"Нет, сударыня, -- сказал Квентин. -- Что она там прячет? Что это может быть? Впрочем, не все ли равно? Вернемся обратно в город, мисс Роза".
Она ничего не ответила. Она только сказала: "Именно это я и должна узнать". Она сидела, наклонившись вперед и дрожа, всматривалась в аллею -кроны деревьев образовывали над нею арку, -- в аллею, ведущую туда, где стоит гнилая оболочка дома. "И теперь я непременно все узнаю", -- всхлипнула она с каким-то изумлением, с жалостью к самой себе. Потом она внезапно зашевелилась. "Идем", -- прошептала она, вылезая из повозки.
"Постойте, -- сказал Квентин. -- Давайте подъедем к дому. Ведь до него еще полмили".
"Нет, нет, -- прошептала она; слова, словно свирепое шипенье, сорвались с ее уст с тою же странной, полной ужаса, но неумолимой решимостью, как будто идти и узнавать должна была вовсе не она, как будто она была всего лишь безвольным орудием кого-то другого, кому непременно нужно было это узнать. -- Привяжите лошадь здесь. Скорее". Прежде чем он подоспел ей на помощь, она, крепко сжимая в руке зонтик, неловко спрыгнула с повозки. Ему казалось, будто он все еще слышит, как она задыхается и всхлипывает, стоя возле одного из столбов в ожидании, когда он отведет кобылу с дороги и привяжет ее за повод к молодому деревцу, поднимавшемуся из заросшей сорняками канавы. Она так тесно прижалась к столбу, что ее совсем не было видно, и когда он прошел в ворота, она просто отодвинулась от столба и, все так же всхлипывая и тяжело дыша, зашагала рядом с ним под аркой листвы по изрытой ухабами аллее. Тьма стояла кромешная; она споткнулась; он ее поддержал. Она взяла его под руку, вцепилась в него мертвой хваткой, словно ее пальцы, вся ее рука была маленьким мотком упругой проволоки. "Мне придется опереться о вашу руку, -- всхлипывая, прошептала она. -- А у вас нет даже пистолета... Подождите. -- Она остановилась. Он обернулся; ее совсем не было видно, он слышал только торопливое дыхание и шелест ткани. Потом она сунула что-то ему в руку. -- Вот, -- прошептала она. -- Возьмите". Это был топор, он понял это не зрением, а осязаньем -- топор с тяжелым истертым топорищем и тяжелым зазубренным ржавым лезвием.
"Что это?" -- спросил он.
"Берите! -- прошипела она. -- Вы не взяли с собой пистолета. Это все-таки лучше, чем ничего".
"Постойте", -- сказал он.
"Идем, -- прошептала она. -- Я так дрожу, что мне придется взять вас под руку. -- Они снова двинулись вперед; в одну его руку вцепилась она, в другой он держал топор. -- Он может понадобиться нам, чтобы войти в дом, -- сказала она; спотыкаясь, она почти тащила его за собой. -- Она наверняка откуда-нибудь за нами следит, -- всхлипывая, проговорила она. -- Я это чувствую. Только бы нам удалось подойти к дому, пробраться в дом..." Аллея казалась, бесконечной. Места эти были ему знакомы. Он не раз проходил от ворот до дома, мальчиком, в детстве, когда расстояния кажутся действительно очень большими (так что для взрослого мужчины бесконечно долгая миля его детства становится совсем короткой -- бросишь камень, он и то летит дальше), но теперь ему казалось, будто дом никогда не появится у него перед глазами, и вскоре он поймал себя на том, что повторяет ее слова: "Только бы нам удалось подойти к дому, пробраться в дом", но тут же опомнился и сказал себе: "Я не боюсь. Я просто не хочу быть здесь. Я просто не хочу знать, что она там прячет". Однако в конце концов они добрались до дома. Перед ними возникла высокая прямоугольная громада; на слегка просевшей крыше торчали полуразвалившиеся зубчатые трубы, и в ту минуту, когда они чуть ли не бегом устремились к дому, Квентин сквозь его темную плоскость разглядел четкий зазубренный кусок неба, в котором жарко пылали две звезды, словно дом имел только одно измерение, был намалеван на дырявом парусиновом занавесе, и теперь мертвый, пышущий жаром раскаленной печи воздух, в котором они двигались, медленно вырываясь из этих дыр, казалось, издает запах запустения и тлена, словно дерево, из которого дом был построен, было живою гниющею плотью. Теперь она семенила с ним рядом; ее дрожащие пальцы железной хваткой сжимали его руку; она ничего не говорила, не произносила никаких слов, а только протяжно всхлипывала, почти стонала. Она теперь явно ничего не видела, так что ему пришлось подвести ее к тому месту, где, как он помнил, должны были находиться ступени, и там ее остановить, с шепотом, с шипеньем, бессознательно усвоив ее напряженную, почти бесчувственную поспешность: "Постойте. Сюда. Осторожно. Они гнилые". Он почти что поднял, пронес ее по ступеням, поддерживая сзади за оба локтя, как поднимают детей; он чувствовал, как через ее худые напряженные руки в его ладони и плечи переливается какая-то неукротимая неистовая сила, и теперь, лежа в постели в штате Массачусетс, он вспомнил, как тогда подумал, понял, неожиданно сказал себе: "А ведь она ничуть не боится. Там что-то есть. Но она не боится", чувствуя, как она вырывается у него из рук, слыша ее шаги на галерее, нагоняя ее перед невидимой парадною дверью, где она, тяжело дыша, наконец остановилась. "Ну, а дальше что?" -- прошептал он.
"Ломайте, -- шепотом ответила она. -- Дверь, наверно, заперта, заколочена. У вас топор. Ломайте".
"Но ведь..." -- начал он.
"Ломайте! -- зашипела она. -- Этот дом принадлежал Эллен. Я ее сестра, ее единственная живая наследница. Ломайте. Скорее". Он толкнул дверь. Она не поддавалась. Мисс Роза тяжело дышала рядом. "Скорее, -- сказала она. -Ломайте".
"Послушайте, мисс Роза, -- сказал он. -- Послушайте".
"Дайте мне топор".
"Постойте, -- сказал он. -- Вы и вправду хотите войти?"
"Хочу, -- всхлипнула она. -- Дайте мне топор".
"Постойте", -- сказал он. Он пошел по галерее, держась рукою за стену; он шел очень осторожно, потому что не знал, где половицы прогнили, а где их нет вовсе, и наконец нащупал окно. Ставни были закрыты и, наверное, заперты, но когда он просунул между ними лезвие топора, они сразу поддались, почти совсем бесшумно -- словно это жалкое заграждение было наспех сооружено либо дряхлой старухой, либо каким-то безруким неумехой; не успел он вставить лезвие топора под раму, как тотчас убедился, что в ней нет стекла и ему остается только шагнуть в пустой оконный проем. Он на секунду остановился, убеждая себя войти, убеждая себя, что не боится, а просто не желает знать, что может скрываться там, внутри. "Ну что? -- раздался от дверей шепот мисс Розы. -- Открыли?"
