Негр улыбнулся, и по его блаженной улыбке видно было, что он не только рад вспомнить еще раз эту семейную легенду, но что он сам встал бы под пули, но не предал бы людей, которых любил.
- Интересная история, Ричард. Вот только... Упрямый был чудак, твой отец, не так ли?
Негр посмотрел на меня ошеломленно и с явным негодованием, но затем лицо его снова расплылось в широкой улыбке, и он засмеялся хрипло и негромко.
- Конечно, сэр, конечно! Упрямый чудак был мой старик! Да, да! - И он ушел, посмеиваясь.
Не успел садовник отойти, как снова послышались шаги за кустами азалий и голос мисс Монрой:
- Значит, согласно вашей философии, любящие - это фавн и нимфа? А вы сумели бы сыграть такую роль?
- Дайте мне только возможность...
Голос Ванесса прозвучал так горячо, что я отчетливо представил себе, как вспыхнуло его лицо, как заблестели красивые глаза и задрожали выхоленные руки.
За кустом раздался звонкий, задорный смех.
- Ну что ж! Тогда поймайте меня!
Я услышал, как, шурша платьем и задевая им за ветви, побежала мисс Монрой, затем удивленное восклицание Ванесса и его топанье по тропинке среди гущи азалий. Я молил небо, чтобы они не повернули назад и не увидели меня. Напряженно вслушиваясь, я услышал снова смех девушки, затем шумное пыхтение Ванесса, проклятье вполголоса... Издалека донеслось призывное "ау!". Спустя несколько минут появился Ванесс. Он шел, пошатываясь, еле переводя дух, бледный от жары и. дог сады. Грудь его тяжело вздымалась и опускалась, рукой он держался за бок, по лицу градом катился пот. Жалкое зрелище представлял этот побежденный охотник за любовью! Увидев меня, он остановился, пробормотал что-то и, резко повернувшись, пошел прочь. А я смотрел ему вслед и дивился: куда девались его утонченность и щегольство, все то, за что он ратовал?
Я не знаю, как он и мисс Монрой добирались до Чарльстона; полагаю, что не в одном вагоне. Я же всю дорогу был погружен в глубокое раздумье. Я понимал, что стал свидетелем трагедии, и не хотелось мне встретиться снова с Ванессом.
Он не вышел к обеду, а мисс Монрой сидела за столом веселая, как всегда. И хотя я был рад, что он не мог догнать ее, я в глубине души все же досадовал на то, как откровенно молодость торжествует победу. На Сабине было черное платье, в волосах и на груди красные цветы. Никогда еще она не выглядела такой хорошенькой и жизнерадостной.
После обеда, вместо того, чтобы наслаждаться сигарой в прохладной тени у фонтана, я вышел в парк и присел подле памятника какому-то знаменитому в этих местах общественному деятелю. Вечер был чудесный, нежно благоухало неподалеку какое-то дерево или кустарник, а листья акации, озаренные белым электрическим светом, ясно вырисовывались на густой синеве неба. И светлячки. Если бы не было на земле этих жучков, то их, право же, стоило бы выдумать. Словом, вечер был точно предназначен для гедонистов!
И вдруг перед моим мысленным взором предстал Ванесс, одетый, как всегда, с иголочки, но бледный, задыхающийся, растерянный; затем благодаря странной игре зрения я увидел подле него отца старого негра: он был привязан к дубу, вокруг свистели пули, но лицо его было преображено высоким чувством. Так они и стояли рядом - глашатай наслаждений, зависящих от размера талии, и олицетворение верной любви, которой не страшна смерть!
"Ага, - подумал я. - Так кто же из вас посмеется последним?"
А затем и в самом деле у фонаря появился Ванесс с сигарой в зубах и в плаще, распахнутом так, что виднелась его шелковая подкладка. Беспощадный свет фонаря упал на его бледное, обрюзгшее лицо с горькими складками у рта. И в тот миг мне стало жаль, очень жаль Руперта К. Ванесса.
ДОБРОДЕТЕЛЬ
Перевод Г. Любимовой
Гарольд Мелеш, мелкий служащий страхового общества, вызванный в полицейский суд в качестве свидетеля по делу о разбитом автомобиле, впервые столкнулся с тем, как применяются законы, и это его ошеломило. Его детски-наивные, голубые глаза широко раскрылись, на гладком лбу внезапно появились морщины, кудрявые волосы зашевелились на голове, руки невольно сжали соломенную шляпу. В суде слушалось дело четырех девиц легкого поведения; трех девиц приговорили к тюремному заключению, а одну - к штрафу, и вот тут-то Гарольд разволновался не на шутку. Быть может, его волнение объяснялось тем, что эта девушка была внешне интереснее и явно моложе других, а также тем, что она плакала.
- Для первого раза - два фунта десять шиллингов.
- Но у меня нет денег, сэр.
- Что ж, в таком случае - две недели тюрьмы.
Слезы оставляли дорожки на ее напудренных щеках, горлом она издавала какие-то странные звуки - все это в конце концов довело молодого Мелеша до точки кипения. Он взял полицейского за рукав.
- Вот! Возьмите! - сказал он. - Я плачу за нее штраф.
В эту минуту он почувствовал, что холодный взгляд полицейского пробежал по его лицу, как отвратительное насекомое.
- А это кто? Ваша подружка?
- Нет.
- Тогда я не приму у вас денег. Все равно через месяц она опять попадется.
Девушка прошла мимо Гарольда, и, увидев, как она судорожно глотает слезы, он твердо заявил:
- Это меня не касается. Я плачу штраф.
Он снова ощутил на себе липкий взгляд полицейского.
- Тогда пойдемте со мной. Мелеш последовал за ним.
- Послушайте, - сказал полицейский одной из подчиненных ему девиц, этот господин уплатит штраф.
Покраснев от смущавших его взглядов, молодой человек вытащил все свои деньги - два фунта пятнадцать шиллингов - и, протянув в уплату два фунта десять шиллингов, подумал: "Боже мой! Что скажет Алиса?"
Но тут девушка дрожащим от волнения голосом сказала ему: "Спасибо", затем полицейский пробормотал: "Хоть вы и даром потратили деньги, а все-таки это хороший поступок", - и Мелеш вышел на улицу. Настроение у него внезапно испортилось; он впал в уныние, как будто, уплатив эти два фунта десять шиллингов, утратил свою добродетель.
- Огромное спасибо! Вы так добры!.. - послышался сзади голос девушки.
Мелеш приподнял соломенную шляпу и, уступая дорогу девушке, неловко посторонился. Девушка сунула ему в руку свой адрес.
- Будете поблизости - заходите в любое время, я буду рада. Я вам так благодарна!
- Не за что!
Смущенный, как и она, Мелеш отправился в контору. Весь день он чувствовал себя не в своей тарелке. Он не мог решить, как он поступил: как дурак или как герой? Временами он возмущался: "До чего полицейские грубы с этими девушками!", - но тут же возражал себе: "Не знаю. Должны же они как-то с этим бороться". И Мелеш старался не думать, как он объяснит Алисе исчезновение двух фунтов десяти шиллингов, на которые она очень рассчитывала. Душа его была столь же бесхитростна, сколь бесхитростно было выражение его лица.
Он пришел домой в обычное время - в половине седьмого. Он жил в ветхом сером домишке, но здесь было немного зелени, и метро доходило и до этой окраины. Жена только что уложила дочку и теперь сидела в гостиной и штопала его носки. Она подняла голову - лоб у нее был гладкий, как колено, без единой морщинки.
- Ты ужасно рвешь носки, Гарольд, - сказала она. - Вот все, что мне удалось сделать с этой парой.
Глаза у Алисы были голубые и круглые, как фарфоровые блюдца, голос монотонный, невыразительный. Отец ее был фермер. Мелеш проводил свой очередной отпуск в Сомерсете и тогда же сделал ей предложение. Сейчас, устав после целого дня работы и изнемогая от жары, он прежде всего подумал: "Как плохо выглядит Алиса!"
- Ну и жара! Я иногда жалею, что у нас ребенок, - сказала она. - Он связывает меня по вечерам. Жду не дождусь Троицы!
Мелеш, высокий и нескладный, наклонился и поцеловал ее в лоб. Черт возьми! Как сказать ей, что он лишил их обоих праздничного отдыха? Он понимал, что сделал ужасную вещь. Но, может быть, она поймет, что он не мог спокойно смотреть, как девушку уводят в тюрьму у него на глазах. И, не доев своего скудного ужина, он вдруг сказал:
- Сегодня утром я так расстроился! Меня вызвали в суд по делу о разбитом автомобиле, - помнишь, я тебе говорил? - и там я увидел девушек с Пикадилли. Полицейские обращаются с ними возмутительно!
Жена подняла голову, выражение лица у нее было детски-наивное.
- Что же они с ними сделали?
- Посадили в тюрьму за то, что те заговаривали с мужчинами на улице.
- А ведь это и правда нехорошо.
Раздраженный равнодушным тоном жены, Мелеш продолжал:
- Полицейские обращались с ними, точно с какой-то мразью.
- А разве они не мразь?
- Может быть, они и распутные, но ведь и мужчины не лучше.
- Мужчины не были бы такими, если бы не было этих девушек.
- Что называется - порочный круг, - заметил Мелеш и, довольный своим каламбуром, добавил: - Две из них прехорошенькие.
Жена насмешливо улыбнулась.
- Надеюсь, с ними полицейские обращались мягче?
Это было чересчур цинично, и Гарольд выпалил:
- Одна совсем молоденькая, никогда не бывала прежде в полиции; дали ей две недели только за то, что у нее не оказалось денег, - я не мог этого вынести и заплатил за нее штраф.
