подставлял под машину болты. А на фабрике пикулей я видел женщину, накладывавшую горчицу в горшочки. Горшочки подъезжали к ней на бесконечном ремне, и она быстро накладывала в них горчицу. Она была чудом – исполняла работу двух женщин, работавших раньше на ее месте. Директор фабрики так гордился ее производительностью, что всегда водил посетителей смотреть ее. Беда была только в том, – как сказал мне сын владельца, что она пила запоем два дня в неделю и в понедельник не являлась на работу.
– Бедняга.
– Да. Бедняга. Может ли народ, порабощенный до такой степени, создавать хороших граждан? По-моему – нет. Человеческое существование при таких условиях делается безрадостным и бесцельным, лишается творческого импульса. Человек, всю жизнь подкладывающий болты, порабощен до глубины души. Он никогда не сможет ничего создать. Он не живет, а прозябает.
Мисс Меррифильд хотела что-то сказать, но удержалась. В течение последних минут ее внимание привлекал человек по ту сторону ограды. Он прошел мимо несколько раз и каждый раз пристально смотрел на автомобиль и лежащего под ним Майкла. Раза два он, казалось, был готов войти в сад, но передумывал. Она сказала о нем Майклу, и оба поднялись на ноги.
– Да ведь это капитан Диксон! – воскликнула она, удивившись. Вы знаете, он торгует в деревне. Конечно, это он! Он приделывал мне ставни. Я никогда не видела его таким странным. Удивительно, почему он не заходит?
О! – выпалил Майкл. Я знаю. Он хочет видеть меня. У нас с ним маленькое дельце. Он думает, что может нам помешать… Пожалуйста, извините меня! На одну секунду! – Майкл подошел к решетке, и Эдит увидела, что они углубились в разговор.
Она села на траву и открыла книгу. Майкл исчез на четверть часа. Он вышел на дорогу, и она потеряла его из виду.
Когда он вернулся в сад, ему показалось, что все окружающее фантастично изменилось. Небо было светло-зеленое, а то, что раньше было яблонями, превратилось в пальмы, их темно-зеленая зубчатая листва выступала на яшмовом небе. Когда он тяжелыми шагами поднимался по тропинке, яркая тропическая птица быстро пролетела мимо, мелькнув пурпуровым, белым и бирюзовым оперением, и уселась на скалистый утес, который он раньше принимал за итальянскую виллу.
Нет, он ошибся. Это был действительно дом, хотя в то же время и утес. А пальмы были яблони, хотя в то же время и пальмы. Ясно, что птица была реполов, но до странности похожий на какаду. Все это было загадочно и не поддавалось научному объяснению. А где же женщина? Он ее потерял. Какое безумие! Разве можно оставлять женщину одну в дикой стране! Это слишком опасно! Ах, вот она! Мирно сидит на траве. А рядом с ней чудовищное животное… Нет, нет! Что за дичь? Это автомобиль. Разве? Нет! Майкл видел достаточно автомобилей, он не мог так ошибаться. Это был какой-то первобытный зверь, огромный, угрожающий, коварный. Он чувствовал какое-то опьянение. С ним происходило что-то странное… Он не понимал, в чем дело… Два потока мыслей неслись бок-о-бок в его сознании. Все казалось таким, как было, и в то же время чем-то совершенно другим.
– Этот сад заколдованный? – слабо спросил он.
– Нет, – ответил ее прекрасный золотой голос. – Вы здесь один колдун. Если он заколдован, это сделали вы.
Он нерешительно остановился перед ней… У чудовища глаза были, как тарелки, и на них очки. Ему захотелось броситься на него, но он удержался, вспомнив, что когда-то в Испании один человек сделал нечто подобное и что его имя может стать достоянием потомства, как имя премированного осла… Нет, – подумал он, – пусть животное сделает первое движение… У него были серые ноги и кроткое выражение… Во всяком случае Майкл решил защищать эту женщину ценой своей жизни. Она ему нравилась.
– Вы бы лучше сели, – сказала она, – вы устали.
В эту минуту с соседнего холма раздался призыв. Ревел голос, привыкший командовать со шканцев. Он гудел на весь сад.
– Что это такое? – спросила мисс Меррифильд с оживленным любопытством.
– Это капитан, – ответил Майкл, – держит контакт со мной.
– Что он говорит?
Рев раздался снова. Они разобрали:
«О-го-го! Га-алки, во-о-ро-о-ны!»
Майкл сложил руки рупором и крикнул: «Про-о-давайте хо-о-ро-о-мы!.»
– Видите ли, – объяснил он Эдит, неуклюже опускаясь на траву рядом, – капитан хотел меня видеть… видеть… Как это я сказал?.. Видеть у себя дома. Но я этого не могу… не могу… никак не могу вас оставить. Так он отплыл к себе и сохраняет контакт, контакт, вы понимаете?
– Капитан неподходящее для вас общество, – серьезно заметила она.
Майкл торжественно накрыл носовым платком плечо Эдит.
– Это зачем? – спросила она, посмотрев сначала на него, потом на носовой платок.
– Ваш повелитель устал, – ответил он, – и хочет отдохнуть. Я не хочу портить… портить чистое платье.
После этих слов положил голову ей на плечо.
Какой-то римлянин – чуть ли не Марк Аврелий – сказал, что искусство цивилизации – способность ничему не удивляться. Мисс Эдит Меррифильд была цивилизована. Она не шелохнулась. И только пригладила ему волосы.
– У меня плохие манеры, простите, – бормотал он. – Знаю… плохие манеры… исправлюсь… может быть… нехорошо.
– Да, у вас довольно-таки грубые манеры, – сказала она, но не исправляйте их. Люди так удивляются, встречая настоящего человека, что не думают о его манерах.
В сад снова донеслось гуденье, на этот раз еще дальше.
«Са-а-ми за леса-а-ми-и-и!» – пропел капитан.
Майкл поднял голову и ответил длинной руладой: «По-о-ют го-о-ло-о-са-а-а-ми-и!»
И, снова положив голову на ее плечо, задремал, как усталый ребенок.
– Это самая глупая вещь, какую я слышала в жизни, – сказала она.
– По-моему, тоже самая глупая, какую я слышал, – пробормотал он.
– Вы точно маленький ребенок.
Майкл быстро поднял голову.
– По-моему, вы сказали, что я большой ребенок, – пожаловался он и снова прикорнул на ее плече.
– Да, но я ошиблась в возрасте, – возразила Эдит, – вам оказывается не больше четырех лет.
Голос капитана, могучий, как сирена, донесся совсем издали.
«Уда-а-рили в доску-у-!»
– Что он говорит?
Майкл слегка поднял голову.
– Не разберу. Не обращайте на него внимания, – ответила Эдит. – Лучше спите.
«Уда-а-рили в доску-y-y-y!»
Как эхо слабо донеслось с какого-то холма.
– У меня пропал голос, – сказал Майкл. – Пожалуйста, встаньте и крикните как можно громче: «Поехали к мосту». Только это и больше ничего: «Поехали к мосту».
– Ничего подобного, – ответила она. Вы можете делать глупости, если вам нравится, но…
– Я не хочу оскорблять капитана, – огорченно сказал Майкл. Он могучий колдун.
– Я это вижу, и вам нечего с ним больше возиться.
Он закрыл глаза, и она своим платком вытерла грязь с его рук.
– Как это могло случиться? – размышляла она. Я видела этого человека всего три раза, и вот он спит на моем плече.
Сад был заколдован.
Эти странные события могут казаться совершенно невероятными некоторым из наших читателей, но не тем, которые умеют отгадывать загадки. Мы говорим символами. Мы – дервиши, кружащиеся вокруг каббалы современной жизни. То было время, полное печальных предзнаменований. Великая республика пребывала в депрессии. Люди брюзжали. Хуч [Hooch – соответствует нашему самогону; введением, «сухого» закона, hooch в США – напиток весьма популярный] был хуже и дороже, чем когда бы то ни было. Источники народного разума иссякли. Человеческий дух испарился. Обезумевшие массы давили людей. До сих пор, сидя у очага, люди рассказывают друг другу об этом страшном времени.
Починка автомобиля в этот день не закончилась. Прохладным вечером Майкл, после чая с печеньем, вернулся в «Тенистый Луг». Он чувствовал уныние и отвращение к себе и искренне надеялся, что на экспедицию капитана Диксона нападут пираты, змеи или что-нибудь в этом роде… Он старался не думать о том, что может подумать о нем мисс Меррифильд… Если бы он знал, что она в самом деле думала, то ему было бы легче…
Войдя в дом после его ухода, она испытала странное возбуждение.
