— Только? — насмешливо спросил Тихменев, ероша свою бородку, когда доктор кончил.
— Кажется, достаточно? Ведь Катенька не родная мне дочь, и даже не разберешь, как она мне приходится: жена вышла за Ордина уже за вдовца, значит, Катенька была дочерью от первой жены и приходилась ей падчерицей, а когда Ордин умер и я женился на ней… одним словом, черт знает, какая путаница. А я тебе скажу одно: Катенька очень уж ласково на тебя поглядывает… скажу больше: прямо влюблена… Как порядочный человек, ты…
— Понимаю, пожалуйста, без нравоучений… Вы, как порядочный человек, считаете своей обязанностью ловить Катеньку в коридорах и обнимать ее очень уж… по-родственному!..
— Ради бога… шш… — зашипел старик, оглядываясь на дверь.
— Ха-ха… Испугались, ваше благородие?.. Ничего, не беспокойтесь: я Антокиде Степановне не выдам, если будете вести себя хорошо. Кстати, признайтесь, вы очень боитесь Антониды Степановны?
— Послушай… ты уж слишком, Аркашка!.. А Катеньку действительно раз обнял в коридоре…
— Потому что принял за жену? Ха-ха…
Когда в кабинет вошла сама Антоиида Степановна, рыхлая и вечно больная дама с желтым лицом, разговор принял серьезный оборот. Говорили о приданом для Катеньки, о дне свадьбы, разбирали жениха и тому подобное, что говорится в таких случаях.
— Уж, кажется, я и не дождусь, — повторяла Антонида Степановна, вздыхая, — когда пристрою Катеньку… Девушка на возрасте, того гляди, сядет на руках Христовой невестой — тогда куда я с ней? Конечно, она в доме была необходима — занималась с детьми, помогала мне, но пора ей и о себе подумать… Не с нами же ей век вековать, а женихов-то нынче и с огнем не найдешь. Пойдемте, господа, чай пить, а Катеньке я пошлю чаю туда…
Действительно, Антонида Степановна велела горничной подать чай жениху и невесте в гостиную. Катенька даже побелела вся, когда увидела поднос со стаканом чая и свою чашку, — у ней оставалась единственная надежда на вечерний чай, чтобы хоть на час избавиться от своего уединения, но и эта надежда оказалась разбитой. Зато Кекин был предоволен и смешно вытягивал губы, прихлебывая горячий кипяток. Как он противно чмокал губами, а потом облизывал их. Девушка вперед переживала всю свою жизнь с этим ненавистным уродом, и глухие слезы подступали к самому горлу. Что она такое — хуже сироты, а чужой хлеб горек. Когда была маленькой, то это еще не так выделялось, но потом… Конечно, Антонида Степановна добрая женщина, если бы не избывала ее замуж за первого встречного, а остальных она ненавидела. Старик Вицин, бесхарактерный, боявшийся жены человек, преследовал ее своими родственными любезностями с седьмого класса гимназии и, когда жены не было, одолевал ее скабрезными анекдотами, объятиями и поцелуями. Старшие гимназисты писали на ее тетрадках непонятные ей слова и подсовывали неприличные фотографии. А она должна была молчать, чтобы не тревожить напрасно Антониды Степановны. В последнее время она просто боялась оставаться дома одна.
Единственное место, где она отдыхала, — это был дом замужней подруги Любочки Тихменевой, — как у них всегда хорошо, уютно и как-то вообще тепло! Конечно, Аркадий Борисыч был ветреный человек и редко засиживался дома, но он всегда являлся таким веселым, остроумным. Особенно любила Катенька, когда он пел. Между прочим, он и ее учил пению, и они исполняли даже один дуэт на любительском спектакле. Вот единственное светлое место в ее молодой жизни, и понятно, что в Катеньке проснулись к мужу подруги те чувства, какие она боялась назвать их настоящим именем, — она просто чувствовала себя необыкновенно тепло в его присутствии, скучала, когда его не было, и жила только ожиданием, когда он придет. Никаких расчетов на Тихменева она, конечно, не могла иметь и старалась не думать, к чему ведет такое сближение, — ей было приятно, что он выделяет ее из среды других женщин и так необидно ухаживает.
Сейчас после чая Тихменев перешел в зал, сел за рояль и привычной рукой взял несколько громких аккордов. Дети опять столпились около него и заглядывали прямо в рот. Катенька вздрогнула, заслышав знакомые рулады. Потом он запел один из тех романсов, какие так любят провинциальные барышни. Пел он недурно, хотя и кривлялся порядочно. Как назло, попадались именно те романсы, которые любила Катенька. Когда Тихменев запел «Не говори, что молодость сгубила…», у ней на глазах показались слезы.
— О чем вы плачете, Катенька? — спрашивал Кекин, напрасно сдерживая поднимавшуюся в нем злость.
— Так…
— Это не ответ…
— Да просто потому, что так принято: все невесты плачут.
Она пересилила себя и даже улыбнулась сквозь слезы. Кекин успокоился, — действительно, все невесты плачут. А в зале полный мужской тенор так и выводил жестокие слова:
«…Близка-а-а ммоя ммо-ги-ла-а!..»
Потом Кекин опять говорил что-то долго и убедительно, но Катенька уже не слушала его. Когда Тихменев кончил свое пение и с шумом захлопнул крышку рояля, Катенька без всяких предисловий выбежала к нему, взволнованная, бледная, с горевшими глазами.
— А, вы дома? — удивился Тихменев, крепко пожимая маленькую дрожащую ручку. — Любочка вам кланяется…
У него улыбались одни глаза, но Катенька прощала ему и фальшивое удивление и фальшивые слова, потому что он сейчас пел для нее, ее любимые вещи, точно хоронил ее заживо.
— Мне нужно вам сказать одно слово… — прошептала она, опуская глаза.
— Як вашим услугам.
— Вы сейчас уходите?.. Я скажу в передней…
— Вы меня гоните, Катерина Васильевна… — заметил Тихменев, пожимая плечами.
В передней, когда он наматывал себе на шею шелковый платок, она припала к его груди русоволосой головкой и глухо зарыдала.
— Я… я… люблю вас… — шептали побелевшие губы.
— Милая… — ласково прошептал он, обнимая ее и целуя, — Милая…
Этот поцелуй заставил девушку опомниться. Она посмотрела на него совсем дикими глазами, быстро повернулась и убежала… Тихменев несколько времени постоял в передней, улыбаясь довольной улыбкой, тряхнул головой и вышел.
Кекин по-прежнему сидел на диване в гостиной и начинал терять терпение. Черт знает, в самом-то деле, какое глупое положение… Куда Катенька убежала?.. Но в этот момент вошла Антонида Степановна.
— Мы еще с вами не видались сегодня, Владимир Евгеньич… — проговорила она, тяжело опускаясь в кресло. — Катенька сейчас выйдет… Знаете, молодая девушка… все для нее так ново… нервы… ведь все мы, женщины, одинаковы.
Она уговаривала рассерженного жениха, как ребенка, и Кекин постепенно отошел. Если уж действительно все женщины одинаковы, то что тут поделаешь?..
— Вы поставьте себя на место Катеньки… — продолжала Антонида Степановна, прикладывая платок к глазам. — Она еще так молода… не понимает своего счастья…
— О, я понимаю… все понимаю… — растроганно отвечал Кекин и даже поцеловал руку у Антониды Степановны. — Вообще: комбинация…
III
Семья Вициных сложилась довольно оригинальным образом, как складываются семьи, может быть, только на Руси.
Антонида Степановна за доктора Вицина вышла уже вдовой. Первый ее муж, отец Катеньки, был вдовец, и она «вышла на детей», как говорят свахи. У Ордина осталось от первой жены двое детей — старшая дочь Катенька и сын Семен. Антонида Степановна пригрела сирот и прибавила еще от себя троих детей, так что, когда Ордин волею божьей помре, у ней осталось на руках целых пять сирот. Положение было совсем безвыходное, если бы она не вышла замуж во второй раз за доктора Вицина и опять «на детей» — у доктора сиротело целых четверо ребят.
— Что же, нам уж заодно возиться с ребятами, Антонида Степановна, — говорил Вицин, когда делал предложение. — Такая уж судьба… Бог даст, не съедят, пока мы живы.
У «молодых» образовался с первых дней воспитательный дом, а потом Антонида Степановна подарила мужу еще троих. Получился настоящий муравейник, причем трудно было разобрать чужих от своих, да Антонида Степановна и не делала между детьми различия — всех бог дал, что же тут разбирать. Сам Вицин был не злой человек, но на детей он не обращал никакого внимания, предоставил все жене: это ее бабье дело. У него служба, дела, а ребятишки только мешают. Он заметил Катеньку уже в седьмом классе гимназии, когда она совсем выровнялась и сделалась взрослой, красивой девушкой. Даже и по жене Катенька была доктору чужая, и он часто поглядывал на нее прищуренными глазами. Женщин он всегда любил, но жизнь так сложилась, что пришлось удовольствоваться самой серенькой обстановкой, а тут постоянно на глазах вертится такая свеженькая и красивая девушка. Дурных, мыслей старик не имел, но его так и тянуло обнять это цветущее молодое тело, которое точно говорило ему о собственной старости и неудовлетворенной жажде жизни. Антонида Степановна хорошо знала слабости мужа и поэтому никогда не держала в доме красивой женской прислуги — ведь все мужчины одинаковы, как и женщины. Это было ее философией, которая каждый день приносила какое-нибудь новое подтверждение. Старший сын доктора, гимназист седьмого класса, тоже ухаживал за Катенькой и не пропускал удобного случая i поймать ее где-нибудь в темной комнате, ущипнуть и прошептать на ухо что-нибудь скабрезное. Раз Антонида Степановна наткнулась на сцену, когда Сережа обнимал Катеньку, загнав ее в угол гостиной.
