Свою мысль он сразу же превратил в действие, очутился в одичавшем садике перед ее домом и постучал в двери.
- Не боишься меня? - спросил он, когда она открыла ему двери. Черные густые волосы у Поровой были распущены по плечам, она была в короткой комбинации с одной оборванной бретелькой, отчего ее обвисшая грудь лежала почти наверху.
- Немного боюсь, - призналась она, закрывая за ним двери и проводя в комнату с черным от грязи полом и двумя кроватями. На одной кровати сидели трое детей, тоже почти голых, и таращили глаза на пришедшего.
- Это хорошо, что ты меня боишься, - сказал Пасемко. - Потому что я убиваю, ломаю ребра, пальцы из суставов выламываю. Но посмотри, с чем я к тебе пришел.
Говоря это и не обращая внимания на малых детей, он расстегнул ширинку и показал Поровой набухший жилами член с красной головкой.
- Каждый сюда с таким приходит, - пренебрежительно сказала Порова, едва глянув на предмет гордости Антека. - Ребятишки и я есть хотим. И водки я бы выпила.
- Вот, - сказал Пасемко и вручил ей пачку денег. - Купи, что надо, и забери отсюда ребятишек.
- Зачем? - удивилась она. - Они к этому привыкли. Даже если ты меня душить захочешь, шуму не наделают.
Говоря это, она набросила на комбинацию большой платок и выбежала в магазин за водкой и чем-нибудь съедобным.
Антек Пасемко поискал в комнате какой-нибудь стул или лавку, но, кроме двух кроватей, другой мебели в доме Поровой не было. Он уселся на другой кровати, накрытой старым одеялом, и волей-неволей посмотрел на троих детей, которые тоже на него смотрели. Один был совсем маленький и, лежа на животе, монотонно долбил головой в подушку. Гордо выпрямившийся Дарек, голый от пояса книзу, сидел на краешке кровати и голыми ногами болтал в воздухе, а пятилетняя Зося, тоже голая от пояса книзу, по-турецки присела возле Дарека и ожесточенно скребла себе голову. У ребятишек были большие животы, словно бы вздутые, и такие же большие глаза, немо уставившиеся на Антека.
- Что вы так на меня пялитесь? Хотите, чтобы я вам головы поотрывал? погрозил им Антек.
Но эти дети и от самого дьявола с рогами не убежали бы. - Покажи нам еще раз, тогда и я тебе покажу, - предложил Дарек, о котором в деревне говорили, что у него гордая осанка, а маленькая Зося громко захихикала. "Выйдет из нее потаскуха еще хуже матери", - подумал он и страшно разозлился на эту девочку. За то, .что из-за нее он ощущает в себе болезненное напряжение, а также желание схватить эту девочку за тонкую шейку и, придушивая, одновременно вонзить зубы в ее подбрюшье. Он не отдавал себе отчета в том, что лицо его перекосилось и обнажились зубы, а Дарек и Зося расхохотались, потому что им показалось, что он строит им веселые рожи. Этот смех стегнул его, как материнский кнут, - он вдруг отрезвел, прошло болезненное напряжение, внутри он почувствовал холод. Он опустил глаза на грязный пол.
Пришла Порова, поставила на подоконник бутылку водки и положила кольцо кровяной колбасы. Второе кольцо она бросила ребятишкам на кровать. Неизвестно откуда вытащила нож, порезала буханку хлеба на четвертушки, немного хлеба дала детям, и сама начала есть. Из сеней она внесла лавку, сбросила с себя платок, уселась на лавку и бутылку с подоконника подала Антеку.
- На, пей первым. Стаканы ребятишки побили. - Соблазняла она его, улыбаясь щербатыми зубами.
Он сделал порядочный глоток, и сейчас у неге снова стало тепло внутри. Есть он не хотел - брезговал колбасой и хлебом с грязного подоконника. Порова же пила и ела, громко чавкая и время от времени поддергивала вверх короткую комбинацию, чтобы он со своего места мог видеть ее смуглые бедра и чуточку кудрявого зароста на подбрюшье. Ноги, однако, она сжимала, чтобы не сразу он увидел то, что было самым важным, она ведь знала, как побуждать мужчин к действию.
- Ты не больна? - вдруг забеспокоился Антек. - Мать мне говорила, что от женщины можно получить страшную болезнь и потом всю жизнь будешь несчастным. Язвы делаются, мясо от костей отваливается. Я видел таких людей на фотографиях, и когда о них думаю, меня аж тошнит.
- Твой отец у меня был и как-то не заболел. И твой брат, и много других. Да, болезнь у меня была, но это было раньше, когда ко мне еще на такси приезжали. Сейчас я здорова. Впрочем, зачем ты ко мне пришел, если боишься?
- Это ты меня боишься, - заявил он.
Она кивнула головой и продолжала есть, громко чавкая. А когда уже наелась и выпила водки, неизвестно почему разразилась громким смехом, откидывая голову назад и тряся грудями, словно они были сделаны из желе. Он же все смотрел меж ее сжатых бедер, потому что хотел собственными глазами убедиться, что никакой болезни у нее нет, но ничего, кроме кудрявых волос, она не показывала. И поэтому его все больше раздражал ее смех, который говорил о том, что она его не боится, а ведь ему так хотелось ее страха.
- Ты меня боишься хоть немного? - спросил он ее наконец. - Нет, захохотала она и совсем подняла комбинацию кверху, обнажая смуглый, весь в складках живот.
- Я ее задушил. Коленями ребра поломал. Пальцы из суставов выламывал. А одной бутылку воткнул, - невнятно повторял Антек Пасемко.
- Слабенькие они были, - скалила она поломанные зубы. - Недозрелые. А я одна мешок картошки возьму на спину. Со мной бы ты не справился. Сильно ты хрупкий, Антек, заморыш. Развеселившаяся и разохотившаяся Порова перешла с лавки на кровать, схватила Пасемко поперек туловища и так его придушила в объятиях, что у него дыхание сперло. Он хотел вырваться и удрать, но она повалила его на спину, начала расстегивать ширинку.
- Сейчас как следует рассмотрю, какой он там у тебя, ведь болтают, что ты ни с одной еще не спал.
И хоть он сердито что-то бормотал, вырывался и давился собственной злостью, она ту его вещь вытащила наружу, а увидев, что она сделалась дряблой и малюсенькой, еще сильнее разразилась смехом. Тогда он укусил ее в голое плечо и, ударив головой в грудь, вырвался из ее объятий. Потом бухнул всем телом в двери и выбежал из дома. А она, рассерженная, что он ее укусил и ударил, выскочила за ним следом и так, как была, в комбинации с оборванной бретелькой, громко кричала, грозя кулаком:
- Ах ты, паршивец! Ты, извращенец! Ты, фляк чертов! Девчонок маленьких убивай по лесам, а к порядочной женщине не приходи! Смотрите, люди, на этого паршивца! Пусть он вам покажет, с чем он ко мне пришел. Дохлятина, фляк, извращенец!
Он же бежал по деревне, ослепший от стыда. Ему казалось, что за плетнями стоят какие-то люди и слушают крики Поровой, раня его гордость сильнее, чем кнут матери ранил его тело. Он влетел в хлев, бросился на свой топчан и затрясся в плаче. "Убью эту курву, убью", - бормотал он, рыдая. Но он знал, что не сделает этого, потому что тогда его уже ничто не спасет от виселицы.
С того дня Антек больше не ходил на работу в лес через деревню, ходил по берегу озера или за сараями. Он не хотел ни с кем встречаться, даже с женщинами или с девушками, потому что боялся вместо страха увидеть в их глазах насмешку и презрение. Каждую ночь он ждал прихода матери с кнутом, но Зофья Пасемко перестала наказывать своего сына. На исповеди, когда она рассказала священнику Мизерере, что она делает Антеку, чтобы справедливость восторжествовала, и какой утешительной сладостью наполняет ее это торжество справедливости, Мизерера сказал ей строго: "Перестань, женщина, это делать, если не хочешь, чтобы Сатана в тебе поселился. Молись, а наказание оставь Богу". Прекратилось, таким образом, наказание Антека, а когда он это понял и ему показалось, что мать простила ему все его преступления, - он вдруг начал ощущать странный страх. Охватывал его этот страх в лесу, охватывал ночью в хлеву. Но это не был тот самый страх, который приносил ему боль и сладость, огромное напряжение и возбуждение, а страх грозный, всепроникающий и парализующий ум и тело. Антек начал бояться неизвестно кого и чего. И самое плохое было то, что он не знал, кого и чего он боится, кто этот страх на него наводит или откуда он берется. Родился в нем страх перед Неизвестным, и это было хуже всего, что он пережил до сих пор, хуже, чем тюремная камера, допросы, фотографии убитых девушек, которые перед ним то и дело клали на допросах. Он ждал чего-то - и, страшась этого, трясся в тревоге.
Однажды около полудня, вырезая из молодняка самые тонкие деревца, приблизился Антек Пасемко к полянке, освещенной лучами осеннего солнца, и увидел Негловича. Доктор стоял под большим дубом и, опершись на него спиной, неспешно курил сигарету, наблюдая, как струйка сизого дыма медленно расплывается в спокойном воздухе. Антек вытер пот со лба, выпрямился и слегка улыбнулся. Он почувствовал облегчение, потому что то, что до сих пор было Неизвестным, вдруг стало Известным, чем-то, от чего он мог попробовать защититься. И, положив тесак и топор, он медленно подошел к доктору, попросил у него сигарету, получил, закурил и тоже оперся спиной о ствол старого дерева.
