Нашлись любопытные, которые нарочно ездили в Увек, чтобы хоть издали поглядеть на таинственного сибирского мужика. Он проживал в избе у старухи-бобылки и показывался только на озере, куда выезжал на плотике удигь рыбу. Целые дни проводил он за этим «апостольским ремеслом» и ни с кем не хотел водить знакомства. Даже в скит к Анфусе ходил редко, и то на службу. Крепкий был мужик, одним словом. Выискался было один шустрый подручный от Рябининых, который с удочкой подчалил на лодке к плотику Спиридона, чтобы завести знакомство, но и из этого ничего не вышло, — хитрый сибирский мужик даже не взглянул на него и сейчас же поплыл к своему берегу.
— Оборотень какой-то! — ругали все сибирского мужика, — Чего он сторонится всех, как чумной бык?
Дальше интересовало всех, как обойдется Егор Иваныч со своим хозяином Мелкозеровым, у которого служил с малых лег. Мелкозеров был из сальников, вместе еще с Густомесовым вел дела в степи, а потом попал в случай: продавались железные заводы у промотавшихся наследников, и Мелкозеров купил их. Все дивились необычайной смелости Мелкозерова: дело было миллионное, непривычное, а он не побоялся. Много было волокиты и хлопот, чтобы просто купить эти заводы, потому что приобретать населенные имения могли только дворяне, а не купцы. Сильно тряхнул тугой мошной Мелкозеров и добился своего, а потом уже развернулся во всю ширь. Дело было громадное, прибыльное и сулило впереди миллионы. «Ндравный» человек Мелкозеров превратился быстро в самодура и на своих заводах являлся страшной грозой. Все трепетало перед ним, тем более, что от него зависели жестокие заводские наказания. Крут был сердцем Мелкозеров, и все боялись его, как огня. Не боялся только один Егор Иваныч, состоявший при нем зараз в нескольких должностях: он и с подрядчиками ведался, он и горных чиновников умасливал, он и всякие тайные поручения исполнял — везде поспевал Егор Иваныч, как недремлющее око. И вдруг Егор Иваныч отшатится от Мелкозерова прочь, — никто даже представить себе не мог, как это произойдет. Между тем все шло по-старому, и Егор Иваныч не подавал никакого виду: все тот же Егор Иваныч, точно ничего не случилось. Мелкозеров, конечно, уже знал о сибирском золоте и тоже не подавал виду, что знает что-нибудь. Крепкие люди сошлись.
Однако выпал роковой день, когда все разрешилось само собой. Это случилось в июле, в самую страду. У Мелкозерова было два железных завода, и управляющим состоял его племянник Капитон Титыч, такой же «ндравный» и упрямый человек, как и сам старик Мелкозеров. Летнее время на заводах тихое, потому что рабочие распускались на страду. Сам Мелкозеров проживал в Сосногорске и потребовал к себе племянника для каких-то объяснений. Но вместо племянника получилась коротенькая записка: «Рыбу ловлю. Некогда. Да и говорить нам с тобой, дядя, не о чем сейчас. Капитон Мелкозеров». Вскипел старик и послал строгий наказ ослушнику явиться немедленно. В ответ получилась записка еще короче: «Не хочу. Капитон Мелкозеров». Это уже окончательно взорвало старика, и он послал на заводы нарочитых людей, чтобы привезли Капитона живого или мертвого.
— Я за все в ответе! — кричал старик, — Орудуй в мою голову!..
Прежде он поручил бы это дело Егору Иванычу, а теперь обошел его. Это был явный признак опалы. Егор Иваныч не шевельнул бровью: не его воз, не его и песенка.
Итак, стоял жаркий июльский день. Егор Иваныч по обыкновению сидел в своей конторе, устроенной при громадном мелкозеровском доме. Контора выходила окнами на улицу, и Егор Иваныч видел, как к воротам подъехала простая деревенская телега, на которой сидели четыре здоровенных мужика.
— Капитона привезли!.. — пронеслось по конторе.
Все служащие так и замерли, ожидая, чем разыграется вся история. Телега въехала во двор и остановилась у крыльца. Доложили о приехавшем госте самому хозяину. Выбежал на крыльцо оторопелый подручный и проговорил:
— Капитон Титыч, пожалуйте в контору… Лаврентий Тарасыч сейчас туда придут.
— Не хочу… — ответил лежавший на телеге Капитон; он и не мог прийти, потому что был связан по рукам и ногам.
А старик Мелкозеров уже успел спуститься в контору и смотрел в окно. Он даже зашипел от ярости, услышав такой ответ.
— Как же он придет, ежели лежит связанный, — объяснил спокойно Егор Иваныч.
— Ну, ступай приведи его, дурака…
Егор Иваныч отправился, велел развязать Капитона, но тот продолжал лежать в телеге и не хотел вставать.
— Не хочу… — ответил Капитон на все угозоры.
— Несите его, щучьего сына, на руках! — крикнул Мелкозеров в окно.
Здоровенные мужики подхватили ослушника на руки и внесли в контору. Трудненько было тащить здоровенного мужика, но ничего, внесли. В конторе Капитон не пожелал встать на ноги, а растянулся на полу, как пласт.
— Ты это што дуришь? — накинулся на него Мелкозеров. — Да я тебя в остроге сгною… запорю!.. И отвечать не буду!
— Руки коротки, — спокойно ответил Капитон. — Не крепостной я тебе дался.
Нужно было видеть старика Мелкозерова в этот момент. Он весь побледнел, затрясся и со сжатыми кулаками бросился к Капитону. Трудно сказать, что произошло бы тут, если бы Егор Иваныч не загородил дороги. Гнев старика целиком обрушился на непрошеного заступника.
— Ты… ты… ты Иуда! — задыхавшимся голосом повторял Мелкозеров, позабывая о лежавшем на полу Капитоне. — Ты продал меня… Старая-то хлеб-соль забывается! Иуда…
Мелкозеров затопал ногами, зашипел и даже замахнулся кулаком на Егора Иваныча.
— Я все знаю… — уже хрипел он. — Да, все… (Лакался ты со скитницами и обходишь теперь слепого дурака!
— Никого я не обходил, Лаврентий Тарасыч, — слегка дрогнувшим голосом ответил Егор Иваныч. — Тебе вот я сорок лет прослужил верой и правдой, а не имею сорока грошей. Больше не могу… Не о себе говорю, а о дочери Аннушке… Об ней пора позаботиться. Не хочу ее нищей оставлять.
Мелкозеров даже отшатнулся от верного слуги, посмотрел на лежавшего на полу Капитона и потом проговорил, указывая на него:
— Ты сговорился с ним… Может, вместе собрались убить меня? А?!
— Зачем убивать… А только, Лаврентий Тарасыч, больше я тебе не слуга. Будет…
Это была настоящая живая картина. Центр занимал лежавший на полу Капитон, могучий мужчина с окладистой темной бородой, около него стоял Егор Иваныч, немного откинув назад свою седую голову, а против них бегал Мелкозеров — высокий плечистый мужчина с крутым лбом, огневыми темными глазами и бородкой клинышком. Все они были одеты по-домашнему, в раскольничьи полукафтанья, в русские рубахи-косоворотки и в смазные сапоги.
— Сорок лет тебе я прослужил, Лаврентий Тарасыч, а теперь пора и о себе позаботиться, — продолжал Егор Иваныч. — Всякому своя рубашка к телу ближе…
Капитон в этот момент поднялся и проговорил всего одну фразу:
— Ия тоже…
Мелкозеров посмотрел на обоих и сказал всего одно слово:
— Вон!..
Вся контора замерла, ожидая, какую штуку выкинет Капитон, но он только посмотрел на дядю и отвернулся.
Егор Иваныч и Капитон вместе вышли на крыльцо. Они молча прошли двор и остановились у ворот. Капитон снял шляпу, поправил кудрявые волосы, по-раскольничьи подстриженные в скобку, и, погрозив кулаком в окно конторы, проворчал:
— Погоди, идол, я до тебя доберусь!..
Егор Иваныч взял его под руку и повел под гору, — мелко-зеровский дом стоял на горе. Они молча прошли пол-улицы, а потом старик заговорил:
— Ну, Капитон, теперь мы с тобой на одном положении. Осенью по первопутку я выезжаю с партией в тайгу.
— Слышал…
— Ежели хочешь, поедем вместе.
— На густомесовские деньги?
— Уж это не твое дело. Попытаем счастья..;
Старик боялся услышать в ответ Капитоново «не хочу», но Капитон только тряхнул головой и молча протянул руку.
— Э, где наше не пропадало, Егор Иваныч!.. Будет, поработали на прелюбезного дядюшку. Ах, так бы, кажется, пополам и перекусил его!..
— Будет, утишись. Сердце-то у вас у обоих огневое, Капитон, вот ладу-то и не выходит, а со мной уживешься.
Капитона Егор Иваныч знал с детства, когда он еще состоял при строгом дяде в мальчиках, и любил его по-хорошему, как любят хорошие люди. В упрямом мальчике было много симпатичных сторон, а Егор Иваныч жалел его, как сироту. По-своему, по-стариковски, он больше всего ценил в нем хорошую кровь. Вот и теперь: ни на волос не сдался, хоть на части режь. С огнем другого-то такого кремня поискать…
Впоследствии Егор Иваныч тысячу раз раскаивался вот за эту сцену.
IV
Приготовления к походу в далекую тайгу заняли все лето. Нужно было собрать партию рабочих в пятьдесят человек, заготовить всякую приисковую снасть, провиант, одежу для рабочих — одним словом, все, что могло потребоваться за зиму в безлюдной тайге. Егор Иваныч точно помолодел и работал за троих. Он поднимался с зарей и хлопотал вплоть до ночи. В виде отдыха старик время от времени уезжал из Сосногорска в Увек, чтобы повидаться с дочерью, — это была последняя старческая привязанность, которая угнетала и делала рабом. Егор Иваныч, если можно так выразиться, был просто болен своей дочерью, хотя и старался по внешнему виду не выдавать себя. Он даже казался строгим отцом и делал суровые выговоры. Одна только честная мать Анфуса знала, как безумно любил старик свою ненаглядную Аннушку, — от нее у него не было тайн. Боже сохрани, чуть что попритчится девушке, старик сейчас же падал духом и рыдал, как ребенок, в келье Анфусы. Аннушка была его жизнью, светом, дыханием. Можно себе представить, как Егора Иваныча волновала близившаяся разлука на целую зиму. Пока он старался не думать об этом, как мы стараемся не думать о смерти.
