Лена, чтобы занять дрожащие руки, взялась штопать дочкины колготки. Она так и застыла с этими колготками, не говоря ни слова в ответ.
– Неужто, это правда?…
Лена по-прежнему молчала, но на её щёку выкатилась слеза… Лицо Фаиля стало серым – до этого момента он ещё на что-то надеялся.
– Ты его… он, что так тебе нравится?… Леночка я прошу тебя, скажи же что-нибудь?! – Фаиль вдруг резко повысил голос.
Лена, словно разбуженная этим восклицанием, судорожно, сбивчиво заговорила:
– Прости… прости меня… Сама не знаю… будто разум отшибло… Но ты не думай… никаких чувств, или ещё чего… наваждение какое-то. Я не знаю как… я так…
Она сидела на диване, не утирая слёз, бессильно опустив руки со штопкой…
Фаиль, немного помедлив, сел рядом.
– Нам надо найти какой-то выход… Наверное, во всём есть и какая-то моя вина… Ты… ты скажи. Я, наверное, слишком неласков… или ещё что?
Лена утерла слёзы и удивлённо посмотрела на мужа, а он напротив избегал смотреть на неё, блуждал взглядом по стенам комнаты и говорил:
– Мы… мы же уже пятый год вместе… неужели всё впустую… Я не представляю, как я буду без тебя, без Олеси…
Фаиль хоть и сбивался, но не мямлил, не канючил, а как всегда говорил просто и ясно, без высокопарных слов, без надрыва. И это ещё ярче отражало, как он мучается и переживает.
Лена вновь залилась слезами и с рыданиями кинулась ему на шею. Фаиль сначала сидел отстранённо, потом неуверенно осторожно обнял её за талию.
– Сильнее… сильнее обними меня, – вдруг сквозь слёзы попросила она.
Фаиль инстинктивно прижал её… Она сверху положила свою маленькую ладошку на его широкую кисть… потянула её вниз, себе на бедро. Фаиль покраснел словно от натуги, но повиновался… Он понимал, что это необходимо сейчас сделать… необходимо этому научиться, как и многому другому, вытекающему из особенностей психологии его жены…
Зыков проснулся с головной болью. Она не отпускала его уже несколько недель, растекаясь от затылка, медленно заволакивая виски и лоб. Зыков начал с ней свыкаться: боль существовала как бы параллельно его сознанию, совсем не мешая думать. Только вот думы всё больше рождались тягостные, обращённые в прошлое – обычное самокопание нездорового человека, разменявшего шестой десяток лет.
Заглянув в комнату сына, Зыков убедился, что Андрей так и не приходил ночевать. К этому он тоже уже привык и потому излишнего волнения не испытал, если не считать, что голова отреа-гировала едва ощутимым выбросом ноющей лавы в направлении правого виска.
Звонок телефона застал Зыкова в ванной. Наскоро вытершись, он взял трубку и услышал нарочито подобострастный голос Кузькина:
– Доброе утро Николай Семёнович, как спали, как самочувствие?
Холодная вода не принесла облегчения и Зыков не смог изобразить бодрость:
– Да так, неважно.
– Что такое, заболели!? – в голосе компаньона проскользнула подспудная радость.
– Да есть немножко, – уклончиво ответил Зыков.
– Ну, так мне за вами заезжать? – теперь в голосе Кузькина чувствовалось и беспокойство.
«Боится сучёнок, что самому с работягами объясняться придётся», – без злости, равнодушно подумал Зыков, а в трубку сказал:
– Заезжай конечно, как вчера решили так и будет. Меня на завод подбросишь, а сам в банк.
– Ну, тогда лады, через двадцать минут я у вас, – ответил Кузькин, тоном подтверждая догадку шефа.
Кузькин опаздывал. Зыков в плаще, зябко ежась от порывов пронизывающего осеннего ветра, прохаживался возле своего подъезда, в надежде проветриться и взбодриться. Под ногами хлюпала грязная жижа, а в воздухе ощущался кисловатый привкус очередной порции отравы, втихаря выброшенной под утро в атмосферу на каком-то из близлежащих предприятий. Зыков взглянул на свои «Роллекс», пожалуй, единственной вещи, по которой в данный момент его можно было причислить к категории «новых русских». Кроме времени часы выдали информацию, что сегодня 29 сентября 1998 года, вторник. Всё способствовало безрадостному умозаключению: «вот и ещё одна осень… осень жизни».
Звук клаксона прервал размышления. «Форд» Кузькина выруливал по полоске асфальта незанятой «ракушками» и, стоящими прямо под открытым небом, легковушками отечественного производства. Кузькин не только сигнализировал шефу о прибытии, но и привлекал внимание жителей окрестных пятиэтажек-хрущёвок, владельцев этих презренных «москвичей» и «жигулей» – смотрите, завидуйте… О своём «форде» Кузькин заботился, как о любимом дитя, чтобы не дай бог, никто не заподозрил, что его иномарка далеко не первой свежести, и приобретена с рук всего за пять тысяч долларов. То есть, чтобы никто не догадался, что он не такой уж «крутой» бизнесмен…
Зыков с иронией относился к 34-х летнему заместителю, он давно уже «просчитал» этого навязанного ему в компаньоны мелкого жулика, который без посторонней помощи не пошёл бы дальше завсклада. Отлично осознавал Зыков и то, что свое настоящее, а не нынешнее, в большей степени бутафорское, обогащение Кузькин связывает с занятием его директорского кресла. «А ведь у него не так уж мало шансов», – эта мысль в последнее время нередко посещала Зыкова, реально оценивавшего состояние своего здоровья, подорванного ещё в «местах не столь отдалённых», катастрофически уменьшившуюся работоспособность, периодические «выключения»… Зыков, по натуре сугубо семейный человек, фактически не имел семьи: жена давно умерла, а сын только портил отцу кровь. Ох, как надеялся Кузькин на все эти «положительные» факторы, хоть и понимал, что пятьдесят два это ещё не возраст для потенциального покойника, но так ему хотелось поскорее сменить потрёпанный «форд» на новый «мерс».
В машине Кузькин не смог отказать себе в удовольствии ещё раз поинтересоваться самочувствием шефа, но тот в ответ лишь неопределённо махнул рукой. На Шоссе Энтузиастов несмотря на ранний час настоящее половодье транспорта. Чад от выхлопных труб повис едва видимым на фоне пасмурного утра серовато-прозрачным смогом. Трепетно относящийся к своему здоровью Кузькин, демонстративно поморщился и поднял стекло со своей стороны, как бы предлагая то же проделать и шефу. Но Зыков, будто ничего не видел и не ощущал. Даже когда свернули с грохочущей магистрали на относительно спокойную улицу и остановились у завода, он продолжал сидеть с отсутствующим видом.
– Приехали, Николай Семёнович, – Кузькин подхалимски осторожно сделал попытку вернуть шефа в реальность.
Зыкову понадобилось время, чтобы уяснить эти слова, хотя он мог… Он мог без видимых усилий, перемножать в уме четырёхзначные числа, держать в памяти огромное количество информации: фактов, имён, дат, цифр, содержание целых документов… Около полуминуты Зыков осознавал слова Кузькина, потом молча открыл дверцу, намереваясь идти к проходной.
– Ну, так я в банк? – спросил Кузькин, видимо желая уточнить степень «съезда крыши» у Генерального.
Зыков вновь несколько секунд «переваривал» вопрос, а потом утвердительно кивнул:
– Давай, если что звони мне по мобильнику.
Опытный завод при оборонном НИИ, где ООО «ЦВЕТМЕТ» арендовало производственные мощности, переживал обычные для постсоветского периода трудности – он фактически не работал и существовал в основном за счёт сдачи оборудования и помещений в аренду. Генерального директора ООО встречал завпроизводством Рябушкин, 45-ти летний инженер-металлург, ранее трудившийся здесь же на отливке особо прочных сплавов для всевозможных мирных и военных ракет. Сейчас в печах выплавляли алюминиевые 10-ти килограммовые бруски, пользующиеся спросом в первую очередь на зарубежном рынке.
– Здравствуйте Николай Семёнович, – невысокий Рябушкин снизу вверх пытливо смотрел Зыкову в глаза, надеясь предугадать, с чем пожаловал директор, разрешит ли нависшие как тяжёлые сосульки, грозящие раздавить фирму, проблемы: зарплаты, сырья, арендных платежей. Но лицо Зыкова было непроницаемо. Ответив на рукопожатие он молча проследовал в цех.
Не будучи металлургом, Зыков за шесть лет директорства обрёл способность чувствовать этот цех, становой хребет его небольшой фирмы, которая в свою очередь являлась дочерней, входящей в более крупную корпорацию возглавляемую давним другом Зыкова Владимиром Михайловичем Кудряшовым. Ещё два месяца назад цех «звучал» по иному. Мерный гул пламени в печах накладывался на шум работающей электротали, снующих автокаров, перевозящих на поддонах «поленницы» алюминиевых брусков. Сюда же вплетались голоса: громкие командные Рябушкина и бригадиров, менее звучные рабочих. Сейчас чуткое ухо Зыкова сразу определило перемену: гул пламени в печах уже ни на что не накладывался. Рабочие, собравшиеся у дверей склада и что-то обсуждавшие, тут же стали торопливо расходиться, увидев директора.
