при себе мушкет и топор. Пока вы ели, оружие лежало на столе. Она сидела рядом и с интересом разглядывала его, а потому смогла подробно описать мне замок и стволы, из чего я заключил, что это, без сомнения, мой мушкет.
Сравнивая различные эпизоды, я понял, как он оказался у вас. Один из индейцев, расположившихся в пещере, видимо, был убийцей вашего дяди. Из рассказа девушки я узнал, что, когда дозорный отлучился, вы сразу же вышли из укрытия и, перед тем как бежать, прихватили лежавшее на земле оружие – по случайному стечению обстоятельств ваш собственный мушкет.
Его два ствола, полагаю, помогли вам одержать победу в неравном бою у хижины Мэб. Видимо, он не попался нам на глаза, поскольку вы оставили его в каком-то укромном месте, а придя в сознание, снова воспользовались им. Мог ли враг завладеть вашим мушкетом, напав на вас по дороге к реке? Или это вы противостояли нам на мысу, по ошибке приняв нас за неприятеля?
И то и другое казалось одинаково ужасным. И все-таки второе предположение выглядело более вероятным. Индейцам, за которыми велась охота, приходилось прятаться, а место, где вы лежали, было совершенно открытым. С другой стороны, путь к вершине с последующим спуском к реке мог предпринять только человек, хорошо ориентировавшийся в здешних горах. Вы же расспрашивали женщину, чтобы узнать дорогу, из чего следовало, что вам эта местность незнакома.
С тяжелым сердцем я начал осознавать горечь произошедшего. По воле злого рока мы оказались загнанными в ловушку, из которой мог выбраться только один из нас. Мне посчастливилось не погибнуть от вашей руки. Но к вам судьба была не столь благосклонна. После долгих, мучительных поисков я встретил вас, обессиленного, заблудившегося, страдающего от холода и голода, и вместо того, чтобы протянуть руку помощи, вынудил дорогого мне человека броситься с огромной высоты в реку. Только когда вы пошли ко дну, а я, сам того не зная, понес огромную утрату, мы прекратили преследование.
У меня было немало причин для возвращения в Америку. И одна из главных – отеческая привязанность к вам. Я имел за душой не только внушительное состояние, но и кое-что более ценное. Мне хотелось разделить и то и другое с вами, чтобы, окруженный любовью, вы смогли во всей полноте воспользоваться преимуществами благополучия и достатка вместе с теми, кому подарите в ответ свою любовь.
Но теперь этим планам пришел конец. Вам больше ни к чему ни моя благосклонность, ни мое стремление к справедливости. Я лишил ваших сестер друга и опекуна. Небольшим утешением было понимание того, что я не оставлю их, возьму на себя все заботы, заменив вас, избавлю от нищеты, зависимости и унижений, на которые неминуемо обрекала их гибель брата и дяди.
К физической усталости долгих пеших переходов по дикой местности добавилось моральное опустошение, и я с удвоенной решимостью покинул отряд, дабы уединиться в этом доме. Мои спутники ушли что-нибудь разузнать о судьбе покинувших дом хозяев, предоставив мне возможность разобраться в собственных мыслях.
Я забыл упомянуть один эпизод, который произошел в промежуток времени между тем, как стало известно о вашем исчезновении, и выступлением добровольцев в Четаско. Пытаясь понять, кто ходил ночью в большой зале, мы пришли к выводу, что это тот же человек, который похитил письма. Нетрудно было догадаться, что они лежат либо в кедровом сундуке, либо где-то еще в комнате. Подобные случаи известны. Люди месяцами ищут то, что сами же спрятали, пребывая в сомнамбулическом состоянии.
Немедленно начав поиски, мы обнаружили письма между стропилами и кровельной дранкой. Если бы они остались там, дожди и летняя жара нанесли бы им непоправимый вред. Но благодаря догадке, побудившей нас найти их, письма не пострадали. Памятуя о том, как они дороги вам, я взял их с собой, чтобы обеспечить им сохранность не хуже, чем в запертом сейфе у вас в кабинете.
И вот, оставшись один в этом доме, я вспомнил о вашем сокровище, которым теперь обладал. Мне было неизвестно, почему эти письма представляют для вас такую ценность. Может, они как-то связаны с чем-то важным в вашей жизни? Но в таком случае возрастала и их значимость для меня. Я решил посвятить свой скорбный досуг ознакомлению с ними. Потому и положил их сюда, на стол.
Остальное вам известно. Не прошло и мгновения, как появились вы. Согласитесь, это не было похоже на обычную встречу старых друзей. Вы погибли. Я оплакивал вас, дорогого мне человека, отнятого у меня злым роком. И вдруг в сей благословенный час вы предстаете предо мной живым, отчего счастье мое в десять раз сильнее, чем если бы я просто увидел вас после долгой разлуки, не пройдя через опасности и испытания неизвестностью.
Сарсфилд закончил свой рассказ. Унижение и радость смешались у меня в душе. Теперь, когда мне стали известны события, предшествовавшие моему пробуждению в пещере, многое прояснилось. Какое объяснение могло быть более очевидным? Чем мои действия отличались от того, что я наблюдал в поведении Клитеро?
Клитеро! Разве Сарсфилд – не тот человек, у которого он отнял друга? Возлюбленный миссис Лоример, преследуемый Уайеттом? Может, это мой шанс выяснить наконец, что истинно в истории Клитеро, рассеять упорно одолевающие меня сомнения?
Стоп! Ведь Сарсфилд сказал, что он женат! Миссис Лоример была так быстро предана забвению или трогательная исповедь Клитеро соткана из лжи и бреда безумца?
Эти соображения вытеснили все другие мысли. Я пристально взглянул на моего друга и с сомнением в голосе нетерпеливо поинтересовался:
– Так вы женились?! Правда? Когда? На ком?
– Да, Хантли, я женат на прекраснейшей из женщин. Ей обязан я своим счастьем и благосостоянием, она вернула мне уважение, достоинство и честь, даровала возможность быть благодетелем и покровителем – вашим и ваших сестер. Она жаждет обнять вас как сына. Стоит вам только захотеть, и вы станете ее сыном в полном смысле слова, это зависит лишь от вас и желания нашей спутницы, с которой мы прибыли сюда.
– Боже мой! – воскликнул я, охваченный радостным удивлением. – Кого вы имели в виду, говоря о своей жене? Это мать Кларисы? Сестра Уайетта? Негодяя, всячески отравлявшего ее жизнь? Злодея, с такой ожесточенностью донимавшего вас и несчастного Клитеро?
Последние слова еще звучали, когда Сарсфилд вдруг отпрянул, точно земля разверзлась у его ног. Лицо моего друга омрачилось ужасом и гневом. Едва обретя дар речи, он процедил сквозь зубы:
– Клитеро! Проклятие на
