоциональной подпиткой.
Режим всё ужесточался и ужесточался – а вы всё приходили и приходили! Вырядившись в белые халаты, изображая из себя медиков, забывших пропуска…
Но когда и это не проходило – Антон просто перелезал через забор! В белом халате. Врач, который лезет в больницу через забор! “Ха-ха-ха!” – покатывались мои детки от смеха.
А чего стоит последний Анютин визит с чемоданчиком от фотоувеличителя – как будто она медсестра и идёт брать анализы. Когда Анюта появилась с этим чемоданчиком в палате – Ксюнька так испугалась!… А потом было столько смеха, когда она признала в “медсестре” родную сестру!
Хочется вас всех обнять – каждого в отдельности и всех вместе – крепко-крепко. Если бы вы знали, как мы вас любим! Всех вместе – и каждого в отдельности.
* * *
Лабиринтомания… Чуть затихая, она вспыхивала вновь.
Вот и сегодня, в предпоследний день, Ксюня не могла оторваться от новой книжки с лабиринтами (библейскими), пока не прошла все! (“Не все! Половину! Исправь! Пока не прошла по-ло-ви-ну!” – поправляет Ксюша. Она не любит неточностей.)
* * *
…Мы, конечно, влюбились в кленовую аллею, как мы влюбляемся во всё, что часть нашей жизни, и Ксюша уже мечтает, как мы будем приезжать сюда – просто так: погулять и повспоминать… Для неё, конечно, месяц в больнице – целая эпоха. Да и для меня тоже. И мы уже грустим, что придётся расставаться с этими обжитыми стенами, с этим Деревом в окне, с этой аллеей…
Надо успеть завершить этот дневничок, доснимать вторую фотоплёнку, доделать черепашку…
Не представляю, как мы это всё увезём: дом гномов, всё наше рукоделие и прочее, и прочее… Сколько же чемоданов нужно??? Мы так обжились здесь, так обросли всем!… Уместится ли всё это в такси, или нужно заказывать грузовик? Смех смехом, но свернуть эту экспозицию будет делом нелёгким.
* * *
Скучаю по Клавочке… Вспоминаю, как она влюбилась в Ксюшу. Как прилипала к дверям нашего бокса и смотрела на нашу жизнь. А стоило Ксюше появиться в дверях, – Клавочка шептала с умилением: “Какая хорошенькая!… Русалочка, Русалочка!…”
Этот восхищённый шёпот не давал Ксюше проходу и смущал её. Так что мне даже пришлось сказать однажды: “Ну, хватит, хватит, Клавочка”.
* * *
Читаем про Незнайку: “Незнайка не любил трудится”.
Ксюша:
– А я люблю трудиться!
* * *
Узнала, что мальчики опять побили Андрюшу Набокова. Говорю в сердцах: “Какие дети жестокие!”
– Но ведь я не такая? – тихонько говорит Ксюша.
* * *
Конечно, невозможно забыть первый день карантина. Андрюшу Набокова с “отчекрыжиным” пальцем. И как мы кормили голодных детей…
И день первого снега не забыть. И как все в отделении играли шариками и барашками…
А ещё мы не сможем забыть Женечку.
* * *
Надо обо всём подробнее написать сразу по возвращении домой. Потому что всё это страшно важно.
И про наш приручённый мотылёк написать! Как он прилетал к нам из дождя…
* * *
Не забудется:
Тот вечер, когда маленькую Анечку положили под капельницу. А потом, задыхающуюся, в судорогах, понесли вниз – в реанимацию…
А меня оставили за старшую в отделении. И я предложила детям всем вместе помолиться за Анечку…
Слава Богу, сейчас Анечка выздоравливает.
* * *
“Больше всего будет вспоминаться Юрочка-террорист!” – говорит Ксюша. И нежно улыбается, вспоминая…
– Помнишь, Лисичка? “Яико! Катетку! Молотока!”
– Помню, помню… Интересно, как он там поживает?
* * *
Никогда не забуду первое купание. И как Ксюнечка нежно поцеловала меня…
Об этом надо будет написать отдельно.
Об этом надо написать целую КНИГУ!
* * *
Вдруг вспомнилось:
“Вот вам жетончик. За вашу доброту”.
* * *
26 октября 1994 года, среда, 37-й день в больнице, 17-й день карантина.
Едем домой!!! Проснувшись чуть свет, дописываю дневничок.
Шесть утра, идёт проливной дождь… Первый по-настоящему осенний дождь… Потому что все предыдущие были летними ливнями, из которых выпархивали бабочки!…
Наше последнее больничное утро.
Вчера целый день собирались, складывались. Ксюша упаковала четыре мешка со своим хозяйством. И мы их уже передали вечером Антоше. Но сколько ещё осталось!…
Пять больших папок, набитые нашими рисунками, вырезками, аппликациями, неиспользованным материалом для творчества. Папка, набитая письмами, – о, сколько мы писем здесь получили! От Антона, от папы, от бабушки Лиды, от Анюты и от многих наших друзей, которые посылали нам в наше заточение своё тепло, свою поддержку: Алик Мирзаян, Витя Луферов, Винни-Пух, Наташа Кнорре. Даже от Шпиртов из Америки пришёл факс!
Спасибо всем!
* * *
Вчера вечером надули два последних красных шарика, и Ксюша с Димочкой резвились у нас в палате, хотя Ксюша едва держалась на ногах от усталости после целого дня сборов и укладок…
Последнее утро. На столе – засохшие букеты… Когда папа принёс эти жёлтые и вишнёвые хризантемы, я сказала: “Эти цветы ещё будут стоять у нас на столе, когда мы выпишемся”.
Так и случилось.
А какой был Красный Георгин! Как он сиял, когда на него падали лучи утреннего солнца!… Он очень долго радовал нас. Внешние лепестки засыхали, но изнутри раскрывались новые…
И букет белых хризантем не увядал целый месяц…
Просыпается Ксюша, быстро складываемся. Медсестра, наша добрая Галина Павловна, которая купала всех детей и всегда пропускала к нам нашего папочку, принесла Ксюше последнюю таблетку. Глядя на оголившиеся стены, говорит с жалостью: “Так красиво было…”
Прощай, палата номер 16. Здесь мы прожили огромную, очень настоящую жизнь. Домой!!!
А сейчас – утро, 29 октября. Мы, слава Богу, дома. Уже четвёртый день. Сегодня у папочки – день рождения. И я дарю ему эти две тетрадки, чтобы он тоже прожил с нами эту жизнь подробнее.
С днём рождения, Гавр! Мы вышли из карантина. Я тебя люблю!
* * *
31 октября, понедельник. Неужели мы – ДОМА?…
Сегодня была первая Настоящая Большая Метель! Не снег – а метель! Пушистые хлопья сыпались с неба часа два… И мы, по нашей речвокской традиции, не унывали, а праздновали. Ксюша вышла на лоджию с дудочкой, ловила хлопья ладошкой…
– А одна снежинка мне ударила прямо по носу! И дальше полетела…
Я вынесла на лоджию, в метель – Красную Розу, галактическую, мы её подарили папе на день рождения. Наигрывала на гитаре и напевала песенку, которую мы сочинили когда-то с Ксюшей:
Снежинки, снежинки слетают с небес…
Снежинки, снежинки, снежинки…
Волшебные бабочки с Божьих небес –
Снежинки, пушинки, искринки…
А Ксюша подыгрывала на своей дудочке… И было тепло и ласково, как всегда в Праздник Первой Метели… Хорошо, что мы дома!
* * *
Устроили в Новом домике выставку Ксюшиных больничных рисунков. Впечатляет!
Кстати, к нашей выписке папа с Антошей сделали Ксюше потрясающий подарок (то, о чём она давно мечтала): установили в Новом домике спорткомплекс! И лесенки тут, и канат, и перекладины, и кольца… Только не бумажные, как в Ксюшином сне, – а НАСТОЯЩИЕ!
* * *
Нас с Ксюшей мучают сны про больницу. Можно сказать, что каждую ночь мы проводим в больнице.
Ксюша стонет по ночам, мечется, ей снятся врачи с лопаточками, которые лезут к ней в горло, и медсёстры со шприцами… Каждую ночь она приходит ко мне, и я крепко обнимаю её, прижимаю к себе, шепчу ласковые слова на ушко, разгоняя кошмары…
Но наяву она вспоминает о больнице только хорошее и без конца просит рассказать: то об одном, то о другом больничном событии. Особенно она любит вспоминать о Женечке. Когда из Ксюши выветрится дифтерийная палочка, мы тут же поедем к Женечке в санаторий…
МАЛЕНЬКОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ,
КОТОРОЕ ПО СУТИ – ЯВЛЯЕТСЯ
ПРЕДИСЛОВИЕМ К НОВОЙ ИСТОРИИ
Был февраль, вечер. Мы шли по заснеженной дороге через тёмный лес. Я, Гавр и Ксюша. С неба сыпался тёплый пушистый снег, белыми бабочками роился в свете фонарей… Огромные мохнатые тени от снежинок плясали на белой дороге…
Ознакомительная версия.
