Ник окликнул Гончарова - ему хотелось узнать, как тот отнесется к его идее, но ответом ему были ритмические вдохи и выдохи - равномерное дыхание измученного работой крепко спящего человека. Ник оставил его в покое. Зато он вторично продумал свою идею, уже детальнее и конкретнее. Более глубокий анализ показал, что полученные результаты окажутся слишком сложными, слишком тонкими для существующих в распоряжении науки приборов. И все же, как знать, быть может, через полгода или через год создадутся реальные возможности для проведения такого опыта. А может, он и сам до чего-нибудь додумается - завтра или через месяц, - потому что теперь все его мысли пойдут по этому руслу. Возникшая у него сейчас идея - это еще не начало новой теории, но она открывает новые пути исследований, а на этих путях кто-то другой, возможно, найдет и новую теорию. Самое острое наслаждение он получал сейчас от того, что это было рождение совершенно оригинальной идеи, а с ней вернулась и счастливая надежда, что это только начало, что у него возникнет еще множество различных идей и останется только выбирать из них. Усилием воли сдержав ликование, Ник отложил дальнейшую проверку своей идеи до утра и заснул легко и спокойно, как будто впервые за долгие годы снялось напряжение с каждого его мускула, с каждого нерва.
Проснувшись, он увидел сквозь дверную щель полоску дневного света, и сна как не бывало. Мысли его тотчас обратились к идее, которая так взбудоражила его накануне вечером, как если бы часы сна были лишь докучным ожиданием минуты, когда снова можно будет вернуться к занимавшей его проблеме. Ник был так погружен в свои мысли, что ему и в голову не приходило, каким он кажется замкнутым и молчаливым и что Гончаров понятия не имеет о его мыслях. Позавтракав, он целый час работал вместе с Гончаровым, выверяя прибор, и не проронил ни слова; руки и глаза его автоматически выполняли все, что следовало. Он даже не понимал, насколько вдруг отдалился от Гончарова, пока тот не сказал:
- Как вы полагаете, еще день вы сможете продержаться?
- Продержаться? - переспросил Ник безучастно.
- У вас сдают нервы.
Ник все так же безучастно смотрел на Гончарова и лишь постепенно сообразил, какая пропасть образуется между ними, стоит им перестать разговаривать.
- Нет, дело совсем не в том, - сказал он. - Просто мне тут кое-что пришло в голову.
Ни на секунду не прерывая работы, которой были заняты его руки. Ник изложил свою идею в той мере, в какой она была у него продумана. Гончаров выслушал, также не отрываясь от дела, и тут же осудил идею как непрактичную, в атмосфере слишком много случайных и нераспознаваемых электрических импульсов. Он начал развивать свои доводы, особенно напирая на невозможность выделить данный тип импульсов среди всех остальных. В доказательство своей правоты он совершенно экспромтом дал блестящий анализ того, что в таком случае отразится на экране осциллографа, и, к собственному его великому удивлению, оказалось, что данные импульсы будут иметь форму настолько своеобразную, что если их уловить, то ни с чем другим их уже не спутаешь Так они с разных сторон подошли к одной и той же концепции, которая вдруг стала потрясающе реальной. Они расхохотались от радостного изумления и, не прекращая работы, уже вдвоем углубились в дальнейший анализ.
Увлекшись этой новой открывшейся перед ними перспективой, они почти не замечали, как продвигается работа, ради которой они, собственно, и находились здесь. Только к середине дня, когда уже были установлены все контакты в приборах, они по-настоящему осознали, что стоят у самой цели; близится свершение того, на что так долго была устремлена жизнь обоих. Заканчивали они уже в полном молчании.
- Испробуем, - сказал Гончаров.
Они ползком перебрались в другой конец кабины, подальше от высокого напряжения. Генератор, который до сих пор негромко постукивал, давая энергию, потребную лишь для освещения и других простейших функций, вдруг загудел, переходя на выработку большей мощности. Щелкнули включатели, и на выпрямителях загорелись красные сигнальные лампочки. Тончайшие черные стрелки на белой шкале приборов медленно дрогнули, сгибаясь под немой смертоносной силой, и остановились, дойдя до полутора тысяч вольт. Гончаров выждал секунду, затем подключил напряжение к первой колонке счетчиков. На экране небольшого осциллографа появился поток импульсов, напоминающих микроскопические силуэты гор, как будто нарисованные детьми: они то появлялись в поле зрения, то исчезали. Ник включил счетчик, чтобы подсчитать импульсы, и маленький черный ящик застучал и защелкал, а его стрелка быстро закружилась по циферблату. Одна за другой были включены и остальные колонки счетчиков, и по мере добавления каждой следующей колонки осциллограф показывал, как интенсивно излучение в этих высотах, а счетчик все отщелкивал свое резкое стаккато. Взрывы дребезжащих звуков терзали нервы. Наконец подключили вновь смонтированную электрическую стену, и внезапно наступившая тишина, когда вдруг приостановилось почти всякое излучение, походила на шок. Теперь счетчик должен был отмечать только проходящие через него частицы максимальной энергии, не более двух-трех в час.
Для сопоставления включили прежний прибор. Гончаров и Ник сидели молча всего в нескольких футах от двух сверкающих рядов счетчиков, в каждом из которых было множество оголенных концов провода. Стоило включить осциллограф, и он тотчас показал целый шквал невидимых частиц, но сводящее с ума молчание счетчика настойчиво свидетельствовало, что все эти излучения для данного эксперимента не представляют никакого интереса. В тишине ожидания прошли минуты, четверть часа... И вдруг раздалось резкое "тук". Счетчики и новой и прежней установки одновременно перешли с ноля на единицу. Ливень частиц высокой энергии пронизывал обе установки одинаково, несмотря на разницу в их устройстве. Прошло еще семнадцать томительных минут, и тишину вновь разрезал острый звук. Это оба счетчика отметили второй поток частиц. Ник и Гончаров курили, не произнося ни слова, целиком поглощенные тем, что ожидали услышать, и лишь время от времени слегка меняли позу, чтобы расправить затекшую руку или ногу, насколько позволяло тесное пространство и Соседство смертельно опасного напряжения. В третий раз тембр звука был иной и вспыхнул только счетчик второй установки. Это могло означать, что разница в питающем напряжении действительно имела значение, но это могло быть и простой случайностью. Чтобы определить общую тенденцию, можно было сидеть, выжидая часами. Или же сделать то, что в эту минуту решительно проделал Гончаров: он приложил к уху трубку, а сам в это время крутил ручку телефонного аппарата, звоня на станцию. Станция ответила мгновенно - было ясно, что все, кто там находился, стояли подле телефона и ждали.
- Приборы работают, - сказал Гончаров. - Сейчас слушайте, посылаю вам импульсы. - Он кивнул Нику, и тот повернул переключатель. - Ну, кабель включен. Теперь ждите, пока что-нибудь не услышите.
Все ждали - Ник и Гончаров в этой темной, провонявшей керосином кабине, Геловани, а может быть, и Валя возле осциллографа у другого конца кабеля, на станции, по ту сторону утеса. Минута сменяла минуту, но время как будто остановилось. И вот зажглись оба счетчика. Они были ясно видны, но, чтобы проверить, что именно отразилось на осциллографе на станции, Гончаров спросил в телефон:
- Что вы там видите?
- Импульс в форме зубца пилы - это от нового прибора, и прямоугольный импульс от старого. Значит, оба счетчика отреагировали.
- Правильно, - сказал Гончаров. - А все остальные установки тоже включены?
- Все до одной. Уже два дня, как работают. Вы сегодня вернетесь? Если выйдете не мешкая, успеете добраться дотемна.
- Нет, - сказал Гончаров, - сегодня мы не вернемся. - В голосе его вдруг прозвучала большая усталость. - Уступ закрыло снегом, придется прокладывать дорогу. Сейчас слишком тепло, могут быть и еще обвалы, поэтому мы здесь переночуем. Выйдем рано утром.
- Все у вас в порядке? - настойчиво спрашивал Геловани. - Как Реннет, ничего? Ничего с ним не случилось?
- С вами ничего не случилось? - Гончаров, не отрываясь от трубки, глянул на Ника.
Ник удивленно поднял глаза, но мгновение спустя утвердительно кивнул головой. Вчера он впервые за многие годы лег спать, с нетерпением ожидая наступления утра. К нему возвращалось что-то прежнее, счастливое и радостное.
- Многое со мной случилось, - проговорил он медленно. - Да, черт возьми, очень многое!
13
Еще два часа они сидели, словно узники, остерегаясь сдвинуться с места из-за соседства с высоким напряжением, и слушали щелканье счетчиков, немногословно рассказывающих о том, как ударяют волны космических лучей о внешний край атмосферы.
Количество показаний за это время было, однако, незначительно: ровно столько, чтобы убедиться, что прибор действует. Он мог работать так бесперебойно круглые сутки в течение нескольких недель, быть может, даже месяцев, прежде чем будет собрано достаточно данных, чтобы сделать какие бы то ни было выводы. Гончаров решительно выключил оба прибора.
