Поначалу казалось, что она слишком тяжела и сломила его дух. Но запас его душевных сил был велик, и в конце концов Оконкво сумел превозмочь горе. У него имелось еще пятеро сыновей, и он был решительно настроен воспитать их в традициях племени.
Он призвал их к себе, и они расселись кружком в его оби. Младшему было всего четыре года.
– Вы все видели, каким несмываемым позором покрыл себя ваш старший брат, – сказал Оконкво. – Отныне он мне не сын, а вам – не брат. Своими сыновьями я буду считать только тех, кто станет настоящим мужчиной и будет иметь право высоко держать голову среди моих соплеменников. Если кто-то из вас предпочитает быть бабой – счастливого пути вслед за Нвойе, пока я жив, чтобы проклясть его. Если кто-то из вас восстанет против меня после моей смерти, я явлюсь и сверну ему шею.
Оконкво был очень счастлив в дочерях. Он не переставал сокрушаться, что Эзинма родилась девочкой. Из всех его детей только она понимала все малейшие движения его души. И с годами родство их душ становилось все крепче.
За годы изгнания Эзинма выросла и превратилась в одну из самых красивых девушек Мбанты. Ее называли «кристаллом красоты», как когда-то в юности называли ее мать. Болезненная маленькая девочка, причинявшая матери столько душевных мук, чуть ли не в один день превратилась в здоровую, жизнерадостную девушку. Правда, случались у нее, надо признать, приступы депрессии, и тогда она огрызалась на всех, как разозлившаяся собака. Приступы эти накатывали на нее внезапно и без видимой причины. Но бывало это очень редко и быстро проходило. Во время таких приступов она не терпела никого, кроме отца.
Многие молодые мужчины и зажиточные мужчины среднего возраста сватались к ней. Но она всем отказывала, потому что однажды вечером, позвав ее к себе, отец сказал:
– Здесь много хороших и богатых мужчин, но я бы хотел, чтобы ты вышла замуж в Умуофии, когда мы туда вернемся.
Ничего больше он не произнес, но Эзинма прекрасно поняла то, что крылось за этими несколькими словами. И согласилась с этим.
– Твоя единокровная сестра Обиагели меня не поймет, – добавил Оконкво, – но ты сможешь ей объяснить.
Хотя они были почти ровесницами, Эзинма имела большое влияние на сестру. Она объяснила ей, почему им не следует пока выходить замуж, и та тоже согласилась. Так что обе отвергали все брачные предложения в Мбанте.
«Если бы она была мальчиком! – мысленно печалился Оконкво. – Она так отлично все понимает». Кто еще из его детей мог так хорошо читать его мысли? Его возвращение в Умуофию с двумя взрослыми красавицами-дочерьми привлечет большое внимание. Его будущими зятьями должны стать мужчины, пользующиеся авторитетом в клане. Бедняки и ничем себя не зарекомендовавшие мужчины не посмеют и приблизиться к его порогу.
* * *
За семь лет, проведенных Оконкво в изгнании, Умуофия сильно изменилась. В деревню пришла церковь и многих увела к себе. Не только люди низкого происхождения и изгои присоединились к ней, но и иные вполне достойные мужи. Одним из них стал Огбуэфи Угонна, обладавший двумя титулами. В припадке безумия он срезал со щиколоток ножные браслеты – обозначение его титулов и отшвырнул их, после чего присоединился к христианам. Белый миссионер очень гордился таким приобретением, и Огбуэфи Угонна первым в Умуофии удостоился Святого причастия, или «священного вкушения», как его называли на ибо. Для Огбуэфи Угонна это «святое вкушение» было прежде всего праздником, связанным с едой и питием, только более благочестивым, чем деревенские празднества, по такому случаю он положил рог в свой козий мешок.
Но белые люди не только утвердили свою церковь, они установили и новые порядки. Они построили суд, где окружной уполномоченный, ничего не понимавший в местных обычаях, выступал арбитром по разным делам. У него были свои приставы, которые приводили к нему людей, подлежавших суду. Многие из этих приставов были выходцами из Умуру, деревни, расположенной на берегу Великой реки, туда белые люди пришли уже много лет назад и там основали центр своей религии, торговли и управления. Этих судебных приставов в Умуофии ненавидели, потому что они были чужаками и высокомерными грубиянами. Назывались они котма, но из-за шортов пепельного цвета, которые они носили, им дали «народное» прозвище – «пепельные задницы». Они также охраняли тюрьму, набитую мужчинами, нарушившими законы белого человека: одни выбросили своих близнецов, другие притесняли христиан. Котма избивали их в тюрьме и каждое утро выгоняли на работу: убирать двор учреждений местного правления, приносить дрова белому уполномоченному и приставам. Среди узников были и титулованные мужчины, которым не пристало заниматься подобным низким трудом. Они страдали от такого унижения и горевали о своих заброшенных полях. Выкашивая траву своими мачете, молодые мужчины пели в такт взмахам ножей:
Котма – пепельная задница,Ему бы быть рабом.У белого в голове совсем нет разума,Ему бы быть рабом.
Приставам не нравилось, когда их называли «пепельными задницами», и они избивали этих людей. Но песня докатилась до Умуофии, и ее знали все.
Оконкво совсем поник головой, когда Обиерика ему все это рассказывал.
– Возможно, я слишком долго отсутствовал, – произнес он задумчиво, словно разговаривал сам с собой, – но я не могу понять того, что ты рассказываешь. Что случилось с нашим народом? Где его былой боевой дух?
– А разве ты не слыхал, как белый человек истребил всех жителей Абаме? – напомнил Обиерика.
– Слыхал, – ответил Оконкво. – Но слыхал я и то, что абамцы были слабаками и глупцами. Почему они не сопротивлялись? У них что, не было ружей и мачете? Мы не трусы, не равняй нас с абамцами. Их отцы никогда не осмеливались выступить против наших предков. Мы должны сразиться с белыми людьми и прогнать их с нашей земли.
– Уже слишком поздно, – печально возразил Обиерика. – Многие мужчины нашего рода и наши сыновья встали в ряды чужаков. Они исповедуют их религию и помогают поддерживать их порядки. Нам бы ничего не стоило выгнать белых из Умуофии, их тут всего двое. Но как быть с нашими соплеменниками, которые присоединились к ним и которых они наделили властью? Они кинутся в Умуру и приведут солдат, от нас останется не больше, чем от Абаме. – Он долго молчал, а потом добавил: – Я же тебе рассказывал, когда последний раз приходил в Мбанту, как они повесили Ането.
– А что сталось с тем спорным участком земли? – спросил Оконкво.
– Суд белого человека решил, что он должен принадлежать семье Ннама, которая отвалила большие деньги приставам белого человека и переводчику.
– А белый человек знает наши законы, касающиеся земли?
– Откуда ему их знать, если он даже не говорит на нашем языке? Но он
