А потом нам повезло — умер дальний родственник матери, оставив ей, как единственной наследнице, небольшой дом с участком.
Сомнительное везение, конечно: обрести радость жизни через чью-то смерть. Но мы были счастливы тогда, казалось, что теперь все обязательно наладится.
И первое время все так и было. Мы сделали ремонт в пусть маленьком, но собственном доме, купили кое-какую мебель, мама уволилась из ресторана и устроилась по профессии — преподавателем игры на фортепиано в музыкальную школу. Снова начала улыбаться и почти бросила пить. Почти.
Выпивала втихую, пока мы были в школе, и иногда вечерами, в ванной, подмешивая спиртное в чай... Оставить эту пагубную привычку она так и не смогла.
С годами все становилось только хуже. С работы ее уволили за систематические опоздания и перегар, устроиться в какое-то другое приличное место она больше не смогла, а в ресторан теперь требовались только молоденькие. Ей ничего не оставалась, кроме как пойти работать санитаркой в районную больницу. Пить она стала больше и чаще, уже не скрываясь от подросших дочерей.
К тому времени одноклассники от меня немного отстали, и мне больше не приходилось тратить нервы на склоки, все свое время, упорство и усилия я вкладывала в учебу. Я зубрила и зубрила, мечтая окончить школу с золотой медалью, чтобы точно поступить в московский ВУЗ. Я спала и видела, как уберусь из этой надоевшей до коликов провинции и обустроюсь в столице. Мне было жаль оставлять Нику с опускающейся с каждым днем все ниже и ниже матерью, но у меня не было выбора: лишь получив достойное образование, я могла потом устроиться на хорошую работу и затем забрать сестру.
И я добилась своего — получила медаль и поступила, куда хотела. В августе девяностого года я села в плацкартный вагон и покинула родной город, уехав в Москву в поисках лучшей доли.
Учеба давалась мне легко, днем я посещала пары, а вечерами подрабатывала репетитором английского у детишек богатых людей. На жизнь хватало, я даже могла позволить себе отправить небольшую сумму матери, чтобы она купила Нике одежду или забила холодильник, так как знала наверняка, что питаются они плохо.
Так пролетели пять лет, подходил к концу последний год моей учебы, уже не за горами маячило получение красного диплома и перспективная работа переводчиком, как вдруг мне звонит Ника и говорит, что дом забрали «какие-то люди», и они с матерью были вынуждены снять комнату в коммуналке.
Внутри меня все рухнуло на тот момент. Я здесь, а Вероника там, с пьющей матерью, еще и без жилья... Еще свежи были воспоминания моего детства, в той старой халупе с шуршащими за стеной крысами.
Оказалось все до банального просто: мать влезла в какую-то авантюру, набрала долгов, выплатить которые была не в состоянии. Ушлые и не чистые на руку кредиторы быстро раздобыли откуда-то расписку «матери» о том, что она готова покрыть долги домом. Взамен пообещали, что тогда они будут в расчете, что больше никогда не появятся в их с Никой жизни. Обещание они сдержали — исчезли, оставив мать и сестру на улице.
Произошедшее шокировало, но выбора, кроме как смириться и принять как данность реальное положение вещей, у меня не было.
Я начала с утроенной силой брать новых учеников, откладывая каждую копейку и забивая на учебу. К счастью, мне все-таки удалось окончить институт с красным дипломом и буквально сразу же посчастливилось устроиться в элитную частную школу преподавателем английского. Я бы в жизни никогда туда не попала, если бы не помощь благодарной клиентки, с чьей дочерью я занималась. Муж клиентки был директором этой школы, и благодаря им двоим я проложила себе тропинку к счастливому и безбедному будущему.
Я строила грандиозные планы, как накоплю приличную сумму, куплю собственное жилье и затем заберу к себе Нику. Как помогу ей поступить в институт, как хорошо мы заживем, а потом... потом мои мечты в одночасье рухнули.
Я снова здесь, в клетушке с тараканами, без огромных денег, прекрасных перспектив и веры в счастливое будущее.
— Ника, это ты? — мать отворила дверь, буквально вваливаясь в комнату. — Ой, Яночка, ты уже дома.
Я заметила, как она внутренне сжалась, стараясь сделать вид, что трезва. Если на сестру ей было все равно, то меня она побаивалась. Осознавала, что с моим появлением в доме появилась новая приличная мебель и в холодильнике нормальная еда, и если я вдруг разозлюсь и уеду обратно, то они снова заживут впроголодь. Знала бы она, что никуда я не уеду, даже если очень захочу...
— Я-то дома. А ты где была? — вздохнула, снимая тесные туфли.
Ноги опухшие, в мозолях. Сэкономила, называется. Нет, так дело не пойдет. Если за неделю не разносятся, придется снова лезть в и так похудевшую заначку и покупать новые.
Подняла покупки и отдала матери. Та трясущимися руками неловко перехватила пакеты, и продукты посыпались на пол.
— Да я... по работе ходила, по делам... — сочиняя на ходу, мать принялась поднимать выпавшие пачки и коробки. — Ой, апельсины-то зачем, дорого же.
— Нике витамины нужны. Синяя вся, волосы лезут.
Да кому я говорю, как будто ей есть до младшей дочери хоть какое-то дело.
— Колбаска «Монастырская», моя любимая. — Глаза заблестели. Но, увидев мое угрюмое лицо, она быстро добавила: — Нике... пусть в школу с собой бутерброды берет, завтракает...
