Отец Лорхен тянул ее за рукав и кричал, не помня себя:
- Замолчи! Замолчи!.. Уймись, сука!
Она оттолкнула его и завопила еще громче. Крестьяне орали, Лорхен старалась перекричать их своим пронзительным голосом, от которого можно было оглохнуть.
- А ты что скажешь? Думаешь, я не видела, как ты разделывал каблуками солдата - того, который лежит в той комнате? Может, уже кончился. А ты, покажи-ка свои руки!.. На них до сих пор еще кровь. Думаешь, я не приметила, как ты орудовал ножом? Все расскажу, если будете топить его. Всех вас засудят до единого.
Крестьяне с дикими криками и бранью наступали на Лорхен. Один из них погрозил ей кулаком, но друг Лорхен сгреб дерзкого за шиворот, и они схватились. Какой-то старик сказал Лорхен:
- Если нас засудят, то и тебя тоже.
- И меня, - отозвалась она, - я не такая трусливая, как вы.
И пошла, и пошла...
Крестьяне не знали, что и делать. Обратились к отцу:
- Что ты не заткнешь ей глотку?
Старик понял, что если Лорхен не угомонится, дело может плохо кончиться. Он знаком предложил крестьянам замолчать. Наступила тишина. Только девушка продолжала говорить, но, не встречая возражений, вскоре утихла, как огонь без пищи. Отец Лорхен откашлялся и начал:
- Ну так куда же ты гнешь? Неужели ты хочешь загубить нас?
- Я хочу, чтобы его спасли, - ответила она.
Крестьяне погрузились в раздумье. Кристоф даже не пошевелился: он застыл в своей гордыне и, казалось, не понимал, что спор идет о нем" однако вмешательство Лорхен взволновало его. А Лорхен как будто не замечала его; прислонившись к столу, за которым сидел Кристоф, она дерзко смотрела на крестьян, а те курили, не подымая глаз. Наконец старик, пососав трубку, начал:
- Топи не топи - если он останется, его песенка спета. Унтер признал его. По головке за такие вещи не гладят. Одно для него спасение: немедля перемахнуть через границу.
Крестьянин сообразил, что в конечном счете для всех будет выгоднее, если Кристоф исчезнет: он таким образом как бы сам признает свою вину. Так как беглеца тут уже не будет, они смогут всю вину свалить на него. Остальные поддержали старика - они с полуслова понимали друг друга. Теперь, когда решение было принято, им хотелось одного: чтобы Кристоф поскорее убрался. Словно забыв обо всем, что они наговорили юноше за минуту перед тем, они подошли к нему с таким видом, будто только и думали о его спасении.
- Дорога каждая минута, сударь, - сказал отец Лорхен. - Они скоро вернутся. За полчаса они дойдут до форта. Да еще кладите полчаса на обратный путь... Так что времени осталось в обрез, надо бежать.
Кристоф поднялся. Он успел принять решение. Было ясно, что остаться здесь - значит идти на верную гибель. Но уехать, уехать, не свидевшись с матерью?.. Нет, нет, это выше его сил. Он сказал, что сперва отправится в город, - он успеет еще уехать и перейти границу ночью. Но крестьяне неистово завопили. Только что они преграждали путь к дверям, чтобы не дать ему скрыться, а теперь сердились, что он медлит. Вернуться в город значит наверняка попасться: его, небось, уже сейчас подкарауливают и, как только он переступит порог дома, арестуют. Но Кристоф уперся. Лорхен поняла его:
- Вы хотите повидать маму? Я сама пойду к ней.
- Когда?
- Сегодня вечером.
- Правда? Пойдете?
- Сию же минуту.
Она накинула косынку.
- Напишите несколько слов, я ей отнесу... Пойдемте, я дам вам чернил.
Девушка повела его в смежную комнату. На пороге она обернулась и, строго глядя на своего милого, наказала ему:
- А ты будь наготове. Ты его и проводишь. И не вздумай уходить, пока он не очутится по ту сторону границы.
- Ладно, ладно, - промолвил тот.
Кавалер больше чем кто-либо торопился сплавить Кристофа во Францию, а если можно, то и дальше.
Лорхен вышла с Кристофом в другую комнату. Он все еще не мог решиться. Сердце его разрывалось от боли при мысли, что он не обнимет на прощанье мать. Когда-то он свидится с нею? Она так стара, так устала, так одинока! Этот новый удар добьет ее. Как она будет жить без него?.. Но что будет с нею, если он останется, если его осудят, бросят на годы в тюрьму? Ведь тогда-то уж наверное ее ждет нищета и одиночество! Если же он будет на свободе, хотя бы вдали от матери, он сможет оказать ей поддержку; она приедет к нему.
Раздумывать было некогда. Лорхен взяла его руки в свои; она стояла перед ним и смотрела ему прямо в глаза; их лица почти соприкасались; она обхватила его шею руками и поцеловала в губы.
- Скорей! Скорей! - сказала она вполголоса, указывая на стол.
Кристоф махнул рукой и сдался. Он сел. Лорхен вырвала из конторской книги листок бумаги в красную клетку.
Он написал:
"Дорогая мамочка! Прости меня! По моей вине на тебя обрушилась большая беда. Действовать иначе я не мог. Я не сделал ничего плохого. Но теперь я принужден бежать и расстаться с родиной. Та, что передаст тебе эту записку, расскажет тебе все. Я хотел проститься с тобой. Но меня не пускают. Говорят, что меня все равно арестуют еще до свидания, с тобой. Я так несчастен, что сам уже ничего не могу решить. Я перейду границу и буду ждать от тебя весточки. Девушка, которая вручит тебе мое письмо, привезет мне ответ. Скажи, как мне поступить? Что ты мне скажешь, то я и сделаю. Ты хочешь, чтобы я вернулся? Скажи одно только слово, и я вернусь! Мне невыносима мысль, что ты останешься одна. Как же ты будешь жить? Прости меня! Прости! Я люблю тебя и целую..."
- Поспешим, сударь, а то будет поздно, - сказал друг Лорхен, приоткрыв дверь.
Кристоф торопливо подписался и протянул письмо Лорхен.
- Вы сами передадите?
- Сейчас же, - сказала девушка и стала собираться. - Завтра, продолжала она, - я привезу вам ответ: ждите меня в Лейдене (это первая станция по ту сторону границы), на перроне вокзала.
(Любопытная Лорхен успела прочесть письмо Кристофа через его плечо.)
- Вы мне расскажете все? Как она перенесла этот удар? И все, что она скажет? Вы ничего не утаите от меня? - с мольбой спрашивал Кристоф.
- Все расскажу.
Они уже не могли говорить так свободно, как раньше: друг Лорхен стоял на пороге и смотрел на них.
- И потом, господин Кристоф, - сказала Лорхен, - я буду иногда бывать у нее, я напишу вам о ней, не тревожьтесь.
Она крепко, по-мужски, стиснула его руку.
- Идем! - сказал крестьянин.
- Идем! - сказал Кристоф.
Все трое вышли. Дойдя до дороги, они расстались: Лорхен повернула в одну сторону, Кристоф со своим провожатым в другую. Шли молча. Серп луны, задернутый прозрачным, как пар, облачком, исчезал за лесом. Бледный свет лился на поля. В оврагах стлались густые и белые, как молоко, туманы. Зябко вздрагивала листва, омываемая влажным воздухом... Как только они вышли за околицу, крестьянин вдруг отступил назад и знаком остановил Кристофа. Оба прислушались. С дороги доносился мерный солдатский шаг. Крестьянин перескочил через изгородь и пошел полем. Кристоф последовал за ним. Теперь они шли прямо через пашню. Топот затих. Крестьянин, обернувшись к дороге, погрозил в темноте кулаком. Сердце у Кристофа екнуло, как у затравленного зверя. Они пустились в путь, обходя деревни и одинокие фермы: лай собак выдал бы их. Перевалив через поросший лесом холм, они увидели вдалеке красные огни железнодорожного полотна. Ориентируясь на эти маяки, решили направиться к станции. Это оказалось делом нелегким. Чем ниже спускались они в долину, тем гуще становился туман. Путь преграждали два-три небольших ручья. Дальше расстилались неоглядные свекловичные поля, пашни. Казалось, им не будет конца. Долина шла волнами: пригорки сменялись оврагами, приходилось зорко смотреть себе под ноги. Проплутав некоторое время наудачу в тумане, они наконец увидели на насыпи, в двух-трех шагах, фонари железной дороги. Взобрались на откос. Пренебрегая опасностью, пошли вдоль полотна и остановились метрах в ста, не доходя до станции; здесь они снова выбрались на дорогу. А вот и станция. До отхода поезда двадцать минут. Вопреки наказу Лорхен, крестьянин расстался с Кристофом здесь. Он спешил домой - ему не терпелось узнать, какая судьба постигла его односельчан и его собственный дом.
Кристоф, купив билет до Лейдена, сидел в ожидании поезда в пустом зале третьего класса. Когда поезд прибыл, клевавший носом чиновник подошел к Кристофу, мельком взглянул на его билет и открыл ему дверь. В вагоне не было ни души. В поезде все спало. Все спало в полях. Но Кристоф, как ни был он измучен, не спал. Тяжелые стальные колеса несли его к границе, и чем ближе, тем сильнее жаждал он очутиться вне опасности. Через час воля. А пока достаточно одного слова - и его схватят... Схватят... Все в нем возмущалось против этой мысли. Быть раздавленным ненавистной силой!.. Ему не хватало воздуха. Он забыл о матери, об отчизне, которую покидал. Перед угрозой утраты свободы все вытеснила единственная эгоистическая мысль - о ней, о свободе, которую он жаждал спасти. Любой ценой! Да, пусть даже ценой преступления... Он жестоко каялся, что сел в поезд, когда можно было добраться до границы пешком. Решил выгадать несколько часов. Стоило спешить! Чтобы угодить волку в пасть. Конечно, его уже ждут на пограничной станции; вероятно, даже послан приказ об аресте... Не соскочить ли на ходу с поезда? Он приоткрыл дверь купе, но было уже поздно: поезд остановился. Прошло минут пять. Вечность. Кристоф, забившись в угол купе, в страхе смотрел из-за занавески на перрон, где маячила фигура жандарма. Начальник станции вышел из кабинета с депешей в руках и быстрым шагом двинулся к жандарму. Кристоф не сомневался, что депеша о нем. Рука его невольно искала оружие. У него ничего не было, кроме острого ножа о двух лезвиях. Он открыл его, не вынимая из кармана. Кондуктор, с фонарем на груди, наскочил на начальника станции и побежал вдоль поезда. Кристоф видел, как он приближался к его вагону. Судорожно зажав в кулаке рукоятку ножа, он думал:
