Чарли обещала выполнить все мои просьбы, а я улеглась в постель, потому что чувствовала себя очень скверно. В тот же вечер я показалась доктору и попросила его пока ничего не говорить домашним о моей болезни. Я лишь очень смутно помню, как эта ночь перешла в день, а день в свою очередь перешел в ночь, но все же в то первое утро я через силу добралась до окна и поговорила со своей любимой подругой.
На следующее утро я услышала за окном ее милый голос - до чего милым он казался мне теперь! - и не без труда (мне было больно говорить) попросила Чарли подойти и сказать, что я сплю.
Я услышала, как Ада ответила:
- Ради бога, не тревожь ее, Чарли!
- Какой у нее вид, Чарли, у моей дорогой? - спросила я.
- Огорченный, мисс, - ответила Чарли, выглянув наружу из-за занавески.
- Но я знаю, что сегодня утром она очень красивая.
- В самом деле красивая, мисс, - отозвалась Чарли, снова выглянув наружу. - И она все еще смотрит вверх, на ваше окно.
Смотрит... ясными голубыми глазами, благослови их бог! И они всего красивее, когда она их так поднимает ввысь.
Я подозвала Чарли и дала ей последнее поручение.
- Слушай, Чарли, когда она узнает, что я заболела, она попытается пробраться ко мне в комнату. Не впускай ее, Чарли, пока опасность не минует, если только ты любишь меня по-настоящему! Чарли, если ты хоть раз впустишь ее сюда, хоть секунду позволишь ей посмотреть, как я лежу здесь, я умру.
- Ни за что не впущу ее! Ни за что! - обещала она.
- Я верю тебе, милая моя Чарли. А теперь подойди сюда, посиди немножко здесь рядом и дотронься до меня. Ведь я тебя не вижу, Чарли, я ослепла!
ГЛАВА XXXII
Назначенный срок
Вечер настает в Линкольнс-Инне, этой непроходимой и беспокойной долине теней закона *, в которой просители почти никогда не видят дневного света, вечер настает в Линкольне-Инне, и в конторах гасят толстые свечи, а клерки уже протопали вниз по расшатанным деревянным ступеням лестниц и рассеялись кто куда. Колокол, который в девять часов звонит здесь, уныло жалуясь на какие-то мнимые обиды, уже умолк; ворота заперты, и ночной привратник, внушительный страж, одаренный редкостной способностью ко сну, стоит на часах в своей каморке. Тускло светятся окна на лестницах - это закопченные фонари, как глаза Суда справедливости, близорукого Аргуса * с бездонным карманом для каждого глаза и глазом на каждом кармане, подслеповато мигают Звездам. Кое-где за грязными стеклами верхних окон мерцает слабое пламя свечи, позволяя догадываться, что какой-то хитроумный крючкотвор все еще трудится над уловлением недвижимой собственности в сети пергамента из бараньей кожи, что в среднем обходится примерно в дюжину баранов на акр земли. Вот над какой пчелиной работой - хотя служебные часы уже миновали, - все еще корпят эти благодетели своих ближних, чтобы, наконец, подвести итог прибыльному дню.
В ближнем переулке, где проживает "Лорд-канцлер лавки Тряпья и Бутылок", помыслы всех обывателей направлены к пиву и ужину. Миссис Пайпер и миссис Перкинс, чьи сыновья, занятые вместе с приятелями игрой в прятки, вот уже несколько часов то лежат в засаде на "проселках", ведущих к Канцлерской улице, то рыщут по этой "большой дороге", приводя в замешательство прохожих, - миссис Пайпер и миссис Перкинс только что поздравили друг дружку с тем, что ребята их уложены в кровать, а сами замешкались у чьей-то двери, чтобы обменяться несколькими словами на прощанье. Мистер Крук и его жилец, и то обстоятельство, что мистер Крук "вечно под мухой", и надежды молодого человека на его завещание, как всегда, служат главной темой их беседы. Но им есть что сказать и о "Гармоническом собрании" в "Солнечном гербе", откуда через полуоткрытые окна до переулка доносятся звуки рояля и где Маленький Суиллс не хуже самого Йорика * уже вызвал восторженный рев у любителей гармонии, а теперь ведет басовую партию в дуэте, сентиментально приглашая своих друзей и покровителей "слушать, слушать, слушать рокот во-до-пада!" Миссис Перкинс и миссис Пайпер обмениваются мнениями и об одной молодой особе, музыкальной знаменитости, которая участвует в "Гармонических собраниях" и которой отведено особое место в рукописной афише на окне; причем миссис Перкинс имеет сведения, что эта музыкальная особа уже полтора года замужем, - хотя на афише значится как "мисс М. Мелвилсон, прославленная сирена", - а младенца ее каждый вечер тайком приносят в "Солнечный герб", дабы он в антрактах получал необходимую для него пищу.
- Чем так жить, - говорит миссис Перкинс, - я скорей занялась бы для пропитания продажей серных спичек.
Миссис Пайпер, как и полагается, держится того же взгляда, отмечая, что домашняя жизнь лучше рукоплесканий публики, и благодарит бога за то, что сама она (разумеется, и миссис Перкинс тоже) занимает приличное положение в обществе. В это время является слуга из "Солнечного герба" и приносит ей увенчанную пышной пеной пинтовую кружку пива на ужин, а миссис Пайпер, приняв этот сосуд, направляется домой, предварительно пожелав спокойной ночи миссис Перкинс, которая все время держала в руках свою кружку с тех пор, как юный Перкинс принес ее из того же трактира, перед тем как его отослали спать. Вот уже в переулке раздается стук ставен, закрываемых в лавках, распространяется запах трубочного табака и дыма, в верхних окнах мелькает что-то вроде падающих звезд, и все это означает, что обыватели готовятся отправиться на покой. Вот уж и полисмен начинает дергать двери, проверять запоры, подозрительно приглядываться к узлам в руках у прохожих и совершать свой обход в уверенности, что все и каждый или сами грабят, или подвергаются ограблению.
Вечер душный, хотя все пронизано холодной сыростью, и медленный туман стелется невысоко над землей. Вечер насыщен влагой - это как раз такой вечер, когда всюду проникают миазмы, исходящие от боен, вредных цехов, сточных канав, гнилой воды, кладбищ, а Регистратору смертей прибавляется работы. То ли в воздухе что-то есть, - и даже очень много чего-то, - то ли что-то неладно с самим мистером Уивлом, иначе говоря Джоблингом, но так ли, этак ли, а ему очень не по себе. Он мечется между своей комнатой и открытой настежь входной дверью, - то туда, то обратно, - и так раз двадцать в час. Это когда уже стемнело. А когда "Канцлер" закрыл свою лавку, - сегодня он закрыл ее очень рано, - мистер Уивл (в дешевой бархатной ермолке, так плотно прилегающей к голове, что его бакенбарды кажутся непомерно пышными) то спускается, то поднимается чаще прежнего.
Не мудрено, что мистеру Снегсби тоже не по себе; ведь ему всегда более или менее не по себе, так как он всегда чувствует гнетущее влияние тайны, которая тяготеет над ним. Подавленный мыслями о загадочной истории, в которой он участвовал, но которой не разгадал, мистер Снегсби все время бродит близ тех мест, где, по его мнению, скрыт ее источник, а именно вокруг лавки старьевщика. Эта лавка влечет его неодолимо. И даже сейчас, пройдя мимо "Солнечного герба" с тем, чтобы выйти из переулка на Канцлерскую улицу и закончить свою бесцельную вечернюю десятиминутную прогулку от собственной двери и обратно, мистер Снегсби подходит к лавке Крука.
- А! Мистер Уивл? - говорит торговец канцелярскими принадлежностями, останавливаясь, чтобы поболтать с молодым человеком. - Вы здесь?
- Да! - отвечает Уивл. - Я здесь, мистер Снегсби.
- Дышите свежим воздухом перед тем, как улечься в постель? осведомляется торговец.
- Ну, воздуху здесь не так-то много, и сколько бы его ни было, не очень-то он освежает, - отвечает Уивл, окинув взглядом весь переулок.
- Совершенно верно, сэр. А вы не замечаете, - говорит мистер Снегсби, умолкнув, чтобы втянуть носом воздух и принюхаться, - вы не замечаете, мистер Уивл, говоря напрямик, что здесь у вас пахнет жареным, сэр?
- Пожалуй; я сам заметил, что тут сегодня как-то странно пахнет, соглашается мистер Уивл. - Должно быть, это из "Солнечного герба" - отбивные жарят.
- Отбивные котлеты жарят, говорите? Да... значит, отбивные котлеты? Мистер Снегсби снова втягивает носом воздух и принюхивается. - Пожалуй, так оно и есть, сэр. Но, смею сказать, не худо бы подтянуть кухарку "Солнечного герба". Они у нее подгорели, сэр! И я думаю, - мистер Снегсби снова втягивает носом воздух и принюхивается, потом сплевывает и вытирает рот, - я думаю, говоря напрямик, что они были не первой свежести, когда их положили на рашпер.
- Весьма возможно. Погода сегодня какая-то гнилая.
- Погода действительно гнилая, - соглашается мистер Снегсби, - и я нахожу, что она действует угнетающе.
- Черт ее подери! На меня она прямо ужас наводит, - говорит мистер Уивл.
- Что ж, вы ведь, знаете ли, живете уединенно, в уединенной комнате, где произошло мрачное событие, - отзывается мистер Снегсби, глядя через плечо собеседника в темный коридор и отступая на шаг, чтобы посмотреть на дом. - Я лично не мог бы жить в этой комнате один, как живете вы, сэр. Я бы так нервничал, так волновался по вечерам, что все время стоял бы тут на пороге - лишь бы не сидеть в этой комнате. Но, правда, вы в ней не видели того, что видел я. Это большая разница.
