Мастер Страшного суда. Иуда «Тайной вечери» - Лео Перуц

Когда все было убрано и он на сон грядущий смаковал вино, в дверь снова постучали и вошел хозяин.

– Простите мое вторжение, сударь, – сказал он, – ведь, судя по всему, вы изрядно притомились. Я только хочу спросить, не казалось ли вам по дороге сюда, что люди глядят на вас как-то странно.

– Да, – ответил Бехайм. – Причем сотни раз, и не только здесь, в Милане, а еще и в Вероне, и в деревнях, которые я проезжал.

– Позвольте дать вам совет, – продолжал хозяин, – сбрейте бороду или постригите ее иначе. Этакий фасон нынче не в моде.

– Черта с два! – воскликнул Бехайм, ибо он гордился своей холеной бородкой, в которой не было пока ни единого седого волоса. – Пускай глазеют, коли охота, мне это безразлично.

– Воля ваша, сударь, – отозвался хозяин, но не ушел, а, помолчав, задал еще один вопрос: – Вы, сударь, не побывали еще у святых отцов в монастыре Санта-Мария-делле-Грацие?

– Нет. Что мне за дело до тамошних монахов?

– В трапезной этого монастыря, – сообщил хозяин, – находится прославленная «Тайная вечеря» мессира Леонардо, флорентийца, а сию роспись, сударь, надобно увидеть непременно. Вы-то сами не иначе как встречались с этим Леонардо.

– Да, – ответил Бехайм, – я неоднократно бывал в его обществе, и, помнится, он то ли приглашал меня отобедать, то ли оказал какой-то иной знак внимания. Он что, в Милане?

– Нет, он давно покинул наш город, говорят, путешествует… Вернемся, однако ж, к «Тайной вечере». Уже который год люди толпами стекаются в монастырь полюбоваться этой росписью, и не только из Милана и со всех концов Ломбардии, нет, и из Венеции, и из герцогства Мантуанского, из отдаленных маркграфств, из Романьи и из еще более дальних краев. Стар и млад, мужчины и женщины; иных даже на носилках приносят. Разряженные как на праздник, вступают они в трапезную. И крестьяне из деревень приходят, и тоже, отправляясь к «Тайной вечере», надевают праздничное платье, а один, говорят, даже осла своего прифрантил. Послушайте моего совета, сударь, и непременно взгляните на роспись мессира Леонардо! Поистине вы должны ее увидеть!

Засим он распрощался.

Наутро Бехайм стоял в монастырской трапезной перед «Тайною вечерей», и когда взгляд его, рассмотревши Христа и Симона-Петра, упал на Иуду, который сжимал в руке кошелек, ему почудилось, будто он получил крепкую оплеуху и голова пошла кругом.

«Господи помилуй! – мелькнуло в мозгу. – Может, я сплю? Это что ж такое, а? Клянусь Богом, какое гнусное, мерзкое коварство! Да как он только посмел?»

Бехайм огляделся по сторонам, в своей горькой обиде ища сочувствия и понимания. Невзирая на ранний час, посетителей в трапезной было много, и все неотрывно смотрели на него, как он стоит перед Иудой, смотрели затаив дыхание, тишина была, ровно в церкви, когда колокольчик возвещает пресуществление. Но после, когда он, не желая больше ни на миг оставаться мишенью этих взглядов, в ярости и со всею поспешностью покинул трапезную и выбежал на улицу, люди заговорили наперебой:

– Видал? Иуда смотрел на Иуду.

– Явился, чтоб все его видели! Лучше б заполз поглубже в лес, в глушь, в пещеру или еще куда, подальше от людей!

– Его тянуло сюда, как свинью к дубу.

– Да христианин ли он и ходит ли к мессе?

– Зачем ему месса? На этакой ниве семя Господне не прорастает.

Меж тем Иоахим Бехайм, преисполненный черных мыслей, возвращался в свою гостиницу, ибо твердо решил ни часу в Милане не задерживаться, и в бессильной ярости громко выкрикивал:

– Какая низость! Возможно ли помыслить большее бесчинство?! И притом ведь он уже старик, помирать впору! Вот, стало быть, для чего он меня рисовал! Поделом мне, незачем было связываться с этими художниками и прочим сбродом. Ей-богу, надобно положить конец проискам этого Леонардо, ибо, закоснев в своем недоброжелательстве, он способен натворить невесть сколько зла! Художник? Да из него такой же художник, как из тернового куста виноградная лоза! Клянусь крестом Господним, не больно-то много ума у этого Леонардо, коли он не сумел придумать себе другого Иуды, кроме меня. Высечь бы его за это палкой! Нет, палки мало – в железа его и на галеры!

Он был как раз на Соборной площади, когда ему встретился резчик Симони, который вел за руку маленького мальчика, а рядом с ним шла Никкола. Но Иоахим Бехайм, все еще обуреваемый черными мыслями, сжав кулаки, набычившись и ругаясь по-бемски, прошел мимо, даже и не взглянул на них.

Резчик выпустил ручку ребенка и остановился, обливаясь холодным потом; сердце едва не выскочило у него из груди.

– Это он… Ты видела?

– Да, – ответила Никкола, – видела.

– И ты… до сих пор любишь его? – с трудом выдавил резчик.

– Как ты можешь задавать такие глупые вопросы? – Никкола обняла его за плечи. – Поверь, я бы никогда не полюбила его, если бы знала, что у него лицо Иуды.