В день моего приезда между мной и мамой произошел такой разговор. Я спросила: "Как ты себя чувствуешь? Лида писала, что ты совсем плохая".
— Ничего, как видишь. Слава Богу. Плохо бывает, когда начинаются эти, как их зовут? Магнитные бури. А так…можно терпеть.
— Зачем же Лида, как и с Милой тогда, меня запугивает? Ведь я, получив от нее письмо, по улицам ходила и плакала. В аптеках умоляла лекарства без рецептов для тебя мне выдать. Ты же мне эти рецепты не прислала….
— Спасибо, помогают твои таблетки. А у нас с этим никуда не годится: рецепт выпишут, а микстуры такой нет. А пугает тебя Лида, чтобы ты скорее приехала. Я им всем так и сказала: "Ни с кем не соединюсь, пока Юля не приедет. Хочу жить с ней".
— Мама, — возразила я ей, — Как я могу здесь жить, если мой дом в другом городе?
— А ты сюда переезжай, тебя сразу ко мне пропишут. Незамужних дочерей к старым родителям без всякого спора прописывают.
— А ты не думаешь, что я там выпишусь, а сюда… Мало ли как в жизни бывает. И останусь ни с чем. К тому же эта квартира мне совсем не нужна. Я и так живу одна в двухкомнатной. И Майя жильем обеспечена. Галина и ее дочери — тоже. А Юдины впятером на сорока квадратных метрах ютятся. Им же очень тесно. Это раз. Во-вторых, Олегу, внуку твоему, с женой и ребенком, пора уже отделиться от родителей и жить самостоятельно. Выделишь ты ему комнату, сама съедешься с Юдиными — в трехкомнатной. Одна комната — тебе, другая — им, а третья будет как бы моя. Я стану часто к тебе приезжать и жить около тебя сколько потребуется. Только на этом условии пообещала я Лиде и Родиону, что буду уговаривать тебя съехаться с ними, а не с Галиной.
— Хорошее у тебя условие, справедливое, — одобрила мама бескорыстие мое, но не стала скрывать, что не вериться ей, что все сложится именно так, как я планирую. Она же была гораздо опытнее меня и прекрасно знала, что в жизни сбываются только дурные предчувствия, но не благие намерения. И попыталась меня переубедить, предостеречь. И вот что добавила к сказанному:
— Не согласится Лида, чтобы ты у них каждое лето жила. Хоть десять комнат ей дай. Я спросила ее как-то раз, уважает ли она тебя. Она, нахалка, ляпнула мне: "Не люблю, когда Юлька приходит к нам. Ре'вную я ее". Я стала стыдить ее: "Она же твоя родная сестра"! А она свое талдычит: "Ну и что, что родная. Она же одинокая".
Я прекрасно сама знала все, что мама мне сказала, видела своими глазами, как относится ко мне Лида. Зазывает к себе, угощает. Но… не успеешь, бывало, встать из-за стола, она тебе уже подает верхнюю одежду, сняв ее с вешалки. Вспомнив все это, я даже раскаялась, что обещала Юдиным позаботиться об улучшении их жилищных условий. Но нарушить данное им слово не могла. Помнила я и другое. Родион — мой бывший ученик. А ведь именно они, мои первые ученики, были мне поддержкой и опорой и столько раз выручали из беды, когда начинала меня "есть поедом" администрация лишь за то, что я стараюсь хорошо работать! Разве можно такими "вещами" пренебрегать? Одним словом, очень сковывало меня то, что я — бывшая учительница Юдина и многим ему обязана.
Заканчивая беседу с мамой, я пообещала ей:
— Ревнует, но скоро перестанет. Мне же ее красавец Родька совсем не нужен. Она убедится в этом, когда мы все вместе поживем, вчетвером то есть.
Не знаю, согласилась мама со мной или нет, но возражать больше не стала. И через несколько дней дала согласие съехаться с Юдиными…
Узнав эту новость, Родион пришел в состояние, близкое к эйфории. Он был готов, кажется, передо мною на задние лапки встать, выражая благодарность за оказанную ему услугу. И если раньше, говоря мне любезности, улыбался, то теперь прямо-таки расплывался в улыбках, что так нравилось Полиночке. (На сей раз я приехала к маме не одна, а с дочерью и со своей, пока единственной внучкой. После того, как обе они прошли курс лечения, врачи посоветовали моим "девочкам" погреться на солнышке, и Петя, сжалившись над ними, отпустил их от себя на две недели).
Как на крыльях летая, принялся Родион собирать необходимые для предстоящего обмена справки. А Полина, как маленькая обезьянка, ему подражать. Отняла у меня косметичку и стала туда складывать всякие бумажки — "документы" — и с такой важностью разгуливать с этой сумочкой подмышкой по квартире и по улице, когда мы выходили с нею погулять, что можно было просто животики надорвать со смеху.
Восхищаясь непосредственным, очень интересным ребенком, начали мы, взрослые, постепенно приходить в себя после пережитой трагедии….
Старшая сестра, еще не потерявшая надежду завладеть родительскими квадратными метрами, держала у себя ордер на мамину квартиру и никак не соглашалась его вернуть. Я ничего ей не сказала, когда она явилась к маме и застала меня дома. Лишь посмотрела на нее выразительно, и она, не зная, чем объяснить свое странное поведение, сдалась.
Чем ниже кланялся мне Родион, благодаря за оказанное им, Юдиным, покровительство, тем сдержаннее вела себя со мной Лида. Ревность ее, наверное, уже замучила. Может быть, она ночей не спала, воображая, что будет, когда обмен состоится и я поселюсь у них. Но кто принуждал ее принимать поставленные мною условия?
Своего недовольства отношением младшей сестры ко мне я тоже не высказывала. Я просто перестала приходить к Юдиным на их старую квартиру. Виделись мы с Лидой только в мамином доме, при маме. А в ее присутствии выговаривать младшей сестре, ссориться с кем-либо, мне вовсе не хотелось. Это только в молодости, когда и мама была молода и здорова, я, отстаивая справедливость, не считала нужным сдерживаться. Надо сказать, от мамы я своих сомнений не скрывала. Но поговорить с нею наедине, обсудить все обстоятельства какого-либо дела — это одно, а бросать вызов, в чем-то упрекать младшую сестру, с которой маме предстоит жить бок о бок, — это уже совсем другое дело. Тем более не могла я пожаловаться на Лиду ее мужу, который расшаркивался передо мной. Что я должна была ему сказать? "Твоя, мол, супруга ревнует тебя ко мне. Образумь ее"! И что бы он мне ответил на это? И как бы я себя почувствовала, выслушав его? И к чему бы этот наш с ним разговор привел? Мне это выяснять совершенно не хотелось.
Одну семейную проблему — с кем будет мама дальше жить, мы, как нам тогда казалось, решили. Теперь нужно было сосредоточиться на другой: кто должен будет стать официально хозяином ее сада? Работать в нем по-прежнему собиралась я. Но, к сожалению, приехала с опозданием. Обычно 20 июня я была уже в Летнем. А в этом году приехала 5 июля. Задержалась не по своей вине. Младший брат моего зятя вздумал жениться. Пришлось Майе с мужем ехать к нему на свадьбу, в ту деревню, где живут родители Петра и этот парень. А я должна была сидеть с Полинкой, которую ее родители "подбросили" мне по пути туда. Вот и сидела и ждала.
Поскольку меня долго не было, а Галина, как всегда, не очень-то перетруждалась в мамином саду, он сильно зарос. Молодые поросли вишни распространились по всему участку. И соседи начали поговаривать: не пора ли престарелой хозяйке продать этот сад, коли уж она сама с ним не справляется. Нашелся добрый человек, передал маме эти пересуды. Она стала нервничать, искать выход из создавшегося положения. После долгих размышлений попросила Родиона почистить ее делянку. Он пообещал помочь, но не за "здорово живешь", разумеется. За каждый визит в сад он потребовал у тещи плату — пол-литра водки. Распивал ее там же, в саду, справившись с дневным заданием, которое сам и ставил перед собой. Он уже вышел на пенсию, по льготным условиям, — в 50 лет. Лида пока еще работала — уборщицей на заводе, приходила с работы рано — подметет закрепленную за ней территорию в каком-то цехе и ступай себе, куда хочешь. Приготовив обед, первое и второе, она тоже ехала с сад. Там, на свежем воздухе, они и пировали вдвоем каждый день. До замужества Лида не притрагивалась к спиртному. Теперь стала выпивать с удовольствием. Обед без стопочки водки, как она однажды высказалась, не обед.
Работу, порученную ему, хотел Родион начать с ломки старого, обветшавшего домика, чтобы, мол, позднее построить новый. Но Галина, которая ведь по-прежнему приезжала на мамины шесть соток, узнав, что он задумал, догадавшись, какая у него "программа-минимум" и "программа-максимум", помешала ему его планы осуществить.
— Ни в коем случае, — заявила она зятю со всей решимостью, — нельзя рушить старый домик. Если ты его ликвидируешь и построишь новый, вложив в него свои средства, ты начнешь претендовать на эту мамину собственность. А этого мы не допустим. Квартира, так уж и быть, пускай тебе достанется, а сад нам с Юлией!
Спор между Галиной и Родионом произошел еще до моего приезда (с Майей и Полиночкой) и при маме. Она, вспомнив, что мы должны вот-вот нагрянуть, поддержала старшую дочь.
— Ломать? — слабым голосом, но недовольным тоном спросила она у своего работника. — Ломать быстро. А строить долго. Ломать…. Приедет Юля, да еще с дочкой, станут сюда наведываться. А как дождь польет, где они будут от него прятаться?
