казалось, Головины не выдержат, упадут и умрут, все четверо, все вместе.
Анна Валериановна всё взяла на себя. Она поняла, что спасения нет и быть его не может и что невозможно продолжать эту сцену, что они все могут просто сойти с ума, что надо действовать быстро, не давая опомниться, что так будет легче умереть и самому Димитрию.
Она выпрямилась во весь рост для своей трагической роли. Пусть никто не увидит слёз Головиных, не услышит их мольбы о помиловании. Головин сам пойдёт на казнь: его не поволокут насильно солдаты. Мать и сестра не уцепятся за него, не поволокутся за ним по земле, солдаты не ударят их сапогами. И она крикнула громко, гордо и властно:
– Умереть? Так умри, Димитрий! Среди Головиных ещё не было трусов! Они умели умирать на поле битвы! Димитрий, ты потомок героев! Иди! Ещё одно славное имя будет вписано в историю России! Тебя не забудут, верный сын родины… верный ей до конца!
И пока она кричала, она взяла его за руку, она вела его, она спешила, она почти бежала, выкрикивая гордые слова бесстрашия и мужества.
– Эта прачка много видела добра к себе в нашем доме! Ни прачка, ни её солдаты не увидят нас униженными! Они могут убить, но не смогут унизить никого из Головиных! Быть униженной – это Варварино место в жизни… оно остаётся ей и теперь… Стены этого дома…
– Ну и хорошо же говорит барыня! – сказал один из солдат, дружески кладя руку на плечо Димитрия.
– Не прикасайся к нему! – крикнула Анна Валериановна. – Не смей! Он идёт один! Я веду его. Варвара, ты можешь расстрелять и меня заодно! Я не нужна тебе больше. Ничего, что нет ни приговора, ни приказа… Потом сама придумаешь что-нибудь.
Так они шли в сад, все словно загипнотизированные её криками, её чувством, её волей. Никто не отдавал себе ясного отчёта, какой был день, час, что их окружало. Туман заволакивал мысль, и все – солдаты, Головины, Варвара – шли лёгкими шагами призраков, ведомые чужой волей. И Димитрий шёл спокойно и гордо, и по мере того, как Анна Валериановна кричала, лицо его всё более принимало выражение высокомерного презрения.
– Снимай рубаху, – сказал солдат.
– Дайте её нам! – кричала тётя. – Дайте её нам… на память о нашем герое… Любить… беречь… Димитрий! Мы горды тобою! Командуй, прачка! Солдаты, смотрите, как умирает офицер императорской армии!
В урагане её криков, её слов не было ни слёз, ни прощаний.
Димитрий стоял у стены, поодаль, лицом к крыльцу. На ступенях крыльца, высоко, стояли мать и Мила. Между крыльцом и стеной выстроились солдаты. Варвара и рядом с ней Анна Валериановна стали в стороне.
Все смотрели на Димитрия не отрываясь. Мать, высоко подняв руку, благословляла его широким крестом. Мила обеими руками держалась за голову.
Варвара махнула рукой, дала команду. Солдаты выстрелили. Димитрий упал. Он был убит.
Да, он был убит. Он лежал там, на земле. Лицом вверх. Глаза его были открыты. Он был уже мёртв.
– Шесть пуль, – сказал солдат, наклонившись над трупом. – Две – навылет. Мёртвый.
С этим закончился гипноз, и наступила реакция.
Мать дико, пронзительно закричала. Она кинулась к трупу и, обняв, упала около него. Она схватила его за руки и, стоя на коленях, старалась его поднять. «Встань! – кричала она. – О, встань! Я прошу тебя, я тебя умоляю – встань!»
Он был прострелен в голову, и лицо его покрывалось кровью. Ладонью она старалась стирать кровь. Прикоснувшись нечаянно к ране, она ещё раз вскрикнула громко и в отчаянии стала ногтями рвать своё лицо.
Мила и Анна Валериановна стали на колени у трупа, по обе стороны матери. Ничего не видя от слёз, путаясь в словах, они пытались обнять её, удержать, успокоить.
Отойдя поодаль, солдаты стояли кучкой, с неловкостью наблюдая сцену. Они, кто были годами на войне, годами видели смерть перед собою, ежедневно ожидая её и для себя, – они, потеряв давно идею о ценности человеческой жизни, не понимали и не одобряли такого пламенного выражения горя.
– С непривычки… – бормотал один.
На фоне всего, чему они были свидетели, это был лишь частный случай. Малая подробность грандиозного целого – и эти вопли, эти сцены им казались неуместными, искусственными, неподходящими для малого, хотя и серьёзного случая.
– Беспорядок какой… Одно слово – господа… – сказал другой солдат, думая о том, что в его далёкой северной деревне его собственная мать, перекрестясь, закричала бы мелодично, певуче, поминая и леса дремучие, и реки глубокие, и пески сыпучие, и его собственную незадачливую головушку.
Варвара, стоявшая поодаль, подошла и, схватив руки матери Димитрия, крепко сжала их в своих.
– Оставьте лицо! – сказала она, и голос её был резок и печален. – Вы раните себя. Вы можете потерять зрение.
Увидя руки матери в руках Варвары, Мила вскочила и начала дико кричать:
– Уйди! Уйди! Сейчас же уйди от нас! Не смей трогать мою мать своими руками!
Солдаты топтались, глядя на рыдающих женщин.
– Мёртвый, а жалко! – сказал один, сапогом своим касаясь ноги Димитрия. – Славный такой, в общем, мальчонка.
– Враг народа! – сказал другой наставительно. – Убивать таких надо – жалко, не жалко. Ты его не убьёшь – он тебя убьёт. Время такое. А парнишка, слов нет, славненький. Ему жить бы да жить.
– Приказ, – сказал третий. – Солдат живёт под приказом. Сказано: стрелять! – он и стреляет. Кого – то дело начальства.
– Эх, жалельщики! – сказал ещё один. – А как он тебя поймал бы – не пожалел бы. Не жди.
И всё-таки они не уходили, топчась около.
– Гражданка мать, – заговорил старший, – или кто тут хозяйка! Распорядиться надо насчёт похорон. Приказ – не оставлять трупа, потому от него зараза. Нам убрать тело или похороните сами? По приказу – ваш выбор.
– Оставьте тело, – сказала Анна Валериановна, не взглянув на него. – Похороним сами.
– В таком случае, гражданка, вы обязуетесь законом закопать молодого человека немедленно, чтоб до вечера же был в земле. Согласны? Закопать можете тут где-нибудь. Вона сколько земли! Тут целый полк закопать можно.
Солдаты слушали.
– А как они насчёт могилы? – спросил один. – Есть кто, чтоб помочь?
– А то мы и поможем? – предложил другой.
– Отчего не помочь, поможем, – соглашался третий. – Куда им самим! Сказано: господа, не трудящий класс. Белые ручки, голубая кровь.
– Гражданочка, – обратился к Миле самый молодой из них, – а ну, где вы держите лопаты?
Тут Анна Валериановна вернулась к действительности. Подымаясь с колен, она сказала строго:
– Вы сделали своё дело. Убили. Теперь уйдите. Оставьте нас. Мы не хотим вашей помощи. Уйдите!
– Как вам будет угодно, гражданка, – обиженно заговорили солдаты. – Как угодно… Что ж, мы и уйдём… Мы от чистого сердца… помочь хотели…
Один за другим они направились к выходу из сада. Головины остались одни.
Глава XI
Три женщины, стоя на земле
