О. Генри
Стриженый вол
Джефф Питерс был готов спорить со мной без конца, едва только, бывало, зайдет у нас речь, можно ли считать его профессию честной.
- Уж на что мы друзья с Энди Таккером, - говаривал он, но и в нашей дружбе появлялась очень заметная трещина, правда, единственная, - когда мы не могли с ним согласиться насчет нравственной природы жульничества. У меня были свои принципы, у Энди свои. Я далеко не всегда одобрял выдвигаемые Энди Таккером проекты о взимании контрибуции с публики, а он, - с своей стороны, был уверен, что я слишком часто вмешиваю в коммерческие операции совесть и наношу таким образом нашей фирме немалый ущерб.
Случалось, что в наших спорах мы иногда хватали через край. Однажды в пилу полемики он даже выразился, будто я нисколько не лучше Рокфеллера.
- Энди! - ответил я. - Я знаю, что ты хочешь нанести мне обиду. Но мы с тобою давние приятели, и я не стану обижаться на такие ругательства, о которых ты и сам пожалеешь, когда к тебе вернется хладнокровие. Ведь я еще никогда не подлизывался к судебному приставу (1).
Однажды, в летнюю пору, мы с Энди решили отдохнуть в Кентуккийских горах, в небольшом городишке Грассдейл. Считалось, что мы скотопромышленники, и к тому же солидные почтенные граждане, которые приехали сюда на каникулы. Жителям Грассдейла мы пришлись по душе, и потому мы решили прекратить военные действия и не морочить их - покуда мы живем в ихнем городе - ни проспектами каучуковой концессии, ни сверканием бразильских брильянтов.
Жили мы в гостинице, и вот однажды приходит к нам самый крупный грассдейлский торговец железною утварью и садится с нами на веранде, чтобы покурить за компанию. Мы еще раньше успели хорошо познакомиться с ним, так как нам случалось не раз наблюдать, как во дворе городского суда он в послеобеденный час играет в железные кольца. У него была одышка. Был он крикливый и рыжий. Но в общем толстый и такой важный, степенный, что даже глядеть удивительно.
Сначала мы поговорили о разных злободневных новостях, а потом этот Меркисон - у него была такая фамилия - достает из бокового кармана письмо и с этаким беззаботно-озабоченным видом дает его нам - почитать.
- Ну, как вам это нравится? - говорит он и смеется. Послать такое письмо МНЕ!
Мы с Энди сразу же смекнули, в чем дело. Но делаем вид, будто внимательно вчитываемся в каждое слово. Письме напечатано на машинке - одно из тех старомодных писем, где вам объясняют, каким манером, вы можете за одну тысячу долларов получить целых пять, - и притом такими бумажками, что никакой эксперт не отличит их от настоящих. В письме сообщалось, что эти доллары являются оттисками с подлинных клише Государственного казначейства в Вашингтоне, выкраденных тамошним служащим.
- Подумать только, что они смеют с подобными письмами обращаться ко МНЕ!
- Ну, что за беда! - говорит Энди. - Такие письма рассылаются и порядочным людям. Если вы не ответите этим аферистам на первое их письмо, они отстанут. А если откликнетесь, напишут вам снова и предложат вам привести ваши доллары к ним и совершить полюбовную сделку.
- Но подумать только, что с подобным письмом они посмели обратиться ко МНЕ! - возмущается Меркисон.
Через несколько дней он приходит опять.
- Друзья! - говорит он. - Я знаю, вы люди безукоризненной честности, иначе я не стал бы откровенничать с вами. Знайте: я написал тем мошенникам, просто так, для потехи. Они тотчас же прислали ответ: предлагают приехать в Чикаго. В день своего отъезда я должен послать телеграмму на имя Дж. Смита. А в Чикаго - встать на такой-то улице, на таком-то углу и ждать. Там подойдет ко мне один в сером костюме и уронит передо мною газету. Тогда мне следует спросить у него, теплая ли сегодня вода. Таким образом он узнает, что я - это я, а я узнаю, что он - это он.
- Старая штука, - говорит Энди зевая. - Я часто читал про такие проделки в газетах. Потом он ведет вас в гостиницу, в укромный застенок, а там уже поджидает вас мистер Джонс. Они показывают новехонькие, свежие, настоящие деньги - и за каждый ваш доллар продают вам пятерку. Вы видите своими глазами, как они укладывают их к вам в саквояж. Вы уверены, что доллары тут, в саквояже. А когда вам вздумается взглянуть на них снова, они, конечно, оказываются оберточной бумагой.
- Ну нет! Со мною такие штучки не пройдут, - говорит Меркисон. - Не на такого напали! Я не создал бы доходнейшего бизнеса в нашем Грассдейле, если бы у меня не было нужной смекалки. Вы сейчас сказали, мистер Таккер, что они покажут мне настоящие деньги?
- По крайней мере я сам... то есть я читал в газетах, что эти молодчики поступают именно так.
- Друзья! - говорит Меркисон. - Я решил доказать, что им не удастся объегорить меня. Я возьму две тысчонки, суну их в карманы штанов и проучу аферистов как следует. Стоит только Биллу Меркисону глянуть разок на настоящие деньги, уж он не оторвет от них глаз. За один доллар они предлагают пятерку - ну что ж! - им придется выложить мне чистоганом всю сумму. Для этого я приму свои меры. Нет, Билл Меркисон не такой простофиля. Вот увидите: съезжу в Чикаго и заставлю этого самого Смита выдать мне за тысячу долларов пять. И поверьте: вода опять станет теплая.
И я и Энди, мы оба пытаемся вышибить у него из головы этот неудачный финансовый план. Но куда там! Он стоит на своем. "Я, говорит, исполню свой гражданский долг, и поймаю бандитов в расставленную ими же самими ловушку. Авось это послужит им хорошим уроком!"
Меркисон уходит, а мы с Энди продолжаем сидеть и молча предаемся размышлениям о том, как плачевно заблуждается человеческий ум. В такие размышления мы погружались не раз. Чуть выдастся у нас свободный часок, мы всегда посвящаем его благочестивым попыткам усовершенствовать свою духовную личность при помощи глубокомысленных мыслей.
Мы долго и сосредоточенно молчим. Наконец, Энди прерывает молчание.
- Джефф! - говорит он. - Признаюсь, я нередко от всего сердца хотел выбить у тебя лучшие зубы, когда ты, бывало, начнешь жевать свою мочалу о совести в бизнесе. Теперь я прихожу к убеждению, что, пожалуй, я был не прав. Как бы то ни было - в нынешнем случае я с тобою согласен вполне: по-моему, с нашей стороны было бы прямо-таки бессовестно отпустить мистера Меркисона одного, без охраны, для свидания с теми мазуриками. Ведь ему не сдобровать, это ясно. Не думаешь ли ты, что мы обязаны вмешаться и предупредить катастрофу?
