что больше не можешь. Так вот, за это у нас расстреливают, и никакой идеал тебя не спасет, приятель.
Первый Солдат. Но я честно дрался. Я в себя не стрелял.
Филип. Я и не утверждал этого. Просто пытался кое-что до вас донести. Но, кажется, недостаточно ясно выразился. Видите ли, мои мысли заняты тем, что еще натворит этот человек, которому вы дали уйти, и как мне опять заполучить его в такое же удобное, надежное место, пока он кого-нибудь не убил. Понимаете, он был мне очень нужен, причем непременно живым. А вы его упустили.
Первый Солдат. Товарищ комиссар, если вы мне не верите…
Филип. Нет, не верю. И я не комиссар. Я – полицейский. Поэтому никогда не верю своим ушам и очень редко – глазам. Почему я вам должен верить? Послушайте. Кончилось ваше везение. Теперь мне придется выяснять, умышленно вы это сделали или нет. И меня это совершенно не радует. (Наливает себе выпить.) Да и вам радоваться нечему, вы же все понимаете. Даже если проступок был неумышленным, это ничего не изменит. С долгом все просто. Его нужно исполнять. С приказами еще проще. Им нужно ПОВИНОВАТЬСЯ. Будь у меня время, я бы растолковал вам, что дисциплина и доброта – одно и то же; впрочем, я скверно доношу до людей свои мысли.
Первый Солдат. Прошу вас, товарищ комиссар…
Филип. Еще раз услышу это слово – пеняйте на себя.
Первый Солдат. Товарищ комиссар…
Филип. Молчать! Мне тут не до любезностей. Уже налюбезничался, сыт по горло. Вежливость утомляет. Дальше будем толковать в присутствии моего начальства. И хватит называть меня комиссаром. Я – полицейский. Сейчас говорить со мной вообще бесполезно. Понимаете, я ведь за вас отвечаю. Если не было злого умысла – на вашем месте я бы не волновался. Но это еще нужно выяснить. Знаете, что? Если умысла не было – мы поделим вину.
В дверь стучат.
Филип. Adelante [12].
Дверь открывается, на пороге – двое вооруженных винтовками штурмгвардейцев в синих мундирах и матерчатых фуражках с твердыми козырьками.
Первый Штурмгвардеец. A sus órdenes mi comandante [13].
Филип. Этих двоих отведите в Сегуридад [14]. Я позже их допрошу.
Первый Штурмгвардеец. A sus órdenes [15].
Второй Солдат направляется к двери. Штурмгвардеец проводит руками по его бокам, проверяя, есть ли при нем оружие.
Филип. Они оба вооружены. Разоружите их и уведите. (Обращаясь к Первому и Второму Солдатам). Желаю удачи. (Насмешливо.) Надеюсь, что все обойдется.
Все четверо выходят, из коридора доносятся их удаляющиеся шаги. В смежной комнате Дороти Бриджес ворочается в постели, просыпается, зевает и потягивается, вызывает горничную. Раздается звонок. Филип тоже его слышит. В дверь стучат.
Филип. Adelante.
Входит Управляющий, вид у него весьма подавленный.
Управляющий. Два camaradas арестовались.
Филип. Очень скверные camaradas. По крайней мере, один из них. Другой, может быть, и неплох.
Управляющий. Мистер Филипп, рядом с вами много постоянно всего творится. Говорю вам как друг. Попробуйте сделать, чтобы было потише. Когда все время творится – это нехорошо.
Филип. Да уж. Пожалуй. А все-таки погода сегодня отменная, да? Или нет?
Управляющий. Я уже вам сказал, что делать. В такой день нужно ехать за город и устроить пикник.
Тем временем в смежной комнате Дороти Бриджес облачилась в халат и домашние туфли. Она удаляется в ванную комнату, потом выходит оттуда, расчесывая волосы. Они у нее очень красивые. Дороти садится на кровать поближе к обогревателю и проводит по ним щеткой. Без косметики у нее очень юный вид. Дороти звонит еще раз, и в дверях появляется Горничная. Это маленькая старушка лет шестидесяти, на ней синяя кофта и передник.
Горничная (Ее зовут Петра). Se puede [16]?
Дороти. Доброе утро, Петра.
Петра. Buenos dias [17], сеньорита.
Дороти снова забирается в постель, и Петра ставит перед ней завтрак на подносе.
Дороти. А яиц нет, Петра?
Петра. Нет, сеньорита.
Дороти. Твоей матери полегчало, Петра?
Петра. Нет, сеньорита.
Дороти. Ты сегодня завтракала, Петра?
Петра. Нет, сеньорита.
Дороти. Возьми себе чашку и выпей кофе со мной. Только поживее.
Петра. Я потом, после вас попью, сеньорита. Очень сильно вчера бомбили?
Дороти. Ой, это было прелестно.
Петра. Сеньорита, вы говорите такие ужасные вещи.
Дороти. Ну правда же, Петра, прелестно.
Петра. На Прогрессо, в моем квартале, на одном этаже шестерых убило. Сегодня утром их выносили; да еще все стекла повылетали на улице. Так и будем зимой без стекол.
Дороти. А у нас тут никогошеньки не убило.
Петра. Можно уже подавать завтрак сеньору?
Дороти. А сеньора здесь больше нет.
Петра. Он уехал на фронт?
Дороти. Ах, нет. Он и не бывает на фронте, только пишет о нем. С нами теперь другой сеньор.
Петра (печально). Кто, сеньорита?
Дороти (радостно). Мистер Филип.
Петра. О, сеньорита! Как ужасно! (Выходит в слезах.)
Дороти (окликает ее). Петра, эй, Петра!
Петра (покорно). Да, сеньорита?
Дороти (радостно). Посмотри там, проснулся ли мистер Филип.
Петра. Да, сеньорита. (Идет через коридор к двери мистера Филипа и стучится.)
Филип. Войдите.
Петра. Сеньора велела спросить: вы уже проснулись?
Филип. Нет.
Петра (у двери номера Дороти). Сеньор говорит, что еще не встал.
Дороти. Скажи ему, пожалуйста, Петра, чтобы шел со мной завтракать.
Петра (у двери номера Филипа). Сеньорита зовет вас завтракать; правда, там очень мало еды.
Филип. Передай сеньорите, что я никогда не завтракаю.
Петра (у двери номера Дороти). Он говорит, что никогда не завтракает. Но я-то знаю: завтракает, причем за троих.
Дороти. С ним так тяжело, Петра! Скажи, пожалуйста, чтобы перестал глупить и шел сюда.
Петра (у двери номера Филипа). Она велела прийти.
Филип. Слово-то какое, надо же. Слово-то какое. (Надевает халат и тапочки.) Маловаты. Наверное, это Престона. А халат – ничего. Надо будет спросить: может, он мне продаст? (Складывает газеты в стопку, открывает дверь, выходит из своего номера, подходит к номеру Дороти и, постучавшись, толкает дверь от себя.)
Дороти. А, вот и ты. Проходи.
Филип. Мы не слишком нарушаем приличия?
Дороти. Филипп, дорогой, ты такой глупышка. Где ты был?
Филип. В каком-то совершенно чужом номере.
Дороти. А как ты туда попал?
Филип. Не имею понятия.
Дороти. Ну, ты хоть что-нибудь помнишь?
Филип. Смутно. Кажется, я кого-то выставил за дверь.
Дороти. Не кого-то, а Престона.
Филип. Правда?
Дороти. Еще какая.
Филип. Нужно его вернуть. Так нельзя, это уже хамство.
Дороти. Ой, нет, Филипп. Не надо. Ушел – и нет его.
Филип. «И нет его»? Ужасно звучит.
Дороти (решительно). Да, ушел – и дело с концом.
Филип. Еще не легче. Прямо морози́на по коже.
Дороти. Дорогой, что значит «морозина»?
Филип. Как мурашки, только еще хуже. Знаешь, как бывает, когда видятся всякие ужасы: то есть, то нет, то как будто за углом поджидают.
Дороти. Но с тобой же так не было?
Филип. Все со мной было. Хуже всего – шеренга морских пехотинцев. Эти, помню, всегда неожиданно в комнате появлялись.
Дороти. Присядь, Филип.
Филип с опаской присаживается на кровать.
Обещай мне кое-что, хорошо? Скажи, что прекратишь
