Полгода спустя, декабрьским вечером - я к тому времени выбросила из головы всю эту историю и постепенно выздоравливала душой, - Аида, игравшая в соседней комнате, вдруг позвала меня. Сказала, что даст мне кое-что послушать: фрагмент той самой кассеты, которую я нашла возле "Сухоцвета" в то утро в августе. Я тогда сразу же поставила ее на автомагнитолу, но пленку заело: наверно, земля забилась в колесики. Я бы эту кассету выбросила, но Аида нашла ее в бардачке и взяла себе.
К миру звуков она питала подлинную страсть, в старых транзисторах копалась с упоением. Часами просиживала у приемника, ловила незнакомые станции на разных волнах и завороженно слушала иностранную речь на десятках языков вперемешку. Хозяйничала Аида и в моих кассетах, колдовала над ними, без конца перематывала, как клубки шерсти для вязанья. Эту кассету она тоже сотни раз прокручивала, пытаясь разобрать хоть что-то связное сквозь треск и хрип. Даже "чинила" ее и "подчищала" по советам профессора электроакустики, с которым она переписывалась, ~ и вот, потратив не одну неделю, ухитрилась восстановить пять минут из шестидесяти. Меня кольнуло недоброе предчувствие, когда Аида вставила этот маленький черный прямоугольник в плейер. Я услышала обрывки диалога - говорили две женщины, одна помоложе, другая постарше. Первый голос был тоненький, и в нем звучали слезы. Второй - пожестче, с язвительными нотками. Слова то и дело прерывались каким-то свистом. Вот приблизительно что они говорили:
"- ...одни несчастья приносит, потому что слабак, чего от него ждать... нет, как только вернусь, все выложу газетчикам, издателям... докажу... слово в слово... плагиат...
- ...вправду сделаете? Не смешите меня... не способны...
- ...плохо меня знаете... мало того, что подчинился, работал на вас не за страх, а за совесть... ненавижу.
- ...жалкий человечишка... вертим им, как хотим... думала, вы от него без ума... выбросил вас из головы... плевать хотел, что вас сюда упрятали..."
(Тут фразы стали совсем неразборчивыми из-за помех и шумов, но чуть дальше диалог возобновился.)
"- ...мечтала отомстить в минуты отчаяния... я уничтожила все доказательства его плагиата... (рыдания) все... не знает... правы... всего лишен... жаль его... предает инстинктивно, не по подлости, а от страха... (всхлипывания) люблю его еще сильней... помните, вы цитировали греческого философа: нет злых людей, они просто не ведают, что творят... не могу без него... снова жить с ним... единственной местью будет прощение..."
Я сразу поняла, кто эти собеседницы. Наверно, я побледнела как смерть, и мне пришлось лечь, чтобы не потерять сознание. Аида видела, что со мной неладно. Я отговорилась: мол, голова болит, съела что-то не то. Потом я еще несколько раз прослушала кассету. И выбросила ее. Аиде о поездке в "Сухоцвет" и о рассказе Бенжамена я ни словом не обмолвилась.
Теперь я работаю в психиатрической клинике и консультирую в частном кабинете. Психические расстройства больше не пугают меня, как прежде. Нехорошо, конечно, но я теперь даже нахожу удовольствие в том, что мои пациенты не выздоравливают: пусть себе пребывают в неврозах, оно и лучше. Мне нравится быть им необходимой. Бывает, когда они изливают мне свои пустячные горести, я засыпаю под их бормотание. Перед каждым приемом непременно выкраиваю минутку, чтобы послушать Моцарта, Баха или Шуберта: музыка для меня по-прежнему целительный бальзам от всех, невзгод. В общем, я ничуть не хуже других, Аида учит арабский, в память о матери. Я тоже засела за учебники, но она способнее меня. Она зовет меня "мамочка-лукум". Несколько раз я ездила в Марокко, виделась с отцом. Мужчины меня пока не колышут: я излечилась, перенесла свою любовь на Аиду, этого мне хватает. И хочется чего-то более высокого, чем героические подвиги в постели.
Но все это время я жду: вот однажды войдет ко мне пожилая женщина и скажет тонким девичьим голоском:
- Только не подумайте, что я сумасшедшая; я выгляжу лет на шестьдесят, правда ? А на самом деле мне двадцать пять. Мне нечем это доказать. Умоляю вас, просто выслушайте мою историю и не прогоняйте меня, пока я не закончу.
Да, я точно знаю: однажды кто-то постучится ко мне в кабинет и подтвердит те жуткие откровения.
Скорее всего, это будет Элен.
Я терпеливо жду ее, и я скажу, что верю ей и готова помочь.
Знаю я и то, что они, осквернители, затаились где-то и продолжают скрытно творить свои варварские дела.
Я часто заглядываю в отделение "Скорой помощи" Отель-Дье. Так, на всякий случай: вдруг встречу Бенжамена. У меня остались его маска, дырявая шапочка и план - чернила на нем понемногу выцветают, Я не сомневаюсь, что мой пациент мог бы еще многое мне сказать.
{1} 15 августа, день Успения Богородицы, - во Франции нерабочий день. (Здесь и даме примеч. переводчика.)
{2} Старейшая больница в Париже, на острове Сите, рядом с собором Парижской Богоматери.
{3} Benjamin - любимец, баловень судьбы (фр.).
{4} Жорж Батай (1897-1962) - французский писатель, считающийся наследником де Сада в современной литературе.
{5} Хрестоматийная для французов цитата из эссе Стендаля "О любви".
{6} Помогите (англ.).
