Как было бы хорошо, если бы ты был сейчас здесь и я, вместо того, чтобы писать весь этот вздор, мог бы выпить с тобой пару стаканчиков. Теперь, когда я знаю, почему..."
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Весли возвращается в Нью-Йорк, где встречается с Виктором Тоска, который только что вернулся из Рочестера со своей философией, с подарком и кое-какими записями
И вот желанный день настал; мы все - писатель, Джо Фоксхол и я возвратились в Нью-Йорк. Дня через два после этого вернулся из фоторемонтной школы в Рочестере Виктор Тоска и спросил, не нужно ли мне починить фотографический аппарат. Он рассказал, что его учили делать мелкий ремонт сложных аппаратов и крупный ремонт простых, но он не мог понять, зачем его обучали подобной ерунде, когда по-настоящему он интересуется только йогами. Я подумал, не хватил ли он лишнего, и я оказался прав.
Он рассказал, что познакомился в Рочестере с одним человеком, который окончил Гарвардский университет и увлекался открытиями в области таинственных сил бытия. Этот человек был простым рядовым, но это не мешало ему просиживать в различных йоговских позициях все свободное время и пытаться приобщить своих товарищей по военной школе к тайнам, которые он познал. Виктор, по его словам, освоил больше учение йогов, чем ремонт фотоаппаратов. Тот человек говорил, что фотоаппараты приходят и уходят, а йоги остаются навеки. Фамилия его была Олсон, он был из богатой семьи. Родители его жили в Бостоне, рассказывал Виктор, но Олсон предполагал после войны уехать в Индию, чтобы продолжать свои занятия. Он утверждал, что когда-нибудь непременно постигнет истину. Он говорил, что постарается навсегда развязаться с Америкой после войны, так как Америка становится слишком богатой и могущественной для него. Он стремился к истине, а не к деньгам; к равновесию, а не к власти.
Перед тем как вернуться в Нью-Йорк, мы с Виктором списались и договорились снять наши прежние комнаты в "Большой Северной", которая была для нас как дом родной, и так мы и сделали. Виктор приехал в гостиницу прямо с вокзала, так как было бы глупо являться в часть в десять вечера. Всю дорогу с вокзала он потягивал из бутылки и давал приложиться и мне. Дома, разбирая багаж, он то болтал об этом последователе йогов, Олсоне, то принимался напевать "Все зовут меня "красавчик", - и в конце концов разбросал свои вещи по всей комнате.
- Я привез тебе подарок, - сказал он. - Не думай, пожалуйста, что я могу уехать на шесть недель и вернуться домой без подарка. Только вот беда, забыл я, куда его запихнул, так что я, пожалуй, сяду на пол в позиции йога и немножко уравновешусь - тогда я смогу вспомнить, куда сунул подарок, - это здорово помогает. Этот Олсон когда-нибудь спасет человечество.
Я так был рад, что вернулся в Нью-Йорк, так приятно было встретить опять Виктора, особенно потому, что он был слегка навеселе. Я спросил:
- От чего он спасет человечество?
Спросил я, конечно, так просто, чтобы поддержать разговор, но Виктор очень обрадовался моему вопросу.
- От чего спасет? - повторил он. - От чувства одиночества, вот от чего. Дай-ка мне бутылку и спаси меня от моего одиночества, ладно?
И Виктор сделал еще глоток, сидя на полу в одной из позиций йогов, которым он научился у Олсона. Ноги он скрестил под собой, спину выпрямил и все старался вытянуться еще прямее.
- Да, одиночество, - говорил он. - Ну куда это запропастился подарок? Я уверен, что ты ему очень обрадуешься.
Немного погодя он возгласил, что обрел необходимое равновесие и, кажется, знает, куда положил свой подарок. Он встал и начал опять ворошить барахло, которое вытряхнул из вешевого мешка. Подарка он не нашел, но обнаружил экземпляр "Ныо рипаблик" и раскрыл его на странице, где было напечатано мое письмо к отцу.
- Олсон говорит, что ты великий человек, - сказал Виктор. - Это он показал мне этот журнал. Он говорит, что ты написал нечто такое, что тоже поможет спасти человечество. Я перечел твое письмо восемь или десять раз и думаю, что Олсон прав. Не очень-то я разбираюсь в таких вещах, но, по-моему, тут что-то есть, в этом письме к отцу. Подарок должен быть где-то здесь. С помощью внутреннего равновесия я разыщу его моментально.
Но тут он нашел опять что-то другое и сказал:
- Знаешь, когда твой друг - великий человек, даже если он ничего не смыслит в тайнах природы, это тебя обязывает тоже стать великим человеком. Так вот, я тут тоже кое-что накропал - вот оно.
Он протянул мне листок гостиничной почтовой бумаги.
- Не очень много, - сказал он, - но кое-что получилось, по-моему. Это отняло у меня добрую половину ночи. Ты, наверно, назовешь это философской притчей. На вот, прочти.
И вот я прочел его творение. Это было нечто поразительное и никак не походило на то, что он, по моим представлениям, мог написать. Не можем мы правильно судить о других - человек вдруг возьмет да и огорошит вас чем-нибудь.
Вверху было написано: "Наблюдения Виктора Тоска, сочинение Виктора Тоска". И чуть пониже: "Часть 1".
А дальше шло вот что:
"Однажды кто-то мне сказал: хочу вас познакомить с моим другом. И я с ним познакомился, но что-то мне в нем показалось странным. На следующий день я заметил, что у него нет глаз".
- Ну, как по-твоему, ничего?
- Очень забавно.
- По-моему, это должно что-то говорить людям, - сказал Виктор. - Я очень старался. Конечно, это мой первый опыт. И я не думаю, чтобы из меня когда-нибудь вышел такой писатель, как ты. Для меня это только развлечение в часы досуга. Одиночество - вот моя специальность. Но почему бы иногда не пописывать - это никому не повредит. А вот и подарок.
Подарок был тщательно упакован. Я разрезал бечевку, развернул бумагу, поднял крышку картонного ящичка. Там лежали три апельсина, которые оставил мне в госпитале японский парнишка. Они еще больше высохли и съежились, но все-таки мне было очень приятно их видеть, и я был рад, что у меня есть друг, который сберег для меня три высохших апельсина.
- Я знал, что ты обрадуешься моему подарку, - сказал Виктор.
- Конечно, я рад, что ты сберег их для меня. Почему ты это сделал?
- Я не дурак, - сказал Виктор. - Кое в чем я все-таки разбираюсь. Как по-твоему, продолжать мне мою писательскую карьеру?
- Разумеется, - сказал я.
- А где это ты научился так писать? - спросил он. - Когда я в первый раз тебя увидел, я думал, ты глуповат. А сам себе я казался очень остроумным. Ты что, в школе учился таким вещам? Пойдем куда- нибудь, выпьем.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Виктор Тоска убеждает Весли писать о любви, звонит по телефону своей возлюбленной в Сан-Франциско и покупает розу
Мы взяли такси и поехали в тот бар, где я познакомился с моей женщиной, потому что мне нравилось это место. Кроне того, там мог оказаться старый ирландец. Мне хотелось пойти куда-нибудь, где бы я мог повидаться с людьми. Я даже думал: может быть, и моя знакомая зайдет опрокинуть стаканчик - было бы здорово встретиться с ней опять в баре. Но старого ирландца там весь вечер не было, не показывалась и моя знакомая, но все-таки мы с Виктором здорово повеселились, хорошенько выпили, и вот он говорит:
- Джексон, я решил вызвать в Нью-Йорк свою девушку - умираю от тоски.
Он пошел в телефонную будку, потом вернулся и попросил буфетчика разменять десять долларов. Было около часу ночи, но в Сан-Франциско еще и вечер не наступил. Я думал, Виктор будет громко кричать по телефону, как это делают почти все, когда разговаривают на далеком расстоянии, но он говорил очень тихо. Минут через десять он вышел из будки, присел к стойке, допил двойную порцию виски и лишь после этого заговорил.
- Пиши о любви, - сказал он. - Любовь - это единственная стоящая вещь. Повторяй без конца: "Люблю". Расскажи им, Джексон, ради бога, расскажи им о любви. Ни о чем другом не говори. Рассказывай все время повесть о любви. Это единственное, о чем стоит рассказывать. Деньги - ничто, преступление - тоже. И война - ничто, все на свете - ничто, только и есть, что любовь. Так расскажи им о ней!
Я понимал, как он влюблен, и знал, что любовь может сделать с человеком. Любовь может сделать человека великим. Ничто другое не может, только любовь. Я понимал, как худо не быть влюбленным.
- Приедет? - спросил я.
Вместо ответа он опять пошел к телефону. Проговорив еще минут десять, он вернулся ко мне и сказал:
- Да, приедет. Я поговорил с ней еще раз. По-итальянски. В первый раз я забыл это сделать, а теперь поговорил по-итальянски. Я говорил по-итальянски с ней, говорил по-итальянски с ее матерью и со своей мамой тоже поговорил по-итальянски. Они сказали, хорошо, они приедут через месяц, - но я сказал нет, и тогда они сказали: через неделю, - но я опять сказал нет, и тогда они сказали: "А когда ты хочешь, чтобы мы приехали?" И я сказал: "С первым вечерним поездом". И тогда моя девушка заплакала и сказала: "Ладно, мы сейчас уложимся и выедем с первым поездом". Так пиши же о любви. Пиши о любви без конца. Слишком тоскливо жить без любви. Обещай, что будешь писать о любви. Я-то думал, ты глуповат, да это все оттого, что у тебя был такой вид... Обещай, что будешь петь одну эту песню. Обещаешь, да?
