Я устремляюсь к анестезии немедленного покоя и полного отсутствия обязательств.
Потом произнес едва слышно: но мне не удалось сбежать от обязательства, которое из меня вытянула Нелли, обязательства быть нежным.
Нежным с Нелли? — подумал он, и его передернуло.
В одном из домов, мимо которых он проходил, пробило четверть.
Но если я должен отнестись с нежностью к Нелли, раздумчиво произнес он, если, хочешь не хочешь, от нежности спасенья нет, тогда у меня есть обязательства перед другими, не перед ней одной.
У меня обязательство перед Пьером. Я перед ним в долгу за любовь, любовь, которой он меня оделил, за дружбу, которую я предал. Мне должно искупить свою вину перед ним.
С Нелли я могу расплатиться нежностью. А с Пьером чем?
Если бы я взял малыша, я тем самым вернул бы долг Пьеру.
Я предал их всех, сказал он, — моего друга Пьера, мадам Меркатель, свою мать, прачку, мать-настоятельницу. Я предал малыша.
Но перед малышом нет у меня обязательств, вскричал он. Малыш не мой сын, нет у меня перед ним обязательств — разве что я ранил его: был вправе успокоить, а сам уезжаю, и ему уже никогда не знать покоя.
Он не мой малыш. Если я беру не своего малыша, я предаю Лайзу.
Хилари остановился как вкопанный. Странно, невероятно странно, подумал он. Однако я даже не уверен в этом.
Я приехал в поисках нашего малыша именно ради Лайзы. Но он пропал, его уже никогда не найти. А чтобы я взял этого малыша, она хотела бы? Знать бы, что бы она сказала. Если я представлю ее лицо, ее голос, когда она отвечает на мой вопрос, я пойму, как поступить.
Он глянул вверх на спутанные трамвайные провода, освещенные лучом мерцающего, единственного на улице фонаря.
— Лайза, — произнес он вслух, — как бы ты поступила на моем месте?
Со всей силой воображения он попытался вызвать в памяти ее лицо, увидеть его обращенным к нему, увидеть движение губ, услышать ее голос, какие-то интонации, которые он вспомнил бы и узнал. Ничего не смог он представить, ничего не смог увидеть, кроме освещенных трамвайных проводов.
Я забыл Лайзу, в совершенном ужасе произнес он. Останусь я или уеду, мне так никогда и не узнать, что же на самом деле окажется бо́льшим предательством.
Потом прошептал: я мог оделить нежностью Нелли.
Я могу оделить…
И потом, с полной уверенностью: «Я могу оделить любовью. В душе моей этот малыш — мой сын».
Часть четвертая
Окончательное решение
Малыш сидел в холле на твердой лавке. Давно сидел.
Некоторое время назад какая-то старушка позвонила в звонок и, когда вышла сестра Тереза, вручила ей сверток и письмо.
— Я обещала, что приду пораньше, да не смогла вырваться. А уж как старалась, — сказала она и ушла. Сестра Тереза понесла сверток и письмо матери-настоятельнице и, проходя по холлу, глянула на малыша и сказала своим грубым голосом:
— Похоже, мсье сегодня опаздывает.
Но все это было давно, а малыш по-прежнему сидел и ждал.
В холл вышла мать-настоятельница. Села подле него, обхватила за плечи, и он удивился, не по себе ему стало — никогда ничего такого она не делала. Он с тревогой посмотрел на нее. Глаза у нее блестели, в них стояли слезы.
— Вот тебе подарок, — сказала она чудны́м голосом, достала из-под складок мантии кое-как упакованный в газету сверток и положила ему на коленки.
Он теперь уже знал, что делать с подарками, но руки замерзли, плохо слушались, и он долго развязывал бечевку, не сразу сумел развернуть газету.
Хилари вошел в холл как раз в ту минуту, когда раздался ликующий возглас малыша:
— Это Бинки! Бинки вернулся!
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
Английскому читателю имя Бинки так же знакомо, как нам Каштанка или Белый Бим. Ему сразу вспомнятся строки стихотворения Киплинга о преданности пса:
Бинки — мой верный, испытанный друг,
Дружба ему не наскучит.
Бинки мне верен и спящий (…)
Значит, он друг настоящий.
(Здесь и далее прим. перев.)
«Увидеть Францию, которую мое сердце должно полюбить» (франц.).
Крещение воздухом (франц.).
«Расклейка афиш запрещается» (франц.).
Магистрали (франц.).
Друзья дороги (франц.).
Замков (франц.).
На заказ (франц.).
Кофе настоящий (франц.).
Я кобель, и со мной моя сучка (франц.).
