Эшли бессильно оттолкнул от себя газету. Он с самого начала знал, что все бессмысленно. Романтика умерла, неожиданностей больше не случается. Он взял ручку и принялся писать "Приключения скипетра смерти".
Глава II
В спальне на четвертом этаже отеля "Гельф" на Пикадилли, достопочтенный Фредерик Трипвуд сидел в постели, подтянув колени к подбородку, и пялился на зарождающийся день взглядом, полным душевной муки. Мозгов у него было немного, но те, что имелись -- страдали.
Он вспомнил. Так оно в жизни всегда -- просыпаешься и чувствуешь себя бодрым, как бобик; смотришь на солнце за окном и благодаришь Небеса за прекрасный день; начинаешь планировать совершенно потрясающий ланч с парочкой ребят, встреченных накануне в Национальном Спортивном Клубе; и тут вспоминаешь.
-- О, черт! - сказал достопочтенный Фредди. И добавил после недолгой паузы: -- А я чувствовал себя таким чертовски счастливым!
Несколько минут он пребывал в печальной медитации; потом снял телефонную трубку и назвал номер.
-- Алло!
-- Алло! -- ответил ему глубокий голос на другом конце провода.
-- О, о! Это ты, Дики?
-- Кто говорит?
-- Это Фредди Трипвуд. Это самое, Дики, старик, мне надо с тобой встретиться по дьявольски важному делу. Можно зайти к двенадцати?
-- Конечно. А в чем дело?
-- По телефону не обьяснишь; но это дико серьезно.
-- Очень хорошо. Кстати, Фредди, с помолвкой тебя.
-- Спасибо, старик; большое спасибо и всё такое -- но ты правда не забудешь, в двенадцать, да? Пока!
Он быстро положил трубку на место и вскочил с постели, поскольку услышал, как поворачивается дверная ручка. Когда дверь открылась, он в точности изображал молодого человека, не теряя времени приступившего к утреннему туалету.
Вошел немолодой, узколицый, лысый, приятно беззаботный человек. Он взглянул на достопочтенного Фредди с некоторой неприязнью.
-- Ты только что встал, Фредерик?
-- Привет, пап. Доброе утро. Буду готов в два счета.
-- Следовало подняться еще два часа назад. Великолепный день.
-- Буквально минуту, пап. Заскочу вот только в душ и натяну пару одежек.
Фредди скрылся в ванной. Его отец уселся на стул, свел вместе кончики пальцев обеих рук и оставался неподвижен в этой позе, весь -- неодобрение и скрытое раздражение.
Как и многие отцы на определенном этапе жизненного пути, лорд Эмсворт мучился проблемой, представляющей собой единственную (за исключением мистера Ллойд-Джорджа (3)) ложку дегтя в бочке меда английской аристократии: проблемой младшего сына.
Не будем скрывать прискорбного факта -- в аристократических семьях Великобритании младшие сыновья не бог весть как хороши.
Помимо своей бытности младшим сыном -- и, соответственно, неприятностью по определению -- достопочтенный Фредди всегда раздражал своего отца множеством способов. Лорд Эмсворт был устроен так, что ничто на свете -будь то человек или вещь -- не могло его побеспокоить всерьез; но Фредди удавалось приблизиться к этому, как никому другому на свете. Непрерывная, постоянная череда его нервирующих поступков действовала на безмятежного пэра, как капли воды на камень. Отдельный акт нервирования не смог бы поколебать его спокойствия; но с самого момента поступления в Итон Фредди буквально взрывал бомбы прямо перед носом своего отца.
Фредди был исключен из Итона за ночные скитания по Виндзору с приклеенными под носом фальшивыми усами. Его выставили из Оксфорда за обливание замдекана своего колледжа чернилами из окна третьего этажа. Он провел два года у дорогого лондонского репетитора, но завалил вступительный экзамен в офицерскую школу. Он также собрал практически рекордную сумму долгов на бегах, не говоря уже о такой подозрительной компании дружков (так или иначе связанных с бегами), какую молодой человек его возраста вообще вряд ли мог ухитриться собрать.
Такое выводит из себя даже самых безмятежных родителей; наконец и лорд Эмсворт принял решение. Это был единственный случай в его жизни, когда он руководствовался решением, поэтому лорд принялся за дело с энергией, накопившейся в нем за долгие годы. Он прекратил выплачивать сыну содержание, заставил его вернуться домой, в замок Бландинг, и стерег его в замке так неослабно, что до вчерашнего совместного приезда отца и сына в Лондон дневным поездом, Фредди не видел столицы почти год.
Возможно, именно сознание того, что он снова пребывает в любимой метрополии, заставило Фредди позабыть точившую его сердце тайную муку и разразиться неблагозвучным пением. Он одновременно разбрасывал брызги и пускал трели.
Недовольство лорда Эмсворта усилилось, и он начал раздраженно постукивать кончиками пальцев друг о друга. Но тут его лоб разгладился, и довольная улыбка разлилась по лицу. Он тоже вспомнил.
А вспомнил лорд Эмсворт вот что: в прошлом году, глубокой осенью, соседнее с Бландингом имение было снято американцем по имени "мистер Питерс". У это человека было много миллионов, хроническая диспепсия и прелестная дочь, Алина. Фредди и Алину познакомили, и всего несколько дней назад объявили их помолвка. Для лорда Эмсворта это означало, что единственный изъян в этом лучшем из миров устранен.
Да, он был рад, что Фредди оказался помолвлен с Алиной Питерс. Ему нравилась Алина. Ему нравился мистер Питерс. Он испытывал такое облегчение, что обнаружил в себе чуть ли не симпатию к Фредди, как раз выскочившему из ванной в розовом банном халате и обнаружившему, что отцовский гнев иссяк и что папаша, так сказать, опять пребывает в мире с миром.
Так или иначе, Фредди не стал тратить слишком много времени на одевание. Пристутствие отца всегда действовало на него болезненно, и сейчас он мечтал оказаться как можно дальше отсюда, причем -- как можно скорее. Он так энергично впрыгнул в брюки, что чуть не упал, запутавшись в штанине. Пока Фредди пытался освободиться, он припомнил кое-что еще.
-- Кстати, пап, я тут встретил вечером одного старого приятеля и пригласил его приехать в Бландинг на неделе. Это ничего? Его зовут Эмерсон, он американец. Он говорит, что хорошо знает Алину -- вроде как еще с детства.
-- Не припомню, чтобы у тебя был друг по имени Эмерсон.
-- Честно говоря, я с ним только вчера познакомился. Но это ничего, он хороший парень и все такое.
Лорд Эмсворт был настроен слишком благожелательно, чтобы выразить протест, каковой наверняка выразил бы в менее солнечном настроении.
-- Конечно, пусть приезжает, если хочет.
-- Спасибо, пап.
Фредди завершил свой туалет.
-- У тебя есть планы на утро, пап? Я подумывал перекусить чем-нибудь и потом побродить там и сям. Ты уже завтракал?
-- Два часа назад. Я надеюсь, что среди всех твоих брожений ты найдешь время позвонить Питерсам и съездить повидать Алину. Я сам отправлюсь туда сразу после ланча. Мистер Питерс хотел показать мне свою коллекицию... э... кажется, он назвал это "скарабеями".
-- Хорошо-хорошо, заскочу, не беспокойся! В крайнем случае, позвоню старикану и передам приветик. Все, я, пожалуй, буду двигаться в направлении перекуса... -- а?
В голове лорда Эмсворта вознико сразу несколько замечаний по поводу последнего монолога. В первую очередь, он не одобрял манеры Фредди называть одного из королей американской торговли "стариканом". Во-вторых, поведение сына не казалось ему идеальным поведением молодого человека по отношению к нареченной невесте. Здесь как будто недоставало тепла. С другой стороны, подумал лорд, может быть, в этом еще раз проявляется дух современности; в любом случае, беспокоиться не стоило, поэтому лорд воздержался от критики.
Что же до Фредди, то он навел блеск на башмаки шелковым платочком, платочек аккуратно спрятал в руках и спустился вместе с отцом в центральный холл отеля. Здесь они расстались -- Фредди направился перекусывать, лорд -убивать время до ланча, слоняясь по улицам. Лондон всегда был испытанием для графа Эмсвортского. Его сердце принадлежало деревне; городу было нечего предложить лорду.
* * *
На одном из этажей одного из зданий по одной из улиц, круто спускающихся от Стрэнда к набережной Темзы, находится дверь, которой совсем не повредила бы пара мазков краски. На ней красуется, возможно, самая скромная в Лондоне надпись из всех надписей подобного рода. На пыльном матовом стекле здесь проступают слова:
"Р. ДЖОНС"
И ничего больше. Простота надписи поражает. Глядя на эту надпись, вы задаетесь вопросом -- если у вас есть время задаваться подобными вопросами, -- кем бы мог быть этот Джонс и какие дела он мог бы вести при такой сдержанности характера.
Честно говоря, все эти вопросы уже мелькали в полных подозрения умах сотрудников Скотланд-Ярда, некоторое время немало интересовавшихся Р. Джонсом. Однако кроме того, что этот человек скупал и продавал антиквариат, подрабатывал букмекером в сезон скачек и давал деньги в рост, Скотланд-Ярд не смог ничего узнать об этом человеке и перестал о нем думать вообще.
