- Что касается караулки, - сказал Луек, - то прошу прощения... По случаю праздника... я не счел нужным... Конечно, непорядок...
- Ничего...
У комендатуры я вышел и велел Дитсу ждать меня около сторожевой вышки. Машина отъехала, и я обратился к Луеку:
- Где он?
- Я перенес его в кабинет.
Я взбежал по ступенькам, поспешно прошел коридор - дверь кабинета Зецлера была заперта.
- Разрешите, господин штурмбанфюрер, - сказал Луек, - я счел необходимым запереть дверь.
Он открыл кабинет, и я зажег свет. Зецлер лежал на полу. Глаза у него были чуть приоткрыты, лицо - умиротворенное. Казалось, он спит. С первого взгляда я понял, что вызвало его смерть. Закрыв дверь, я опустил штору на окне и сказал Луеку:
- Слушаю вас.
Луек встал навытяжку.
- Минутку, Луек.
Я сел за письменный стол Зецлера и вставил лист бумаги в пишущую машинку.
- В одиннадцать часов, выходя из комендатуры, я услышал, что в гараже номер два на медленном ходу работает автомобильный мотор...
- Не спешите...
Он выждал несколько секунд и продолжал:
- ...Железная штора была спущена и закрыта... Я сначала как-то не обратил на это внимания... и зашел в столовую выпить стакан вина...
Я сделал знак Луеку остановиться, стер резинкой слово "вина" и написал "лимонада".
- Продолжайте.
- ...и послушать пластинки... Когда я вернулся в комендатуру, мотор все продолжал работать... Я взглянул на часы... было половина двенадцатого. Мне это показалось странным...
Я допечатал слова "половина двенадцатого" и спросил:
- Отчего?
- Мне показалось странным, что шофер так долго не выключает мотор.
Отстукав: "Мне показалось странным, что шофер так долго не выключает мотор", я приказал Луеку продолжать.
- ...Я попробовал поднять железную штору. Она была закрыта изнутри. Я прошел через коридор комендатуры и открыл внутреннюю дверь, ведущую в гараж... Зецлер сидел, как-то сникнув, за рулем машины... Я выключил мотор... затем вытащил тело из машины... и перенес его сюда...
Я поднял голову.
- Один?
Луек расправил широкие плечи.
- Один.
- Продолжайте.
- ...Я стал делать ему искусственное дыхание...
- Зачем?
- Было совершенно очевидно, что Зецлер отравился выхлопными газами...
Я отстукал эту фразу, встал из-за стола и прошелся по комнате, глядя на Зецлера. Он лежал на спине, вытянувшись во весь рост, слегка раскинув ноги. Я поднял глаза.
- Что вы по этому поводу думаете, Луек?
- Как я уже сказал, это отравление, господин...
Я сухо оборвал его:
- Я вас не об этом спрашиваю.
Я посмотрел на него в упор. Голубые глаза его помутнели, и он сказал:
- Не могу знать, господин штурмбанфюрер.
- Но у вас все-таки есть на этот счет какое-то мнение?
Наступило молчание, затем Луек медленно произнес:
- Можно высказать два предположения: или самоубийство, или несчастный случай. - Он продолжал еще медленнее. - Лично я думаю...
Он запнулся, и я продолжил за него:
- ...что это несчастный случай.
Он поспешно подхватил:
- Да, да, я думаю, что это несчастный случай.
Я снова сел за стол и отстукал на машинке: "По-моему, это несчастный случай".
- Подпишите, пожалуйста, ваш рапорт, - сказал я.
Луек обогнул письменный стол, я протянул ему ручку, и он, даже не давая себе труда прочесть, подписал бумагу. Я снял телефонную трубку:
- Говорит комендант. Пошлите сюда моего шофера.
Я повесил трубку, и Луек отдал мне ручку.
- Вы поедете на машине за Хагеманом и лагерным врачом. Хагеман сейчас у меня. Ни слова в машине о том, что произошло.
- Слушаюсь, господин штурмбанфюрер.
Он уже был у дверей, когда я окликнул его:
- Вы обыскали тело?
- Я не мог себе этого позволить, господин штурмбанфюрер.
Я сделал ему знак, и он вышел. Закрыв за ним дверь, я нагнулся и обыскал Зецлера. В левом кармане кителя лежал конверт на мое имя. Я вскрыл его. Письмо было отстукано на пишущей машинке и составлено по всей форме:
Коменданту КЛ Освенцим,
штурмбанфюреру СС Лангу
от оберштурмфюрера СС Зецлера.
КЛ Освенцим
Я кончаю с собой потому, что больше не в состоянии выносить Этот ужасный запах горелого мяса.
Р. Зецлер,
оберштурмфюрер СС.
Я выбросил окурки из пепельницы в корзину для бумаг, положил в пепельницу письмо с конвертом и поднес зажженную спичку. Когда вся бумага превратилась в пепел, я поднял штору, открыл окно и развеял пепел по ветру.
Вернувшись к письменному столу, я сидел минуту, ни о чем не думая. Затем вспомнил о револьвере Зецлера, вынул его из своей кобуры и положил в ящик стола. Я внимательно осмотрел один за другим все ящики и наконец нашел то, что искал, - бутылку водки. Она была едва начата;
Я встал, вылил две трети бутылки в раковину, облил спереди, около самого ворота, китель Зецлера водкой, открыл кран умывальника и спустил воду, закрыл бутылку и поставил ее на письменный стол. В ней оставалось еще немного водки.
Отодвинув дверную задвижку, я закурил сигарету, сел за письменный стол и стал ждать. С того места, где я сидел, тела Зецлера не было видно. Взгляд мой остановился на его шинели. Она висела на вешалке справа от двери. На спине она топорщилась - Зецлер сутулился.
В коридоре раздались шаги. Первым, с бледным, взволнованным лицом, вошел Хагеман, за ним - лагерный врач гауптштурмбанфюрер Бенц. Последним, возвышаясь над ними на целую голову, следовал Луек.
- Но как же?.. Как же это?.. Не понимаю... - забормотал Хагеман.
Бенц нагнулся, приподнял веки покойного и покачал головой. Выпрямившись, он снял очки, протер их, снова надел, провел рукой по своим блестящим седым волосам и молча сел.
- Можете идти, Луек, я позову вас, если будет нужно, - сказал я.
Луек вышел, Хагеман не шелохнулся. Он все еще не мог оторвать глаз от распростертого на полу тела.
- Слов нет, это большое несчастье, - сказал я и продолжал: - Я прочту вам рапорт Луека.
Я заметил, что все еще держу в руке сигарету, и почувствовал неловкость. Отвернувшись, я поспешно придавил ее в пепельнице.
Зачитав рапорт Луека, я обратился к Бенцу:
- А ваше мнение, Бенц?
Бенц взглянул на меня. Ясно было, что он все понял.
- По-моему, - сказал он, - это несчастный случай.
- Но как же?.. Как же это?.. - растерянно забормотал Хагеман.
Бенц указал пальцем на бутылку водки.
- Он хватил немного лишку по случаю праздника, пошел завести мотор, морозный воздух одурманил его, он потерял сознание - и уже не проснулся.
- Не понимаю, - сказал Хагеман. - Обычно он почти не пил...
Бенц пожал плечами.
- Понюхайте.
- Но все же, если мне будет дозволено, - запыхтел Хагеман, - здесь что-то не так... Что-то странное... Почему Зецлер не вызвал, как всегда, шофера? Чего ради он сам взялся заводить машину...
Я с живостью заметил:
- Вы же знаете, Зецлер никогда ничего не делал, как все люди.
- Да, да, - отозвался Хагеман, - это был, так сказать, музыкант.
Он посмотрел на меня и поспешно добавил:
- Разумеется, я тоже думаю, что это несчастный случай.
Я встал.
- Поручаю вам отвезти фрау Зецлер домой и известить ее о случившемся. Возьмите машину. Бенц, я хотел бы иметь завтра утром ваш рапорт, чтобы присоединить его к своему.
Бенц поднялся и кивнул головой. Они вышли, я позвонил в лазарет, чтобы прислали санитарную машину, и, сев за письменный стол, начал составлять рапорт.
Как только санитары вынесли труп, я закурил сигарету, открыл настежь окно и снова сел за машинку.
Немного погодя я снял телефонную трубку и позвонил оберштурмфюреру Пику на квартиру. Мне ответил женский голос. Я сказал:
- У телефона штурмбанфюрер Ланг. Не могли бы вы позвать мне вашего мужа, фрау Пик?
Я услышал стук трубки - ее положили на стол - и звуки шагов. Шаги удалились, где-то хлопнула дверь, мгновение было тихо, затем внезапно холодный, спокойный голос произнес совсем рядом со мной:
- Оберштурмфюрер Пик слушает.
- Я не разбудил вас, Пик?
- Никак нет, господии штурмбанфюрер. Мы только что вернулись.
- Вы уже в курсе дела?
- Так точно, господин штурмбанфюрер.
Я продолжал:
- Я вас жду завтра в семь часов утра в своем кабинете.
- Ровно в семь я буду у вас, господин штурмбанфюрер.
- Я намерен перевести вас на другую работу.
Наступила небольшая пауза, и голос Пика произнес:
- Слушаюсь, господин штурмбанфюрер.
Два больших крематория были закончены до срока. И 18 июля 1942 года рейхсфюрер лично прибыл на их открытие.
Машины с официальными лицами должны были прибыть в Биркенау в два часа пополудни. Но в половине четвертого их все еще не было. Это опоздание едва не послужило причиной серьезного происшествия.
Разумеется, я хотел, чтобы особая обработка в присутствии рейхсфюрера прошла без осложнений. Для этого я решил использовать в качестве пациентов непригодных не из своего лагеря. Дело в том, что своих заключенных было труднее без хлопот подвергнуть обработке - назначение крематориев все уже хорошо знали. Поэтому я договорился, чтобы мне доставили из какого-нибудь польского гетто эшелон в две тысячи евреев. Партия прибыла незадолго до полудня, и я разместил заключенных под охраной эсэсовцев и собак в большом внутреннем дворе крематория № 1. Без десяти два евреям объявили, что их поведут в баню. Но рейхсфюрера все не было. Ожидание затянулось, и евреи, измученные нестерпимой духотой, становились все беспокойнее, стали требовать пить, есть, а потом начали метаться с криками по двору.
