– Божественно, не правда ли, просто божественно! – послышались слова дамы в летах, когда компания приблизилась к гробнице.
– Мне тоже подумалось, что это довольно божественно, – заметил Хоу, поднимая брови. – Вообще, я убежден, можно пройти Харроуроуд от начала до конца и не найти ничего подобного. Ничего даже отдаленно похожего.
Сесиль выглядела озадаченной, а Гертруда чуть не давилась от смеха, когда они подошли к главному барельефу, изображающему мученичество святого Стефана в самой мрачной средневековой манере.
– Ну, разве это не прекрасно! – воскликнула Сесиль, в голосе которой слышалось благоговение.
– Нет! – отрезала Гертруда.
– Этот чудный барельеф не прекрасен? Гертруда, что ты говоришь! – возмутилась Сесиль.
– Не вижу здесь ровным счетом ничего хорошего, – сказала Гертруда с прямолинейной откровенностью. – Не понимаю, почему святой Стефан должен быть таким ужасно тощим и отталкивающим. Неужели, чтобы стать мучеником надо обязательно поджать ногу и склонить голову на плечо?
Живые люди никогда не принимают таких поз. Почему это должно мне нравиться? А тебе что в этом нравится, Сесиль?
Красивое лицо Сесиль помрачнело. Она закусила губу, вдруг отчетливо поняв, что этот барельеф ей тоже совершенно не нравится, и, тут же разозлившись и на себя и на свою подругу, резко проговорила:
– Я хотела бы знать, что скажет мистер Хоу.
Хоу некоторое время стоял молча, сосредоточенно разглядывая изображение, а затем начал так:
– Дело в том, что я и сам немного первомученик, – и тут же был прерван звонким и резким смехом Гертруды, ибо его совершенно бессмысленное, но при этом неотразимо смешное замечание сводило на нет сентиментальные ожидания высокомерной Сесиль. Однако та тотчас же парировала:
– Гертруда, будь добра, позволь мистеру Хоу закончить мысль.
– Я был бы благодарен мисс Грэй, если бы она помогла мне в этом непростом деле, – сказал Хоу, поспешно приходя ей на выручку. – Быть может, она вплела бы в мои рассуждения золотую нить здравомыслия, которого им, как правило, очень недостает. Что же до нашего гостеприимного хозяина, – продолжал он, кивнув на побиваемого камнями святого, но в то же время не сводя глаз с надувшейся от обиды Сесиль, – и трудностей религиозного характера, которые ему здесь досаждают, должен сказать, что барельеф кажется мне очень хорошим – утверждение, которое я могу себе позволить со всем авторитетом человека, не понимающего в этом ровным счетом ничего. И я очень обязан всем вам за то, что вы привели меня сюда.
Это суждение было высказано со свойственным мистеру Хоу старанием угодить всем присутствующим, и, тем не менее, Сесиль торжествовала победу. Воспользовавшись тем, что Хоу отвлекся на минуту, чтобы выполнить какую-то просьбу Кэтрин, она сказала Гертруде:
– Надо заметить, мистер Хоу очень хорошо разбирается в этих вещах.
Все было сказано совершенно невинным тоном, но на ее губах блеснула язвительная улыбка, и Гертруда поняла намек.
– Что ж, – бросила она, мгновенно выйдя из себя, – раз мистер Хоу так невероятно умен, иди и разговаривай с ним, а не со мной. Я же дурочка. Мне этого не понять. Нет, никак не понять: по-моему, это совершеннейшее уродство. И запомни вот что: никакой посторонний человек никогда не заставил бы меня говорить с тобой так, как говорила со мной ты, когда еще была моей подругой. А теперь уходи и оставь меня в покое.
Сказав это, Гертруда бросилась вон, стараясь не смотреть на ни в чем не повинного Хоу и его сентиментальную кузину. Она пребывала в сильнейшем замешательстве. Сесиль, при всех ее недостатках, была главным козырем Гертруды, ведь с ее помощью она изводила собственных сестер и всех окружающих, бравируя этой дружбой, которую давно следовало бы разорвать. Но вдруг эта единственная привязанность, эта компрометирующая ее связь, которой она оставалась верна наперекор всем, кто искренне о ней заботился, подвела ее и теперь смеется над нею вместе с этим долговязым клоуном. Сердце девушки бешено колотилось, когда она мрачно пересекла кольцо гостей, поглощенных приготовлениями к трапезе.
– Послушай, Гертруда, помоги нам, пожалуйста, хоть немного, – Кэтрин сказала это строго, но без намеренной грубости. – Передай мне кувшин.
Гертруда едва заметно топнула ногой, ее глаза прищурились, а губы плотно сжались, выдавая вдруг поднявшееся в ней раздражение.
– Гертруда, – с негодованием повторила Кэтрин, – ты слышала, о чем я тебя попросила?
Но Гертруда замерла с кувшином в руке, уставившись в пространство со странной улыбкой, а в глазах у нее уже вспыхнул пугающий огонек, всегда предвещавший взрыв.
– Гертруда, – вскричала Кэтрин, – ты что, оглохла? – и протянула к ней руку. Гертруде же показалось, что та хочет толкнуть ее, и, в тот самый миг, когда Маргарет с готовностью поднялась, чтобы передать кувшин, младшая из девушек, ослепленная яростью, решила, что сестры задумали на нее напасть. С нечленораздельным криком она отпрянула, резко выбросив руку вперед. Нечто с шумом мелькнуло в воздухе, и на Кэтрин дождем просыпались мелкие осколки кувшина, разбившегося о дерево прямо у нее за спиной.
– Гертруда! – сказала бледная от страха Кэтрин, поднимаясь на ноги и глядя на сестру. Та в ответ издевательски расхохоталась и бросилась в густые заросли. Еще некоторое время было слышно, как она, словно одержимая, продирается сквозь чащу, затем все стихло.
Глава 5
Приключения гребной лодки
– Мистер Флери, – примерно через полчаса после исчезновения Гертруды проговорила Кэтрин Грэй, ухаживая за гостями, – не желаете ли еще лимонада?
Люсьен, повернувшись к ней с вялой, но сердечной улыбкой, собрался было протянуть свой бокал, когда сверху в него что-то упало. Это были первые капли дождя.
– Боги ответили, – сказала Маргарет с той улыбкой, с какой девицы обыкновенно цитируют Теннисона[4].
– Что за трезвенники эти боги, – добавил Хоу.
– Как думаете, это надолго? – спросила его Кэтрин.
– Нет, я думаю, это навсегда, – ответил Хоу, совершенно не представляя, что имеет в виду – Сказать по правде (для разнообразия неплохо иногда говорить правду), дождь мочит всех тварей земных по роду их – без исключения. Полагаю, вам лучше спрятаться под навес: чтобы созерцать буйство стихии, нужна хотя бы такая дистанция. У вас есть зонты?
– Да, – ответила Кэтрин. – Мы с Маргарет возьмем этот, а мисс Флери может воспользоваться зонтом Гертруды. Надеюсь, эта сумасбродка сообразит спрятаться от дождя на станции; она ведь туда отправилась. Полагаю, нам тоже придется идти домой этим путем. А у вас есть зонт, мистер Хоу?
– У меня нет зонта. Мой зонт – вселенная, – очень серьезно ответил Хоу. – Что ж, это хороший опыт, как обыкновенно говорят, когда имеют в виду что-нибудь невыносимо отвратительное.
Не успел он закончить фразу, а капли дождя уже заплясали на трепетавшей под ними листве, и вода блестящими ручейками заструилась с полей его шляпы сначала на дерзко выступающий нос, затем на плащ, однако неистовство стихии, казалось, ничуть не омрачило ясный взгляд его холодных голубых глаз.
– Надеюсь, дождь вам не досаждает? – проговорил он. – Могу ли я быть чем-нибудь полезен? Я с ранних лет задаюсь этим вопросом, “предполагая отрицательный ответ” – как сказано в учебнике Арнольда[5].
– Не думаю, что нам имеет смысл оставаться здесь, – возразила Кэтрин. – Лучше поспешим к станции, чтобы как можно быстрее добраться домой.
– Но ведь такой сильный дождь, – с тревогой заметила ее тетя.
– Здесь мы точно так же вымокнем, – ответила племянница.
Тетя больше ничего не сказала, ибо кротость в соединении с некоторым налетом светскости всегда заставляли ее отступать перед хозяйской решительностью племянницы. Кэтрин, которая, как правило, не забывала взглянуть на проблему с разных сторон, вдруг добавила: – Но что же делать с лодкой?
– Нельзя ли найти где-нибудь крытый причал? – спросил Люсьен.
– На несколько миль вокруг нет ничего подобного, – уверенно проговорила Кэтрин. – Боюсь, нам придется отправиться на ней домой по реке.
– На вашем месте я не решился бы отправиться на ней даже по суше, – робко заметил Хоу. – Я как раз собирался предложить свою помощь, а потом позабыл: мне не составит никакого труда отогнать старую добрую каравеллу в ее уютное гнездышко, пока вы будете трястись по железной дороге. В этом случае я советовал бы вам поскорее идти в противоположном направлении – на станцию. Так что же, все готовы?
– О, мистер Хоу, – сказала Кэтрин, взглянув на него, – это так любезно с вашей стороны.
– Будет еще любезнее, если вы позволите мне отправиться своей дорогой, – поспешно заметил он. – Будьте добры, Люсьен, передайте мне вон ту корзину. Здесь довольно сыро, вы не находите?
Ощетинившись зонтами, пестрая компания вступила под ревущие потоки дождя. Управляли движением этой невеселой процессии, торопливо обмениваясь односложными репликами, два члена группы – старшая из девушек, спешащая через лужи и грязь во главе шеренги, и замыкавший ее длинноногий молодой человек с вороньим лицом и высоко поднятым воротником. Ветер и ливень неистовствовали изо всех сил, так что временами наши естествоиспытатели почти не слышали друг друга. И лишь однажды между порывами ветра, когда сплошная пелена воды чуть поредела, Маргарет разобрала слова, слетевшие с тонких губ Хоу: “Однако небо совсем затянуло, похоже, дождя не миновать”.
