А теперь ты сдаешься?
Да, теперь я сдаюсь. И как охотно, боже, как охотно! Если хотите, чтобы я наплевал себе в лицо или снова пополз на коленях, я сделаю и это. Я знаю почему: ради нее, ради дочери камагуэно.
Или затем, чтобы взять верх над ее старым отцом?
Молчи, это неправда! Ради нее! Разве я не сказал ей, что вернусь, разве не дал честного слова?
Твое честное слово, сутенер!
Ну и пусть сутенер, зато я теперь знаю, кто я.
Человек становится цельным лишь после поражения.
Тогда он осознает: вот это бесспорно подлинно, это неотвратимая действительность.
Это поражение?
Да, это поражение. Какое облегчение испытываешь, когда можно сдаться - сложить руки на груди и покориться...
Чему?
Любви. Быть униженным и побежденным и любить, вот тогда по-настоящему поймешь, что такое любовь. Ты не герой, а презренный, побитый сутенер.
Ты ползал на четвереньках, как животное, и все же ты будешь облачен в лучшие одежды и на палец твой наденут перстень. В этом чудо. Я знаю, знаю, она ждет меня! И теперь я могу прийти за ней. О господи, как я счастлив!
Правда, счастлив?
Безмерно счастлив, даже в дрожь бросает. Коснись моего лица, смотри, как у меня горят щеки.
Только левая щека - на ней горит та пощечина.
Нет, не пощечина! Разве не знаешь ты, что Мери поцеловала эту щеку? Да, поцеловала и оросила ее слезами. Не знаешь? Это искупление всего прошлого...
Скольких мук это стоило! Сколько было тоски, и потом этот адский труд. Все ради нее.
И пощечина тоже была ради нее?
Да, и пощечина! Она была нужна, чтобы свершилось чудо. Я приду за Марией. Она будет ждать меня в саду, как тогда...
...И положит свою руку на твою?
Ради бога, не говори о ее руке. Стоит напомнить мне о ней, и у меня дрожат пальцы и подбородок.
Как она тогда взяла меня за руку своими нежными пальцами. Перестань, перестань!
И ты счастлив безмерно?
Да, нет... погоди, это пройдет, проклятые слезы...
Неужели можно любить до беспамятства?! Если бы она ждала меня вон там, около того крана, я бы ужаснулся: "Боже, как далеко! Когда еще я добегу туда!" Если бы я даже держал ее за руку, за локти... боже, как далеко!
Значит, ты счастлив?
Где там, ведь ты видишь, что я с ума схожу!
Когда же я увижусь с ней?! Прежде надо вернуться домой, ведь правильно? Надо смириться, прийти с повинной и получить прощение... вернуть себе имя и личность... А потом снова за океан... Нет, это невозможно, я не переживу... нельзя ждать так долго!
А может быть, прежде съездить к ней и рассказать?..
Нет, этого я не могу, не смею, так нельзя. Я сказал ей, что приду за ней, когда у меня будет на это право. И я не магу обмануть ее. Прежде нужно домой, и только потом... Я громко постучу в ее ворота, я войду и с полным правом потребую: "Откройте, я пришел за ней!"
Негр-полицейский, уже долго поглядывавший на человека, который разговаривает сам с собой и машет руками, подошел поближе. "Эй, мистер!"
Бывший Кеттельринг поднял взгляд.
- Понимаете, - торопливо заговорил он, - прежде всего мне нужно домой... Не знаю, жив ли еще мой отец, но если жив, то, видит бог, я поцелую ему руку и скажу: "Благослови, отец, свинопаса, который рад был наполнить чрево свое рожками, что жрут свиньи... Я согрешил против неба и перед тобою, и уже недостоин называться сыном твоим". А он, старый скупец, возрадуется и скажет: "Этот сын мой был мертв и ожил; пропадал и нашелся". Так сказано в писании.
- Аминь! - произнес чернокожий полицейский и хотел отойти.
- Погодите минутку. Это значит, что блудный сын будет прощен, да? Ему простится распутство и утолен будет волчий голод его. Забыта будет и та пощечина... "Принесите лучшую одежду и оденьте его и дайте перстень на руку его..."
Бывший Кеттельринг встал со слезами на глазах.
- Думаю, что мой отец все-таки еще жив и ждет меня на склоне лет, чтобы сделать из меня богача и скрягу по образцу и подобию своему. Вы не знаете, да, вы не знаете, чем пренебрег блудный сын, не знаете, чем он жертвует... Нет, не жертвует, ведь она ждет! Я приду, Мери, я вернусь, но прежде нужно домой, домой...
- Я провожу вас, мистер, - сказал полицейский. - Вам куда?
- Туда, - широким жестом показал он на небо и на горизонт, где беззвучно сверкали зарницы.
Меня не покидает уверенность, что он не поехал морем. Поездка на пароходе слишком медленна и успокоительна, в ней нет стремительности. Я справлялся в авиатранспортных компаниях, есть ли воздушная связь с Тринидадом, и выяснил, что существуют регулярные рейсы из Европы в порт Натал и далее в Пара. Но они не знают, есть ли оттуда линия на Тринидад или на какой-нибудь другой пункт на Антильских островах. Стало быть, это вполне возможно, и потому я принимаю гипотезу, что пациент Икс избрал самый быстрый способ передвижения - по воздуху. Должен был избрать, ибо в последний раз мы видим его в низвергающемся самолете, объятом пламенем, - он достиг своей цели, достиг ее с ужасающей стремительностью, как метеор... Да, он должен был лететь, он не сводил нетерпеливых глаз с горизонта... Пилот сидит неподвижно, словно спит.
Эх, ударить бы его кулаком в затылок: проснись, лети быстрее! Кеттельринг пересаживается из самолета в самолет, оглушенный, ошалевший от грохота моторов, охваченный лишь одним стремлением: скорей!
На последнем аэродроме, почти уже у границ своей страны, напряженная струна быстроты вдруг лопнула: нелетная погода, буря. Пассажир рвет и мечет - это вы называете бурей?! Трусливые собаки, видели бы вы ураганы там, в тропиках! Ладно, я найму частный самолет, чего бы это ни стоило!
И снова судорожное, неистовое нетерпение, сжатые кулаки и зубы, стиснувшие краешек кружевного платка... И конец. Падение "штопором", огонь, запах горящего бензина и черное озеро беспамятства, сомкнувшееся густыми волнами...
Милый доктор, я охотно оказал бы вам честь, изобразив вас, вашу достойную, плечистую фигуру, склоненную над смертным одром пациента Икс. Я видел вас у его постели и все же сейчас никак не могу представить себе, что вы были там в этот момент. Поэтому разрешите мне еще раз отклониться от бесхитростной действительности и посадить на постель пациента Икс лохматого, довольно несимпатичного ассистента.
Он держит руку больного и внимательно щупает пульс, склонив свою пышноволосую голову. Красивая сестра не сводит глаз с его русых волос - она по уши влюблена в этого молодого самоуверенного врача. Ах, растрепать бы эти волосы, дернуть их, а потом ерошить и нежно ласкать их...
Молодой врач поднимает голову.
- Пульс не прощупывается. Поставьте здесь ширму, сестра.
XXXVIII
Хирург дочитал рукопись и теперь машинально подравнивал страницы, чтобы ни одна не высовывалась из стопки листов.
Вошел старый терапевт.
- Жаль, что вы не пришли на вскрытие, - сказал он. - Интересный случай. Этот человек многое перенес... Видели бы вы его сердце!
- Расширенное?
- Да, расширенное. А вы знаете, что уже получены сведения? Пришла телеграмма из Парижа. Это был частный самолет.
Хирург поднял глаза.
- Ну, и?..
- Я не знаю, как его фамилия, - она в телеграмме искажена. Но он был зарегистрирован как кубинец.
КОММЕНТАРИИ
МЕТЕОР
По свидетельству жены Карела Чапека, артистки и писательницы Ольги Шейнпфлюговой, первым творческим импульсом, который привел к созданию романа "Метеор", была патефонная пластинка с записью кубинского танца. "Он без конца заводил ее, опьяненный монотонным перестуком ритма... прислушиваясь к потрескиванию жары и бормочущей песне тропиков. Зачарованный, он ходил с отсутствующим взглядом по родной земле, он был уже там, на далекой Кубе, в духоте, которую не переносил, среди растений, которым он сам давал названия, среди людей, которые возникали в его голове, как жизнь в лоне матери.
С присущей ему тщательностью он собрал необходимые сведения, а дальнейшее уже завершила его фантазия..."
Роман "Метеор" первоначально был опубликован а газете "Лидове новины", где печатался с 5 ноября 1933 года по 10 января 1934 года. Отдельной книгой он вышел в 1934 году в издательстве Франтишека Борового. Всего до настоящего времени роман выдержал в Чехословакии восемнадцать изданий.
В 1934 году он был отмечен государственной литературной премией.
В письме "К одному читателю" Чапек так охарактеризовал содержание своего нового произведения: "...это повесть о путях познания; кстати сказать - прошу простить меня, но почему люди думают, что познание - это что-то ужасно скучное? Итак, в этой повести я стремился показать, как один и тот же действительный факт удается конструировать различными путями, которыми может следовать наше познавание мира, потому что даже самый малый фрагмент действительности - это нечто огромное: оно лежит на перекрестке разных дорог и может быть открываемо с диаметрально противоположных сторон. Боюсь, что эта тема еще не исчерпана мною. Для меня признание безграничной сложности действительности - зто явление уважения к действительности; уважения, которое перерастает в восхищение. Нам, людям, дан Кусок Вселенной, чтобы мы познавали ее; мы добираемся до ее глубин не единственным путем; мы зондируем ее своими поступками, наукой, поэзией, любовью и религией; нам нужны разные методы, чтобы измерить ими свой мир. Безграничная ценность жизни не может быть отгадана только с одной стороны. Полагаю, что где-то здесь мы касаемся нелокализованной, но мучительной боли современных людей".
