Ознакомительная версия.
- Но знаешь, то, что разбивает пару, в итоге еще больше ее сплачивает. Трудности, сначала разделившие двоих, в конце концов их объединяют; в противном случае они и не были парой. Два несчастных человека, которые ошиблись, переводя стрелки, и оказались на одних путях...
- Никогда бы не подумал, что ты и Янник...
- Мне самому не верится. Это противоестественно.
- Извини, что я спрашиваю об этом, но... может, есть кто-то другой?
- Не знаю. Совершенно ничего не могу сказать. Я неверующий, ты знаешь, но, может быть, где-то сидит эта сволочь, не знаю...
- Мишель, ты расклеиваешься буквально на глазах... Я тебя спрашиваю, есть ли у Янник другой мужчина.
Я не понимал. Я уже ничего не понимал. О чем он спрашивал? Что я ему ответил?
- Прости, старик,... я немного не в себе. Уже не соображаю, о чем ты говоришь. Правда, извини, что разбудил, но... я пьян. Да, точно, набрался по самое горло. Я не должен был поднимать тебя с постели... Я запаниковал...
- Запаниковал, ты? Забыл, верно; как у нас загорелись оба мотора? И еще две сотни пассажиров на борту...
- Да, но гораздо труднее, когда некого спасать...
- Ты правда не хочешь зайти к нам? Тут рядом Моника, можешь сказать ей словечко.
- Нет, все образуется; у меня скоро самолет... улетаю с одной знакомой. Янник очень хотела, чтобы мы летели вместе...
- Женщины, мне их не понять.
- Не говори ерунды, они - единственное, что поддается пониманию и имеет смысл, здесь, на грешной земле...
- Она уходит, но не хочет оставлять тебя одного, так?
- Да. Она прекрасно знает, что я не могу жить без нее.
- И посылает вместо себя подружку? Ну знаешь, у меня одиннадцать тысяч летных часов, но... чтобы на такой высоте!
- Я эгоист. Эгоизм, кроме всего прочего, означает еще и то, что ты живешь для другого, что у тебя есть смысл жизни.
- Для меня это слишком сложно... Мишель? Ты еще там? Тебе нужно поспать, старик.
- Ничего, скоро пройдет, я тут жду кое-кого... Я только хотел тебе сказать, что Янник...
Но я не мог позволить себе эту низость, хоть бы она и принесла облегчение. У Жан-Луи обостренное чувство ответственности. Он не раздумывая бросился бы выполнять свой долг, позвонил бы в службу спасения; и тогда, вместо того чтобы дать одинокому паруснику мирно отчалить, мы бы получили еще месяц-другой этой отвратительной дрессуры, предоставив смерти точить клыки.
- Я только хотел сказать, что, когда все отдал одной женщине, понимаешь, что это всё неистощимо. Если думаешь, что все кончено, когда теряешь единственную любимую, значит, ты не любил по-настоящему. Одна часть меня загнана в угол... но другая уже на что-то надеется. Этого не разрушить. Она вернется.
- Я тебе твержу об этом с самого начала.
- Она вернется. Нет, конечно, она уже не будет прежней. У нее будет другой взгляд, другая внешность. Она даже одеваться будет по-другому. Это нормально, естественно, что женщина меняется. Пусть она будет выглядеть иначе, пусть у нее будут седые волосы, например, другая жизнь, другие беды. Но она вернется. Может, я только горланю, один, в темноте, чтобы подбодрить себя. Уж и не знаю. У меня немного с головой что-то... Я позвонил, я говорю с тобой, потому что не могу думать, а слова как раз и нужны для того, чтобы выручать нас. Слова, они как воздушные шары, удерживают на поверхности. Я звоню тебе, чтобы ухватиться за спасительную ниточку. Янник больше нет, и все вокруг наполнилось женщиной. Нет, это не конец. Со мной не кончено. Когда говорят, что кому-то конец, это лишь означает, что он продолжает жить. Нацизм существует и без нацистов, и угнетение продолжается, не опираясь уже ни на какие силы полиции, и сопротивление может быть не только с оружием в руках. Боги-знаки пляшут у нас на хребтах, скрываясь под покровом судьбы, рока, слепого случая, а мы проливаем кровь, чтобы они могли напиться. Может быть, они собираются там каждый вечер и смотрят вниз, оценивая развлекательную программу дня. Им необходимо смеяться, потому что они не умеют любить. Но у нас, у нас есть наше знамя людей, наша честь. А честь и состоит в том, чтобы отвергать несчастье, это - отказ от безропотного приятия всего. Именно об этом я говорю тебе, об этой борьбе, об отстаивании своей чести. Я вспомнил сейчас, с каким достоинством Янник слушала то, что говорил доктор Тенон - о детской лейкемии, о болезни Ходжкина и прочих несчастьях, которые уже побеждены наукой: все это относилось не к ней, нет, но к нам. Речь шла о нас. Не знаю, понимаешь ли ты, что значит это слово, оно как вызов, как надежда, как братство. Мы вырвем им зубы и когти, мы сгноим их на этом зловонном Олимпе, а на их пепелище разведем праздничный костер... Пока, старик, мы еще встретимся, обязательно!
- Мишель!
Я зашел в туалет, плеснул в лицо холодной водой. Я в очередной раз удивился своему отражению в зеркале: ничего общего с руинами, в которых лежала моя душа. Нет, это не было лицо побежденного. Немного усталости, но в глазах, там, в самой глубине, что-то еще оставалось. Я не говорю, что-то непобедимое. И тем не менее, может быть, это и есть то, что невозможно победить. Люди почему-то забывают, что жизнь, то, что они переживают, это бессмертно.
Глава V
Я вновь поднялся по лестнице и оказался в прокуренной темноте прожекторов, зеленых, красных, белых, в лучах которых роились мириады пылинок. Ее еще не было. На сцене две голые девицы строили из себя лесбиянок, только куда им... Действительно непристойное было не здесь. Бармен протянул мне стакан воды и две таблетки на блюдце:
- Аспирин, месье?
- В христианском милосердии не нуждаюсь.
Я не видел, как она вошла. В руке она все еще держала ключи от машины. Взбудораженная и как будто обозленная чем-то: она явно была не в ладах сама с собой. Молодой человек в сиреневом пиджаке - сейчас он был за бармена, но и у него где-то должна была быть своя, совсем другая жизнь - выжидал, внимательный и покорно-услужливый.
- Мне так трудно было припарковаться и...
- Да что вы. А я вот уверен, что там как раз оставалось местечко между двумя машинами...
- Как вы догадались?
- Я прирожденный боец. Хозяин сам себе и осей вселенной...
Она дружелюбно улыбнулась, но как будто не мне, а маленькому мальчику, которым я был в детстве.
- Хорошо, что вы позвонили...
- Женщина, которая включает музыку, как только остается одна, это уже опасно.
- Обожаю признания, - заявил бармен.
- Чего не терплю, так это пьяных барменов, - прямо у меня над ухом раздался голос с сильным итальянским акцентом. - Гарсон, шампанского!
Нос уже набрал высоту.
- Лидия, позвольте вам представить: мой давний друг, сеньор Гальба...
- Мы уже виделись, - поправила Лидия.
- Я не пью на работе, - заявил бармен.
- Он - хороший мальчик, - нахально заявил сеньор Гальба. - Отсылает все свои сбережения мамочке. Чуткая, нежная, ранимая душа...
- Я пожалуюсь начальству, - сказал бармен.
- Заходите ко мне в гримерную. Буду рад составить вам компанию. Ненавижу расставания. Эта собака... не буду утомлять вас своими проблемами... Я жду ветеринара.
- Могу я высказать мнение? - спросил бармен.
- Вы еще слишком молоды, - ответил сеньор Гальба.
- Думаю, вам лучше усыпить этого пса. Этим вы ему окажете услугу. На днях, когда вам стало плохо на сцене, он описался от страха. Он устал вас ждать. Лучше бы вам его усыпить.
- SOS! Помогите! Санитарная служба! Эсэсовцы, - возмутился сеньор Гальба.
Он взял бутылку и удалился с гордо поднятой головой.
- Он венецианец, - пояснил бармен. - Как полишинели Тьеполо...
- Идемте отсюда, - сказала Лидия.
Как раз в этот момент я повернулся к черной дыре, где в клубах табачного дыма мерцало зеленоватым: "Выход". Двое, которые только что в ней появились, смотрели прямо на меня.
- О нет! - Я повернулся к ним спиной.
- Полиция, - сказал бармен. Он протянул мне листок и ручку:
- Могу я попросить у вас автограф, месье? Не знал, что мне выпала такая честь - говорить с кем-то очень важным...
Они уже стояли рядом.
- Мишель, неужели... Мы думали, ты пропал...
- Я пытаюсь...
- Как Янник?
- Я начал новую жизнь. Позвольте вам представить...
- Мадам...
- Господа...
Они снисходительно улыбались. Я был пьян, мил и смешон. Только что я слышал, как один из них сказал: "Мишель, бедолага..."
- Ну, что? Как дела, Робер? Как Люсетт? Дети? А ты, Морис? Держишь форму? Так и надо, молодец. Лидия, позвольте представить двух выдающихся бизнесменов, которые постоянно заботятся об инвестициях, о рентабельности, об НДС и о налоговой инспекции. Мы много лет знаем друг друга, и вы понимаете, какую радость я испытываю, снова встретив их. Вы пропустили замечательный номер, пудель и шимпанзе вместе танцуют; но если немного подождать, вы их еще увидите, у них второй выход часа в два ночи. Еще тут есть человек, который пытается свернуться клубком, чтобы поместиться в шляпную коробку, и ему это удается, все как-то выкручиваются. Может быть, вы усмотрите в моей агрессивности признак бессилия, но я вот смотрю на вас, и мне вспоминается бессмертная строка Ламартина: "Лишь нет тебя со мной - и тьма вокруг безликих..."13
Ознакомительная версия.
