Разговор пошел о Викторене. Дедушка не мог нарадоваться, что для внука выбрали Шеней и дом толстухи Туанон. С тех пор как паровоз приблизил деревни к столице, самые богатые парижане, которые горячо желали, чтобы их младенцы росли на свежем воздухе и чтобы можно было почаще их навещать, брали кормилиц в окрестностях Версаля и Корбей, конечных пунктов, до которых доходили две первые линии железной дороги. Буссардели вспомнили, что Жозефа была родом из Шенея и что до этой деревни от Версаля не больше одного лье. Они расспросили служанку, кого из местных крестьянок можно было бы взять в кормилицы Викторену. Жозефа время от времени ездила к Шеней, где у нее была родня; она порекомендовала одну из своих внучатых племянниц, молодую мать восемнадцати лет, полную, здоровую, опрятную, которая хотела взять к себе питомца и выкормить его. Туанон доверили первого ребенка Теодорины, малютку Флоранс, названную так в честь дедушки, который был ее крестным. Незадолго до рождения Викторена Туанон произвела на свет третьего ребенка, и вполне естественно было, что на нее возложили почетную обязанность выкормить грудью наследника имени Буссардель.
Ребенка передали ей на руки с бесконечными наставлениями, и любящий дед добавил к ним самые щедрые обещания награды, которая ждет ее в тот день, когда младенец будет отлучен от груди и возвратится домой здоровым и цветущим. Кормилица ревностно отдалась своей миссии, но небо отнюдь не вознаградило ее за это благоденствием собственного ее ребенка: в первые же месяцы Викторен и его молочный брат заболели крупом, и ребенок кормилицы умер. Трагедия совершилась в несколько дней, почти за несколько часов; произошло это в августе, когда все Буссардели находились в Гранси. Неграмотная крестьянка, не умевшая писать, не уведомила своих хозяев и тетку об опасности, угрожавшей Викторену. Родные узнали обо всем, лишь когда вернулись в город и приехали его навестить. Они передавали друг другу младенца: он уже поправился и даже как будто стал крепче, чем прежде. Но в младенчестве дети быстро поправляются и в короткое время меняются так, что их и не узнать. Теодорина Буссардель по доброте душевной попросила священника Шенейской церкви отслужить панихиду за упокой души умершего младенца Туанон и сама возложила на его могилу венок из белых иммортелей.
Аделина, которой вторично передали блюдо с миндальным кремом и бисквитами, жестом отказалась, внимательно глядя на отца, заканчивавшего рассказ о своей поездке в Шеней. Она была крестной матерью Викторена и всегда сопровождала Буссарделя в этих маленьких путешествиях.
- У моего крестника, кажется, очень жизнерадостный характер... сказала она, лишь только рассказчик сделал паузу.- Он так весело смеется, особенно когда я наклоняюсь над его колыбелькой,- ведь он узнает меня. Увы! - добавила она со вздохом,- все эти счастливые улыбки исчезнут... перед житейскими горестями.
- Сестрица, - сказала Теодорина, еще раз положив себе на тарелочку крема, - мы постараемся избавить его от горестей.
- Дитя мое,- возразила Аделина, - вы ничего не можете сделать против воли всевышнего!
У нее уже появилась мания называть и своих родных, и слуг, и знакомых, и даже нищих, которым она раздавала милостыню, "дитя мое".
Если семья была в сборе, Аделина, обращаясь ко всем вместе, говорила "дети мои", даже если тут был отец. Ведь ее братья женились, устроились и больше не нуждались в ее заботах, и разве отец теперь не был одним из ее подопечных? Разве она не изливала на него свою благодетельную способность к самоотверженному покровительству? Что касается Теодорины, то, хоть она по внешнему облику и по характеру казалась старше своих лет, Аделина скорее видела в ней племянницу, чем невестку. Так же относилась она и к Лоре Эрто. И когда младшая дочка Жюли по собственной выдумке назвала ее "тетя Лилина", это имя перешло из уст в уста и было одобрено всеми членами трех молодых семейств, включая и матерей. В этом имени было что-то слащавое и жеманное, оно как нельзя лучше подходило старой деве.
Теодорина, женщина неговорливая и как будто бы не замечавшая колкостей, не ответила на слова Аделины. Подали фрукты. Буссардель сказал, что его внук будет настоящий силач. Кормилица распеленала его, чтобы показать дедушке, и Буссарделю бросилось в глаза, что тельце у ребенка крепенькое...
- Это у него от отца: Фердинанд очень недурно сложен,- сказал Буссардель и галантно добавил: - Зато маленькая Флоранс обещает быть такой же хорошенькой, как мама.
- А какого цвета у него волосы? - спросил Фердинанд, у которого никогда не было времени съездить в Шеней посмотреть на сына.
- Волосы были белокурые, прелестного оттенка, но они уже потемнели,ответила тетя Лилина, обмакнув кончики своих бледных восковых пальцев в поставленную у прибора мисочку
с теплой водой.
- Белокурые? - удивился черноволосый Фердинанд.- А есть у него, отец, такая родинка, как у меня?
- Нет, голубчик, родинки нет. По крайней мере я не заметил. А ты видела, Аделина?
- Родинки у него нет.
- О какой родинке идет речь? - спросила Теодорина.
Луи дал пояснения:
- Родимое пятнышко. У Фердинанда оно есть, а у меня нет. Когда мы были младенцами, нас по этому пятнышку различали.
- И где же эта отметинка находится?
- На груди,- скромным тоном ответил Фердинанд,- с левой стороны, у соска.
- Ах, так? - протянула наследница фабрикантов Бизью и встала из-за стола, ибо обед уже был кончен.
Покуривая сигары в бильярдной, трое мужчин заговорили о политическом положении. С июля в Париже вызывало тревогу известие о том, что Россия, Пруссия, Австрия и Англия вступили в соглашение и собираются, помимо Франции и вопреки ее интересам, по-своему урегулировать конфликт, возникший между Турцией и Египтом. Ждали войны, привели в боевую готовность армию, крепости и эскадру; предписано было усилить укрепления столицы. Тревога не улеглась и осенью. Буссардель ее не разделял.
- Повторяю, - говорил он сыновьям, - надо сохранять спокойствие и стараться успокоить людей. Раз уж правительство не сумело предотвратить соглашение великих держав, раз уж господин Тьер, извините за выражение, сел в лужу, так теперь не время метать громы и молнии - это по меньшей мере неосторожно.
- Отец,- спросил Фердинанд, пустив несколько шаров по зеленому полю,ты не боишься развития событий?
- Они зависят от нашей позиции. Я не думаю, что интересы Франции на Средиземном море так уж связывают ее с судьбой Мухамед-Али. Но вот нет никакого сомнения, что слухи о войне вносят расстройство в торговлю и промышленность, вызывают кризис.
- Дело в том, что у людей нет уверенности в завтрашнего дне и они не хотят пускать свои деньги в оборот.
- Мне известно, - сказал Луи, уже получивший прозвище Луи-нотариус, мне известно, что некоторые продают все свое имущество даже с убытком для себя, лишь бы иметь наличные.
- Выгодная операция для тех, кто покупает,- задумчиво сказал отец.
- Ага! - весело воскликнул Фердинанд и, подняв голову, улыбнулся, так как этот разговор возвратил ему привычные представления об отце и рассеял неловкость, которую он чувствовал в начале обеда.- Ага! У тебя есть какой-то проект, ты задумал какое-то дело!
Буссардель посмотрел на сыновей с хитрой усмешкой и ничего не ответил.
Фердинанд повернулся к Луи:
- С тех пор как наш папенька избавился от обязанностей биржевого маклера и чувствует, что у него руки не связаны, он, кажется, поддался опасным чарам спекуляции!
Все трое засмеялись, но отец все же ничего не открыл сыновьям.
Он действительно лелеял важный замысел.
- За город поедем,- сказал он однажды кучеру в первом часу дня. Дело было зимой, темнело рано.- Поспешай, поедем в Монсо.
Окраины менялись; по мере того как город наступал на деревню, поселок Монсо, который в прошлом назывался Муссо, утратил прежнее наименование, лишился своих благоуханных полей и своей сельской прелести.
- Только поезжайте не по улице Роше, а по Лондонской, до самой заставы. А там я скажу куда.
Ему хотелось проехать через застраивающийся квартал. Что же могло лучше подготовить его к исследованию земельных владений Монсо, как не этот маршрут? Хорошо было увидеть еще раз этот новый район Парижа, ныне уже окончательно распланированный район, где земельные участки с каждым днем все больше застраивались. Здесь проходила теперь линия Западной железной дороги - платформа была на Римской улице, в те времена параллельной улице
Когда выехали за заставу Монсо, Буссардель велел свернуть на Аржантейльскую дорогу, но, проехав по ней метров двести, приказал кучеру остановиться и вышел из кареты. Здесь с левой стороны начиналась проселочная дорога, соединявшая деревню с заставой Курсель, - та самая, по которой двадцать четыре года назад Буссардель шел пешком.
- Поезжайте к Шартрской заставе и ждите меня там, - сказал он кучеру.Не беспокойтесь, если я задержусь и не скоро к вам подойду.
