Что он скажет ей?..
Сердце начинает стучать. Зачем она позвала его? Лечь в кровать, притвориться спящей? Нет, он сейчас придет.
На луну налетают облака. Темно. Ничего не видно. Может быть, он уже тут, под окном?.. Но облака летят дальше, и снова светло, а его нет. Что же он так долго? Он придет, она не сомневается. Только бы уж поскорей…
Понемногу и луна, и небо начинают бледнеть. Деревья расплываются в молочном тумане. От пруда тянет сыростью. Люка ежится. Закутаться бы одеялом. Но нельзя. Станешь похожа на тюк. Она плотнее запахивает полы халатика. Нет, он должен увидеть ее красивой.
Небо становится все светлее, луны уже почти не видно, такой бледной и прозрачной стала она. Белый легкий туман поднимается все выше, заволакивая сад. Молчат лягушки, молчат деревья, молчат цветы. Ни движенья, ни вздоха. Так тихо, как бывает только на рассвете, в таинственный час между утром и ночной темнотою. Люка кашляет, испуганно оборачивается. Нет, Вера спит, не слышит. Отчего он не идет?.. Отчего?.. Но он придет. Не может не прийти…
В соседней церкви протяжно и гулко звонит колокол.
Значит, шесть часов. Значит… Люка тихо встает, вешает Верин халатик, ложится в постель. Значит, он не придет…
Вера трясет Люку за плечо:
— Да проснись же.
Люка поднимает тяжелую голову, трет кулаком глаза:
— Что, что такое?..
— Мы уходим. Ты спишь как сурок.
— Который час?..
— Девять.
— Девять… — Люка испуганно садится на кровать. В половине десятого уезжает Арсений. Она вскакивает. Где туфли? Где платье?.. Скорей, скорей. Неужели она не увидит его?..
Она бежит по коридору. Из холла доносятся обрывки разговора:
— Надеюсь, вы будете часто бывать у нас в Париже. Мои дочери так подружились с вами…
— Благодарю вас, с удовольствием.
Люка останавливается. Нет, она не посмеет войти, она закричит, она упадет в обморок, и все увидят, поймут.
Но все-таки она толкает дверь. И ничего особенного не происходит. Все обыкновенно, буднично. Арсений стоит перед Екатериной Львовной. На нем синий костюм, красный галстук. Люка все видит, все замечает. Не кричит, не падает в обморок.
— Я уже боялся, что не попрощаюсь с вами, маленькая соня. — Арсений пожимает ей руку. — Ну, растите большой и умной. В Париже нам с вами непременно надо будет в цирк на дрессированных львов сходить.
В саду перед террасой шумит автомобиль. Горничная укладывает в него чемоданы. Арсений сбегает по лестнице.
— До свиданья, счастливого пути…
— До свиданья, до Парижа…
Люка смотрит на него. Вот сейчас, сейчас все кончится. Он уедет, и больше ничего не будет. И вдруг, сорвавшись с места, бежит за ним.
Арсений уже садится в автомобиль.
— Вы, — начинает Люка хрипло, — вы… — «…Не пришли, а я вас ждала», — хочет она сказать, но что-то мешает в горле.
Арсений снова трясет ее руку.
— Да, да, — говорит он, блестя белыми зубами. — Я не забуду. Непременно пойдем львов смотреть. До свиданья.
Автомобиль трогается. Вот он выезжает на дорогу, вот заворачивает за угол. Вера машет платком.
— Уехал, — говорит она протяжно, — уехал… А нам все-таки жить надо и лечиться тоже. Идем, мама.
Люка остается на террасе.
— Уехал, — повторяет она нараспев.
От бессонной ночи болит голова, в ушах звон.
— Уехал… Что теперь делать? И стоит ли вообще что-нибудь делать? Куда идти? Зачем?..
Она медленно входит в дом и, держась за перила, поднимается по устланной красной дорожкой лестнице, потом идет по широкому коридору. По обе стороны белые двери, и на каждой черный номер — 24, 26, 28. Двадцать восьмой, здесь жил Арсений. Она берется за ручку. Дверь не заперта. Люка стоит в незнакомой комнате. Еще не прибрано. Все так, как было при нем. На столе груда газет. Красное одеяло свешивается с кровати на пол. На подушке впадина, след от его головы. Окна закрыты. В нагретой солнцем комнате душно. Люка подходит к постели, гладит подушку, трогает простыни. Здесь он спал. Она откидывает одеяло, ложится в постель. От простынь терпко и обморочно пахнет египетским табаком, одеколоном. Чужой, мужской запах. В ушах звон сильней. Все тихо плывет перед глазами. Холодные простыни тяжело ложатся на голые колени. Люка вздрагивает, широко раскидывает руки, ладони становятся слабыми и влажными. Она глубоко вздыхает и блаженно закрывает веки…
— Люка, ты ничего не ешь. Отчего ты такая красная? Дай я тебе лоб пощупаю. Господи, да у тебя жар.
— Глупости, мама, — вмешивается Вера, — ничего у нее нет. Просто объелась вчера мороженым. Пусть примет касторки.
Но Екатерина Львовна беспокоится:
— Что у тебя болит, Люка?
Люка слабо трясет головой:
— Ничего не болит. Только в ушах звон. И еще тут колет. Сердце.
— Какое же тут, у плеча, сердце? Легкое должно быть. Ты простудилась.
Но Люка трясет головой:
— Нет, сердце. Я знаю. Это сердце.
Конечно сердце. Сердце всегда болит от горя.
Екатерина Львовна не верит:
— Надо тебя сейчас же уложить, послать за доктором.
Люка отодвигает тарелку, с трудом встает, цепляясь за стул.
— Это сердце, не надо доктора…
Люка больна от горя и любви. Доктор сейчас поймет, расскажет. И все будут знать, и все будут смеяться над ней.
— Не надо доктора. Не хочу. Я здорова…
Люка лежит в кровати. Доктор что-то тихо говорит. Ну конечно, что Люка больна от горя и любви. И теперь все знают. Все.
Мама выходит вместе с доктором. Люка одна. Теперь все знают, даже Том, рыжая хозяйская собака. Даже вещи в ее комнате. Да, вещи знают. Они вдруг стали враждебными и насмешливыми. Полированный шкаф неприятно блестит, стол горбится и хихикает, стулья подбегают к самой постели и шаркают круглыми тонкими ножками. «Больны?.. А какой такой болезнью, позвольте узнать…» Синие и красные квадратики на обоях подталкивают друг друга углами и смеются тоненькими голосами: «Ждала… Не пришел. С носом осталась. С носом…»
…Люка открывает глаза. В окно светит луна, занавески тихо колышутся, розы под окном тихо кивают. И сейчас же над Люкой наклоняется Арсений.
— Арсений?.. Но ведь вы уехали.
— Я вернулся. Мне сказали, что вы больны. Я здесь. Я никуда не уйду. Спите…
И Люка засыпает.
Утро… Люка жмурится от солнца:
— Арсений, вы здесь?
— Да, да, спите, Люка. Я здесь. Я с вами.
Люка берет его за руку:
— Не уходите, мне страшно без вас.
— Я никуда не уйду. Я буду с вами всегда. Я люблю вас, Люка…
Люка счастлива. Но она так слаба, так беспомощна. Ей даже трудно вздохнуть.
— И я вас… — шепчет она.
И опять ночь.
Люка
