в другой раз? А?
— Не-е, блатная ты сыроежка… Перестань компостировать мне мозги. Я своего не отпущу!
— Ну как знаешь, отец…
— Старичок, ты чего слова жуёшь? Ты давай руби конкретно, что там у тебя.
— А хотя бы то, что напрасно я вчера отстегнул от родительского бюджета на билеты целых полтора рэ… — Серёня смотрит на часы на стене. — Вообще-то, Юрец, сразу если сейчас сняться с якоря, мухой успеем в "Славу" на наш "Народный роман".
— Это-то и всё? Что твоё кино? Секи момент. Здесь начнётся кинуха почище! Зря ли мы градусы для духа принимали?
Тут выплыл розовенький усач со своей картинкой под руку; так и пляшет, ловкий гусь, перед ней, как бес перед заутреней.
— Ну, паря, — дергаю я Юрку за рукав, — чего стоишь врытым столбушком? Твой черёд. А посчастило б тебе, хлопче…
Юрка молча разнёс руки в стороны.
Только это Юрка за дверку, тут тебе девчушка, — она всё прятала глаза, — со всей моченьки в неожиданности ка-аак дёрнет ручонку из менышаковых ослабелых клещей да рысью на двор, меньшак — вследки.
Мда-a… Такой ералаш напрямик большая родня той моей каше, когда я сбежала от своего прасольщика из-под самого венца…
Что ни говори, а у любви свой устав…
Вот…
Проходят большие века, рушатся целые государства, в борьбе народы меняют власть, но ни на́ волос не меняет Любовь своего устава: нет и никогда не объявится такая сила, что могла бы взять верх над Любовью и положить ей свою волю.
Ничего нет первее Любви. Ничего нет праведней Любви. Ничего нет главнее Любви. Ничего нет сильнее Любви.
Человечий род — это всего лишь вечное дитя Любви, дитя умное, дитя красивое, дитя богатырское, но вместе с тем и дитя слабое, кому суждено жить, покуда живёт Любовь…
Жду я, пожду… Ан ни девчушки, ни меньшака…
Осталось мне одно: знай себе сиди да слушай.
А скрозь дверь помилуй как хорошо слыхать.
— Здрасьте, — говорит Юрка.
— Здравствуйте.
Голос у женщины со скрипом как вроде.
— Я вот пришёл… Понимаете?..
— Понимаю. Зачем вы пришли?
— А зачем все сюда приходят?.. Я ззамуж хочу!.. И мммоя девушка!..
— А где же ваша девушка?
— Как где?.. Здесь… Её кореш мой у гардероба караулит. Она, понимаете, стесняется. Понимаете?
— Отчего же не понять. Сколько, молодой человек, вам лет?
— Тёть! А вы в семнадцать жените?
— Надо специальное решение райисполкома.
— А ну без специального?
— Без специального нет.
— Из-за какой-то бумажки…
— А без бумажки не могу.
— Вы и не можете! Всё ж в ваших руках… Что вам сто́ит! Ну, тё-ё-оть…
— Как вы себя ведёте?
— Хорошо веду. Я зззамуж хочу! И мммоя девушка!
— Приходите через год. К той поре, надеюсь, вы протрезвеете.
— Да Тани уже не будет! Не будет! Как вы это не поймёте?! Какая ж вы неврубчивая!
Тут Юрка заревел по-страшному и в слезах вылетел от регистраторши, будто ветром его выкинуло.
Вот ты какая горькая нескладица…
Сижу пригорюнилась, как Алёнушка у пруда.
Не успела я свести, что тут да к чему, ан висит-болтается у меня на шее Ленушка.
— Баушка… родненькая… — ронит слёзы, — не уходи-и…
В толк никак не войду, с чего она такую песню поёт.
— А куда это я ухожу? — стороной так в разведку выуживаю.
— Да-а… куда-а… Хитроумка ты… — Помалу Ленушка перестаёт мокрить. — Когда ты пошла, я спросила дедушку: "Дедушка, а почему бабуня такая сердитая?" А дедушка ответил: «Бросила меня бабуня. Ушла». — «А почему?» — «Я ей большь не наравлюсь. У меня на голове нету волосов». — Баушка! Родненькая! Не бросай дедушку! Ну честное слово, волосики у дедушки на головке ещё вырастут. Как у братика Коли!
— Ну-у, ежель всё так, как распеваешь, — смеюсь, — не спокину я ненаглядного дедушку твоего. Только что ж сам наш сватачок? [18]
— А сказал — придёт. И вот увидишь, придёт!
А кочерга эта горелая всё ж легка на помине. Вон он и сам, мокроглазый, ясной личностью сверкает.
Подступается. Через усталь улыбку засылает.
— Я, Марьянушка, — входит в рапорт, — Ленушку взял. Всё, думаю, смелости мне накинет… Завидела она тебя с порожка, вывинтила потную ручонку у меня из кулака, локотки нарастопыр да и понеслась вприскок к вашей милости. Ни на каких вожжах не удержать. Спокинула деда одного на произвол случая. А меня было в дверях не опрокинул с катушек один шутоломный жених… Это ж по какому по такому папуасскому правилу обходятся тут с нашим братом, что тот жених натурально ревел белугой?
— А узнаешь…
Валера зачем-то трогает седой висок, задумывается, бледнеет лицом.
— Не полошись, — беру я его под острый, сухонький локоток. — Тебе такой прах не грозит, жанишок ты мой беленький, жанишок ты мой давненький, — и открываю свою дверку.
Роман «Жених и невеста» впервые опубликован в моем сборнике «От чистого сердца». (Москва, издательство «Молодая гвардия». 1985 год.
Предисвие к «Жениху и невесте» написал лауреат Ленинской премии Егор Исаев
Наасколько это неожиданно, настолько и знакомо одновского увидел себя в далеком воронежском детстве. В этом словосочетании есть и озорное и серьезное — это как весна перед летом — да и все, собственно, в этой небольшой повести как весна перед летом, в ощущении близкой осени и зимы.
Язык повести почти поговорочный — много за словом, над словом, в его глубине. Как велит язык, как велит чувство, так возникает характер. Два характера, две судьбы, но как они близки друг другу, сердцем близки. Хочется любить, верить, а это уже немало и для жизни и для писателя.
Решалка — голова.
Шалаш — голова.
Баштан — голова.
Бестолковка — голова.
Мачинка — маковое зёрнышко.
Попасть в арест — оказаться в стеснённых обстоятельствах.
МТС — машинно-тракторная станция.
Скворечник — голова.
Трудила — учитель труда.
Безцирлих-манирлих — без понуждения.
Дыня — голова.
Копилка — голова.
Маятница — плоская гирька на маятнике.
Ласковое название
