Энергичные ручки миниатюрной дамы начали управлять господским домом Каслвудов задолго до того, как полковник почил последним сном. А после его кончины она установила строжайший надзор над хозяйством всего поместья. Она отказалась от услуг английского агента полковника Эсмонда и выбрала для себя другого; она строила, улучшала, сажала и выращивала табак, назначила нового управляющего и выписала нового гувернера. Как ни любила она отца, многим из его правил она вовсе не собиралась следовать. Разве не почитала она папеньку и маменьку всю их жизнь, как надлежит дочери, знающей свой долг? Все дети должны почитать своих родителей, дабы продлить свои дни на земле. Миниатюрная королева самодержавно правила своим миниатюрным государством, и принцы, ее сыновья, были лишь первыми из ее подданных. Очень скоро она отбросила фамилию мужа и стала называться госпожой Эсмонд. Ее притязания на знатность были известны всему графству. Она с большой охотой рассказывала о титуле маркиза, который король Иаков пожаловал ее деду и отцу. Разумеется, безграничное благородство ее папеньки могло подвигнуть его на отказ от своих титулов и придворных званий в пользу младшей ветви их рода — в пользу ее сводного брата лорда Каслвуда и его детей, но тем не менее она и ее сыновья принадлежат к старшей ветви Эсмондов, и она не допустит никаких посягательств на ее права. Лорд Фэрфакс был единственным человеком в виргинской колонии, которого она соглашалась считать выше себя. Она нимало не сомневалась, что на всех приемах и торжественных церемониях должна идти впереди вице-губернатора и судей, хотя супруге губернатора, представляющего особу монарха, она, разумеется, готова была сделать уступку. В семейных бумагах и письмах сохранились рассказы о двух-трех ожесточенных битвах, которые разыгрались из-за подобных тонкостей этикета между госпожой Эсмонд и женами колониальных сановников. Уорингтонов же, семью своего мужа, она не ставила ни во что. Если она и сочеталась браком с младшим сыном английского баронета из Норфолка, то лишь выполняя волю своих родителей, как покорная дочь. В юные свои годы — а замуж она вышла почте девочкой, прямо из пансиона — она по единому слову своего папеньки даже бросилась бы с корабля в море. "Таковы Эсмонды", — добавляла она.
Английским Уорингтонам не слишком льстило отношение к ним миниатюрной американской принцессы, равно как и ее отзывы о них. Она имела обыкновение раз в год посылать торжественное поздравительное письмо Уорингтонам и своим благородным родственникам, Хэмшпирским Эсмондам, но вернувшаяся из Виргинии в Англию супруга судьи, которой госпожа Эсмонд в свое время сильно насолила, однажды, когда сэр Майлз Уорингтон приехал в Лондон на сессию парламента, встретилась с леди Уорингтон и тотчас пересказала той, что именно принцесса По-кахонтас имела обыкновение говорить о собственных английских родственниках и о родне своего мужа; миледи Уорингтон, я полагаю, не замедлила сообщить все это миледи Каслвуд, после чего, к большому удивлению и негодованию госпожи Эсмонд, она перестала получать ответы на свои послания, что вскоре побудило ее вообще прервать переписку.
Вот каким образом достойнейшая дама рассорилась с соседями, с родней и, как ни грустно признаться, с сыновьями.
Одно из первых разногласий между королевой и наследным принцем возникло из-за того, что она отказала от места мистеру Демпстеру, гувернеру мальчиков, который, кроме того, был секретарем покойного полковника. При жизни отца госпожа Эсмонд терпела его присутствие лишь с большим трудом впрочем, точнее будет сказать, что мистер Демпстер ее не выносил. Она питала к книгам ревнивую неприязнь и видела в нас, книжных червях, людей опасных, сеющих дурное семя. От кого-то она слышала, что Демпстер — переодетый иезуит, и бедняге пришлось построить себе хижину в лесу, где он кое-как перебивался, учительствуя и врачуя, когда ему удавалось найти учеников и пациентов среди немногочисленных обитателей графства. Джордж поклялся, что никогда не забудет своего первого гувернера, и свято держал эту клятву. Гарри же всегда предпочитал удить рыбу или охотиться, а не сидеть над книгами, и между ним и его беднягой-наставником не было тесной дружбы.
Вскоре появилась причина для новых раздоров. После смерти тетушки покойного мистера Джорджа Уорингтона и кончины его отца Джордж и Гарри унаследовали шесть тысяч фунтов, а их мать была назначена душеприказчицей. Она никак не могла взять в толк, что она всего лишь душеприказчица и деньги эти ей не принадлежат, — когда второй душеприказчик, лондонский нотариус, отказался выполнить ее требование и выслать ей немедленно всю сумму, она пришла в ярость.
— Да разве все, что у меня есть, не принадлежит моим сыновьям? вскричала она. — И разве ради их блага я не дала бы разрезать себя на мелкие кусочки? На эти шесть тысяч фунтов я купила бы поместье мистера Болтера вместе с неграми, а оно приносило бы нам не меньше тысячи фунтов в год и мой милый Гарри был бы обеспечен на всю жизнь.
Ее молодому другу и соседу, мистеру Джорджу Вашингтону из Маунт-Вернона, так и не удалось доказать ей, что лондонский нотариус совершенно прав и может вручить вверенные ему деньги только тем, кому они предназначены. Госпожа Эсмонд без обиняков высказала нотариусу свое мнение о нем и, как я с огорчением должен упомянуть, сообщила мистеру Дрейперу, что он — наглый крючкотвор и заслуживает самой тяжкой кары, ибо посмел выказать недоверие матери и женщине, в чьих жилах течет кровь Эсмондов. Нельзя отрицать, что нрав у виргинской принцессы был не из кротких. Когда это пустячное недоразумение было доведено до сведения Джорджа Эсмонда, ее первенца, и мать, не слушая никаких отговорок, приказала ему прямо сказать, на чьей он стороне, мальчик присоединился к мнению мистера Вашингтона и мистера Дрейпера, лондонского нотариуса. Он сказал, что, хочет он того или не хочет, но они правы. Он был бы рад думать иначе — самому ему эти деньги не нужны, и он сразу отдал бы их матери, будь у него на то власть. Однако госпожа Эсмонд не вняла этим доводам. Любые доводы ей заменяло чувство. Вот случай обеспечить Гарри приличное состояние — бедняжке Гарри, у которого нет ничего, кроме жалких грошей, полагающихся младшему брату, а эти гнусные лондонские негодяи не желают ему помочь, и его собственный брат, унаследовавший все имение ее дорогого папеньки, тоже не желает ему помочь. Только подумать, ее родной сын — и такой скряга в четырнадцать лет! И так далее, и тому подобное. Добавьте к этому слезы, презрительные слова, непрерывные намеки, долгую отчужденность, злобные вспышки; страстные призывы к небесам и прочее — и мы без труда представим себе душевное состояние вдовы. Но разве и нынче нельзя отыскать слабых и любимых представительниц прекрасного пола, которые прибегают к точно такой же манере ведения спора? Книга женской логики вся испещрена следами слез, а их суду неведомо беспристрастие.
После этого случая вдова принялась упорно копить деньги для младшего обездоленного сына, как повелевал ей материнский долг. Приостановилось строительство дворца в Каслвуде, начатое полковником, который посылал корабли в Нью-Йорк за голландским кирпичом и, не считаясь с расходами, выписывал из Англии каменные полки, резные карнизы, оконные рамы и стекло, ковры и дорогие ткани для обивки мебели и стен. Книг больше не покупали. Лондонскому агенту было приказано прекратить поставку вина. Госпожа Эсмонд глубоко сожалела о деньгах, истраченных на ее прекрасную английскую карету, и ездила в ней только в церковь, стеная в душе и твердя сыновьям, сидящим напротив нее:
— Ах, Гарри, Гарри! Лучше б я отложила эти деньги для тебя, мой бедный обездоленный мальчик! Только подумать — триста восемьдесят гиней наличными каретнику Хэтчетту!
— Вы же будете мне давать, сколько нужно, пока вы живы, а Джордж будет мне давать сколько нужно, когда вы умрете, — весело ответил Гарри.
— Ну нет, разве только он станет иным, — ответила его матушка, мрачно поглядев на старшего сына. — Разве только небо смирит его дух и научит его милосердию, о чем я молюсь денно и нощно, как известно Маунтин, не так ли, Маунтин?
Миссис Маунтин, вдова прапорщика Маунтина, компаньонка и домоправительница госпожи Эсмонд, занимавшая по воскресеньям четвертое место в семейной карете, ответила:
— Гм! Я, конечно, знаю, что вы вечно расстраиваетесь и ворчите из-за этого наследства, хотя причин для такого расстройства я никаких не вижу.
— Ах, вот как! — воскликнула вдова, зашуршав шелками, — Разумеется, мне незачем расстраиваться из-за того, что мой первенец — непокорный сын и бессердечный брат, из-за того, что у него есть имение, а у моего бедняжки Гарри — будь он благословен! — только чашка чечевичной похлебки!
Джордж в немом отчаянии смотрел на мать, пока слезы не застлали ему глаза.
