Публика, раскусив, что ее не только самым натуральным образом обвели вокруг пальца, но еще и показали шиш, преисполнилась крайнего отвращения. Мгновенно разразился скандал, откуда ни возьмись набежала полиция, убытки пришлось возместить. Юстас, прикативший на представление в кебе, вынужден был тащиться домой на своих двоих, сгибаясь под тяжеленной фигурой Берти и не менее тяжкими упреками Сэди.
Добравшись до дома, он сгрузил манекен на диван и застыл понурив голову, как человек, потерпевший полный крах. Сэди, на которую очень дурно подействовала утрата жалких сотенок и которая окончательно лишилась надежды когда-либо пересчитать тысячи, распекала его на все лады.
- Ты нарочно все подстроил, - возмущалась она. - Ты специально взял и все испортил.
- Ну что ты, дорогая, - оправдывался он, - зачем бы я стал все портить. Чревовещал я действительно не совсем удачно, не спорю.
- Перестань корчить идиота! - кричала она. - Перестань нагло врать мне в глаза! Кто ойкнул в конце так натурально, что не придерешься? Кто вылез со своими талантами в самый неподходящий момент?
- Да нет же, - лепетал Юстас, - я и не думал ойкать. Я сам ужасно удивился.
- Кто же тогда ойкал? - наступала она.
- Понятия не имею, - признался он. - Разве что Берген, убоявшись опасного конкурента, нацепил накладную бороду и явился, чтобы сорвать нам представление.
- Чушь собачья, - отрезала она. - Хватит вилять, признайся лучше, что ты ойкнул.
- Вообще-то я не исключаю такой возможности, - промолвил Юстас. - Сама посуди: в мое детище, плод моих гениальных усилий, втыкают булавку - мог ли я, при моей тонкой душевной организации и даже не будучи специалистом в практике чревовещания, удержаться и не ойкнуть. Но, клянусь тебе, Сэди, если я и совершил такое, то совершил бессознательно.
- Так же бессознательно, как перед этим меня ущипнул, - хмыкнув, ввернула Сэди.
- Да, готов побожиться, щипок был абсолютно бессознательный, - заверил Юстас.
- Ничего подобного, - подал голос Берти, с надменной улыбкой созерцавший эту удручающую сцену. - Сэди как всегда права. Ущипнул я, ущипнул чертовски сознательно и до сих пор смакую эффект.
- Но мы даже не помолвлены! - вскричала Сэди. - Ах, что теперь будет? Она хихикнула, зажала рот рукой и возвела на манекен огромные, полные упрека глаза.
- Кто ты такой? - завопил пораженный до предела Юстас. - Отвечай! Говори немедля!
- Захочу - заговорю, не захочу - не заставишь, - отвечало его творение.
- А! Я знаю! - воскликнул Юстас. - Ты - грешный дух, отпущенный на побывку из ада. Ты завернул в мою печь на огонек, и там тебе под горячую руку попался мой шедевр.
Манекен ответил надменной улыбкой.
- О, неужели, - возопил Юстас, - неужели я откопал на заднем дворе глину, из которой Бог создал Адама? Но тогда, выходит, трущобы Бруклина - это новостройки Эдема?
Манекен зашелся от хохота.
- А может быть, мне удалось разрешить загадку, над которой тщетно бились ученые всего мира? - предположил Юстас. - Может быть, под моими руками мертвая глина обрела волю и сознание, став органической коллоидной тканью? Да, это самое вероятное. И я в таком случае - величайший скульптор на свете!
- Понимай как хочешь, - ответил манекен, - но чревовещатель из тебя при любом раскладе ни к черту. А без чревовещания ты не то что несчетных тысяч, но и гроша ломаного не зашибешь.
- Твои рассуждения не лишены здравого смысла, - заметил Юстас. - Но раз уж ты наловчился так бойко болтать, мы теперь легко сумеем ошеломить публику.
- Ошеломлять согласен, а в помощники к тебе не нанимался, - отвечал Берти. - У меня внешность, у меня яркая индивидуальность. На колени меня больше не заманишь. Сам садись, а я буду ошеломлять и загребать денежки.
- Сесть к тебе на колени! - вскричал Юстас. - Ну уж нет!
- А что особенного? - удивился манекен. - Да не ломайся ты, садись, пока приглашаю. Ну не хочешь, как хочешь. Может, леди желает попробовать?
- И попробую, - ответила Сэди. - Я, возможно, и не умею считать тысячи, но поучиться, если предлагают, никогда не откажусь.
И, проговорив это, она плюхнулась на колени к манекену.
- Ну как, крошка, - осведомился тот, - нравится новое местечко?
- Мне кажется, нам следует обручиться, - промолвила Сэди. - Мне даже кажется, нам не мешает пожениться.
- Об этом не беспокойся, милашка, - заверил ее манекен. - Артисты - это тебе не скульпторы. Артисты - народ практичный.
- Вот и выметайтесь из моей мастерской со всей вашей практичностью, рявкнул Юстас. - А я возвращаюсь к прежним идеалам. К черту чревовещание, к черту глину, к черту пружины! Перехожу на надгробия и уж сил не пожалею, а вырублю их поувесистей.
- Вольному воля, - ответил манекен. - Мы с Сэди и без тебя отлично поладим.
- А булавки ты для нее приготовил? - поинтересовался Юстас.
- Зачем же сразу булавки? - отозвался манекен, успокаивающе посмотрев на Сэди. - У нас найдется кое-что поинтересней.
И с этими словами он ущипнул ее, точь-в-точь как первый раз, только теперь ее вопль прозвучал на удивление сочно и со вкусом.
- Вопишь ты хорошо, со вкусом, - похвалил ее Юстас, с ледяной вежливостью провожая их до дверей. - Однако не забывай, что пружины у него в некоторых местах до омерзения ржавые и изношенные.
И, захлопнув за ними дверь, он, вопреки благим намерениям, направился прямехонько к куску глины, который будто нарочно торчал на виду, и принялся лепить из него чрезвычайно соблазнительную фигуру с формами, совсем как у Евы. Но, не долепив, опять передумал, кое-что подправил, кое-что заменил раз-два - и вместо Евы перед ним предстала прехорошенькая, смышленая болоночка.
ВЕНСКАЯ ШКОЛА
Перевод. Клепцына Г., 1991 г.
Все честные, румяные, темноволосые молодые люди устроены одинаково - самым что ни на есть разумным образом. Любому новому увлечению, будь то работа или женщина, они предаются с величайшим рвением и энтузиазмом. И, получив отпор у кинетики и Кэтти, на удивление быстро утешаются с энергетикой и Этти.
А вот другим молодым людям словно на роду написано обходиться одним, от силы двумя увлечениями: одной работой и одной женщиной. Если оба увлечения налицо, они бегут по жизни бок о бок, как железнодорожные рельсы по насыпи, столь же прочные и столь же несклонные к поэтическим извивам. Пока они вместе, им нет сносу, но стоит одному сбиться с пути - крушение неминуемо. Молодые люди этого сорта нередко отличаются высокой и стройной до прозрачности фигурой, тонким и изрядно смахивающим на череп лицом, запавшими и довольно пронзительными глазами и ртом, то ли страшно нежным, то ли страшно жестким - сразу не разберешь. Встречаются среди этой братии голодранцы, но есть и богачи, и если первые - форменные пугала, то вторые тянут на Линкольна-лесоруба.
У подобных молодых людей частенько обнаруживается призвание к науке, иногда даже к медицине. Исследования - их конек. При определенных интеллектуальных и материальных капиталах им не избежать крупных научных школ, а при определенном интересе к некоторым железистым функциям их ожидают стипендии Лилли и Форда. Впрочем, это теперь; раньше, в незапамятные времена нашей юности, их ждала прямая дорога в Вену.
Перед отъездом в Вену Хамфри Бакстер решил отобедать со знакомой семейной четой. Не смысля ни бельмеса в железистых функциях, сия чета предусмотрительно запаслась тремя билетами в театр. Давали легонькую, сентиментальную комедию, имеющую весьма и весьма отдаленное отношение к железам. Хамфри приготовился терпеть до конца и вытерпел бы, если бы в самом начале первого действия - момент был рассчитан исключительно точно - на сцене не появилась Каролина Коутс. Хамфри рванулся вперед. Порыв его, однако, остался незамеченным, поскольку все зрители в эту минуту тоже, как по команде, рванулись вперед.
Кому-то, наверное, захочется узнать, с чего это зрителям вздумалось попусту тратить жизненную энергию на девушку, которую не называли самой бесталанной актрисой только потому, что за актрису вовсе не считали. Ответ прост: Каролина Коутс была богиней. Кажется, еще Александр Вулкотт писал по этому поводу: "Требовать от нее хорошей игры - все равно что спрашивать у гениальной актрисы, умеет ли она кувыркаться на трапеции. Талант для этой юной особы так же вреден, как содовая для виски, и чем его меньше, тем лучше. Когда на сцену выходит богиня Афродита, никто не ждет, что она будет играть как божественная Сара".
Каролина прикатила в Нью-Йорк прямиком из Беннингтона и по иронии судьбы в тот же год угодила на сцену. Тут-то и выяснилось, что она из тех девушек, - рождаются они раз в сто лет, - которым суждено одурманивать людей не талантом, не красотой, а кое-чем поосновательней, получая за это, соответственно, всеобщую любовь и поклонение. Главным и неотъемлемым достоинством Каролины была молодость. У зрителей она пробуждала самую глубокую, самую живую, самую жгучую и искреннюю радость - чувство необычайно редкое и приятное. В остальном же, если верить авторитетным источникам, девушка она была добрая, воспитанная, честная, простая, милая, веселая и непритязательная да вдобавок благоухала, как цветочная лавка, что даже с богинями случается не часто.
