Стоило Вилли Чандрану в очередной раз услышать эту историю о банке из-под австралийского масла, как у него кровь закипала в жилах. Он любил свою мать и в раннем детстве, если ему перепадали какие-нибудь мелкие деньги, тратил их на вещи для нее и для дома: на зеркальце в бамбуковой рамочке, бамбуковую подставку для горшка, отрез недорогой ткани, медную вазочку, раскрашенную кашмирскую шкатулку из папье-маше, цветы из гофрированной бумаги. Но постепенно, подрастая, он стал лучше понимать, что такое школа при миссии и как к ней относятся в штате. Он стал лучше понимать, что там за ученики. Он понял, что ходить в школу при миссии значит носить клеймо, и начал все больше отстраняться от матери. Чем больше хороших отметок он получал - а учеба давалась ему легче, чем другим, - тем заметнее становилась эта отстраненность.
У него появилась горячая мечта уехать в Канаду, откуда прибыли его учителя. Он даже стал мечтать о том, что перейдет в их религию и когда-нибудь, как они, будет разъезжать по свету и учить детей. И однажды, когда ему велели написать по-английски сочинение о том, как он провел каникулы, Вилли изобразил себя канадцем, родителей- которого зовут "ма" и "па", на заграничный манер. Однажды "ма" и "па" решили отправиться с детьми на пляж. Рано утром они поднялись в детскую на втором этаже, разбудили детей, велели им надеть свои лучшие праздничные костюмы, усадили в машину и повезли на пляж. На пляже было полно отдыхающих, и они, то есть члены семьи Вилли, ели всякие праздничные сласти, которые захватили с собой, а вечером, загорелые и уставшие, вернулись домой. Все отличительные признаки заграничной жизни - двухэтажный дом, детская комната - были взяты из американских комиксов, которые передавались в миссионерской школе из рук в руки. Эти характерные детали сочетались с местными, вроде праздничных костюмов и праздничных сластей, которыми щедрые "ма" и "па" в какой-то момент даже поделились с полуголыми нищими. Учитель поставил Вилли высший балл, десять из десяти возможных, и попросил его прочесть это сочинение в классе. Другие дети - многие из них жили очень бедно - не знали, о чем писать, и не могли даже ничего придумать, поскольку ничего не знали о мире. Они слушали историю Вилли с восхищением. Потом он отнес свою тетрадь матери, и она похвалила его, явно очень довольная. "Покажи это отцу. Литература была его специальностью", - добавила она.
Вилли не стал отдавать сочинение прямо отцу в руки. Он пошел на веранду, выходящую во внутренний дворик ашрама, и положил тетрадь на стол, за которым отец пил по утрам кофе.
Отец прочел сочинение. Ему стало стыдно. "Ложь, ложь, - подумал он. Откуда он набрался этой лжи?" Потом он подумал: "Но разве это хуже, чем Шелли, "В" и все прочие? У них ведь тоже сплошная ложь". Он снова прочитал сочинение. Огорчился из-за его чуждости и подумал: "Бедный Вилли, что я с тобой сделал!" Потом допил кофе. Он слышал, как на главном дворе его маленького храма собираются первые посетители. Он подумал: "Да нет, ничего я ему не сделал. Он - не я. Он сын своей матери. Все эти "ма" и "па" от нее. Она, конечно, не виновата. Происхождение есть происхождение. Миссионерская школа для нее счастье. Может быть, после сотни-другой перевоплощений она хоть немного разовьется. Но она не хочет ждать, как все приличные люди. Сейчас многие из этих неполноценных норовят догнать нас одним прыжком".
Он ни слова не сказал Вилли о его сочинении, и Вилли о нем не спросил. Он стал презирать отца еще больше, чем прежде.
Как-то утром, через неделю или около того, когда его отец принимал посетителей в ашраме на другой стороне дома, Вилли Чандран снова оставил свою школьную тетрадь на веранде, которая выходила во внутренний двор. В полдень, придя перекусить, его отец увидел тетрадь и почувствовал досаду. Его первой мыслью было, что сын принес ему новое оскорбительное сочинение с этими лживыми "ма" и "па". Ему показалось, что мальчик, достойный сын своей матери, хочет уязвить его исподтишка, как истинный неполноценный, и он слегка растерялся. Он спросил себя: "А как на моем месте поступил бы махатма?" И решил, что махатма ответил бы на этот коварный выпад обычной демонстрацией своего любимого гражданского неповиновения: он не сделал бы ничего. Так он и поступил. Он не дотронулся до тетради сына и оставил ее лежать на столе. Там Вилли и увидел ее, когда пришел из школы в обеденный перерыв.
Вилли подумал про себя по-английски: "Он не просто обманщик, но еще и трус". Эта фраза ему не понравилась; где-то была нарушена логическая связь. Тогда он переделал ее. "Не просто обманщик он, но также и трус". Инверсия в начале фразы казалась неуместной; странно выглядели и "но", и "также". А потом, по дороге обратно в миссионерскую школу, на урок английского, грамматика вытеснила у него из головы все прочее. Он так и этак комбинировал слова в своей фразе и позабыл об оставленной на веранде тетради и об отце.
Но отец Вилли Чандрана не забыл о Вилли. Молчание и самодовольный вид мальчика за обедом встревожили его. Он подозревал, что в школьной тетради кроется очередная насмешка, а после обеда его подозрение быстро превратилось в уверенность. Он покинул очередного посетителя с его глупыми вопросами и вышел на веранду по другую сторону дома. Открыл тетрадь и увидел сочинение, написанное Вилли на этой неделе. Оно называлось "Король Кофетуа и нищенка".
В давние времена, когда в стране свирепствовали голод и нужда, ко двору короля Кофетуа, отважно преодолев по дороге множество препятствий, явилась одна нищенка и попросила подаяния. Ее допустили к королю. Она вошла к нему с покрытой головой, потупив взор, и говорила так вежливо и с таким смирением, что король попросил ее снять покрывало. Она оказалась редкой красавицей. Король влюбился в нее и тут же, не сходя с места, поклялся перед всеми придворными, что эта нищенка станет его супругой. Он сдержал слово. Но счастье королевы длилось недолго. Никто не относился к ней как к настоящей королеве: все знали, что она нищенка. С родными она больше не виделась. Иногда они приходили к воротам дворца и звали ее, но ей не позволяли выйти к ним. Вскоре родичи короля и придворные начали оскорблять ее открыто. Кофетуа словно бы не замечал этого, а королеве было стыдно жаловаться ему. Со временем у королевской четы родился сын. Но и тогда придворные продолжали оскорблять бывшую нищенку, а ее нищие родственники слали ей проклятия. Когда сын подрос, ему стало очень жаль свою мать. Он поклялся, что расквитается со всеми, а когда стал мужчиной, выполнил свою клятву: он убил Кофетуа. Все были счастливы - и придворные, и нищие у дворцовых ворот.
На этом история заканчивалась. Все поля тетради были испещрены одобрительными пометками учителя-миссионера.
"Мы произвели на свет чудовище, - подумал отец Вилли Чандрана. - Он по-настоящему ненавидит свою мать и ее родных, а она ни о чем не догадывается. Не зря дядя его матери был подстрекателем неполноценных. Я не должен об этом забывать. Этот мальчик испортит мне всю оставшуюся жизнь. Надо отправить его куда-нибудь подальше отсюда".
Прошло не так уж много времени после этого случая, и однажды отец Вилли сказал ему, стараясь, чтобы его голос звучал как можно ласковее (ему непросто было говорить ласково с этим мальчиком):
- Пора нам подумать о том, где тебе учиться дальше, Вилли. Ты не должен стать таким же, как я.
- Зачем ты это говоришь? - спросил Вилли. - Ты же вполне доволен тем, что ты делаешь.
Его отец не откликнулся на эту провокацию. Он сказал:
- Я последовал призыву махатмы. Я сжег свои английские книги во дворе перед университетом.
- Немногие это заметили, - вставила мать Вилли Чандрана.
- Можешь говорить что тебе вздумается. Я сжег мои английские книги и не получил диплома. А теперь, если мне позволят, я хочу сказать только, что Вилли должен получить диплом.
- Я хочу уехать в Канаду, - сказал Вилли.
- Вся моя жизнь - жертва, - сказал отец. - Я не нажил себе состояния. Я могу отправить тебя в Бенарес, в Бомбей, в Калькутту и даже в Дели. Но я не могу отправить тебя в Канаду.
- Тогда меня отправят туда святые отцы из школы.
- Эту глупую идею вбила тебе в голову твоя мать. С чего это святым отцам отправлять тебя в Канаду?
- Они сделают из меня миссионера.
- Они сделают из тебя маленькую обезьяну и отправят тебя назад, работать с семьей твоей матери и другими неполноценными. Ты дурак.
- Ты так думаешь? - спросил Вилли Чандран. И на этом положил разговору конец.
Через несколько дней тетрадь снова очутилась на веранде. На сей раз отец Вилли Чандрана не стал мешкать. Он быстро перелистал пестрящие красными пометками страницы и нашел последнее сочинение.
Это была притча со сказочным сюжетом - самая обширная работа во всей тетради, выполнявшаяся, похоже, в большой спешке. Написанные мелким, торопливым почерком строчки теснились на страницах, почти упираясь в их края, и учителю с красной ручкой понравилось все: он отметил красной вертикальной чертой с восклицательным знаком где абзац, а где и целую страницу.
