Один Бог знает, говорил ли он правду. Когда он уехал, я не смела броситься в фьорд, не смела из боязни греха... и ради ребенка, которого ждала... И потом... И потом я начала уже так любить тебя! - Она вскрикнула, словно от невыносимой муки. Муж быстро повернул к ней голову.
- Когда родился Бьёргюльф - о, мне казалось, что я люблю его больше собственной жизни! Когда он лежал, борясь то смертью, я думала: угаснет он - умру тогда и я! Но я не молила Бога пощадить жизнь мальчика...
Лавранс очень долго сидел молча, прежде чем спросил мертвым и тяжелым голосом:
- Оттого, что я не был его отцом?
- Я не знала, был ли ты его отцом! - сказала Рагнфрид, вся похолодев.
Долго сидели они молча, в мертвой тишине. Вдруг муж спросил пылко:
- Во имя Бога, Рагнфрид, зачем ты рассказываешь мне все это теперь?
- Ах, не знаю! - Она заломила руки так, что пальцы захрустели в суставах. - Чтобы ты мог отомстить мне! Прогони меня из своего дома!..
- Неужели ты думаешь, это мне поможет? - Его голос дрожал от презрительной насмешки. - А потом у нас есть дочери, - тихо сказал он, Кристин... и малютка.
Рагнфрид некоторое время сидела молча.
- Я помню, как ты осуждал Эрленда, сына Никулауса, - тихо сказала она. - Какой же приговор ты произнесешь тогда надо мной?..
По телу Лавранса медленно пробежала холодная дрожь, и это вывело его немного из неподвижности.
- Ты жила... Мы прожили с тобой почти двадцать семь лет! Это не то, что судить о чужом человеке! Я понимаю, что тебе за все эти годы было хуже худого.
Услышав эти слова, Рагнфрид, рыдая, упала на сено. Она осмелилась протянуть руку и коснуться его руки. Лавранс не пошевелился и сидел тихо, как мертвый. Тогда Рагнфрид стала плакать все громче и громче, - муж продолжал сидеть все так же неподвижно, глядя на слабый сероватый свет, брезжущий вокруг двери. Наконец Рагнфрид смолкла и лежала тихо, как будто выплакав все свои слезы. Тогда Лавранс быстро погладил ее по плечу и руке. И Рагнфрид принялась опять плакать.
- Помнишь ли ты, - сказала она сквозь слезы, - того человека, который приходил к нам однажды, когда мы жали в Скуге. Того, который знал старинные песни? Помнишь ли одну из них - о мертвеце, который вернулся на землю из мира мучений и поведал сыну своему о том, что он там видел? Как слышался скрежет из глубины преисподней - это неверные жены мололи своим мужьям землю вместо хлеба! Окровавлены были те камни, которые они ворочали, окровавленные сердца висели из их грудей!..
Лавранс ничего не сказал.
- Все эти годы я думала об этих словах, - сказала Рагнфрид. - Мое сердце исходило кровью каждый Божий день, потому что мне каждый день казалось, что я перемалываю для тебя землю вместо хлеба!..
Лавранс сам не знал, почему он ответил на это так, как он ответил. Он чувствовал, что грудь его стала пустой и впалой, как у человека, которому вырезали на спине "кровавого орла"["Кровавый орел" - казнь, которая применялась во времена викингов. Осужденному вырезали ребра со спины и вырывали через рану легкие и сердце. Иногда приговоренные к казни сами просили вырезать им "орла", чтобы доказать снос мужество и презрение к смерти.].
Но он тяжело и устало опустил руку на голову жены и проговорил:
- Земля ведь должна перемалываться, моя Рагнфрид, чтобы на ней мог вырасти хлеб.
Когда Рагнфрид хотела поцеловать его руку, он быстро отдернул ее. Потом взглянул на жену, взял ее руку, положил к себе на колени и приник к ней своим холодным, застывшим лицом. И так сидели они, не шевелясь и не разговаривая больше...
