– А тебе, дед, чего?.. Че ты лезешь? Тарахти дальше на своем железном коне, – пролаял неуловимый мститель Женька, а Валька поддержал: «А то щас тебе по очкам настучим и мотоцикл сломаем, понял?..»
– Попытайтесь, – улыбнулся Вениамин Юрьевич и снял очки. И тут оба драчуна его узнали.
– Ой, Вениамин Юрьевич, извините, – мгновенно сменил образ нахальный Женька.
– Да, простите, Вениамин Юрьевич, – вторил ему грубый Валька, – не узнали. Не сердитесь, пожалуйста.
Мимикрировали ребята мгновенно. В их детдоме все были такие, во всяком случае – мальчишки. В зависимости от обстоятельств могли предстать кем угодно – хоть волком, хоть овечкой. Можно даже с интервалом в пять секунд, как в данном случае. Знаменский не в первый раз с этим сталкивался и сейчас только усмехнулся невесело. Потом взял за руку спасенного Семена и убрал его себе за спину. После чего сказал непедагогично: «Ну вот что, засранцы, чтоб я этого больше никогда не видел. Первое – это подло и не по-мужски, и второе – из вас потом не выйдет ничего, так и останетесь подлыми, злобными тварями. Если сейчас не поймете, то будущего у вас нет – будет либо зона, либо алкоголизм».
Так сказал Вениамин Юрьевич Знаменский, благородный и красивый учитель физкультуры, рыцарь. Ах, как ошибался он! Ведь все случится совсем наоборот: перестройка закончится, именно подлые, злые твари окончательно займут в обществе доминирующее положение, добавив к своим главным качествам еще хитрость и жадность. Но теперь, как ни странно, в середине 90-х годов, еще кто-то на что-то надеялся: например на то, что справедливость – извиняюсь за пафос – восторжествует. И одним из этих немногих был Вениамин Знаменский, который, обращаясь к боксерам, продолжил:
– Ты, Хряков, и ты, Беленький, завтра после уроков – ко мне в учительскую. А ты, – повернулся он к Семену, – больше ничего не бойся, тебя никто не тронет. А если тронете, – вновь обратился он к Вальке с Женькой, – я уж постараюсь сделать так, чтобы из школы вас обоих выперли. Останется у вас в перспективе только ПТУ, да и то, если примут. Все ясно? – Боксеры понуро и синхронно кивнули. – А ты, – опять повернулся Вениамин Юрьевич к Семену, – поднимай свой портфель и иди за мной». Он посадил Семена на мотоцикл, к себе за спину, мотоцикл взревел и умчался. Вот так у Семена Бестужева и появилась «крыша».
Скопить денег на Ригу все никак не удавалось, но Кася не сдавалась и не унывала. Она продолжала зарабатывать и понемногу откладывать, но однажды, посчитав, сколько же удалось скопить за год, Кася поняла, что с такими темпами она попадет в город своей мечты лет в пятьдесят, а тогда – не все ли равно, где помирать, в Сызрани или в Латвии. А теперь – все откладывала да откладывала, развивалась умственно и физически, чтобы быть достойной жительницей Восточной, но все-таки – Европы. Радостей никаких, времени нет даже на то, чтобы познакомиться и закрутить любовь с каким-нибудь мальчиком, а молодость незаметно, но быстро проходит. Впрочем, насчет любви с каким-нибудь сызранским пареньком у амбициозной Каси даже мысли не было. Нет, не то чтобы она традиционно ждала принца на белом «мерине» (то есть «Мерседесе»), но все же достойной ее внимания кандидатуры она ни разу не увидела. Если даже предположить невозможное, что отыскался бы, пусть даже прыщавый, но не окончательно противный юноша и раздобыл бы где-нибудь белого «мерина», то этот конь минут за пять превратился бы в пятнистую клячу, забрызганную вековой грязью сызранских автомагистралей. А с алыми парусами было еще хуже: моря-то не было. Река и резиновая надувная лодка и все-о-о! И вместо капитана Грея – полубухой подросток в периоде полового созревания. Так что шансов на красивую потерю девичьей чести – ноль! А поводов для пессимизма – навалом. Мечта таяла в серой пыли родного города, и однажды Кася подумала: «А чего я, собственно, так упираюсь! Юность уже ушла, молодость тоже того и гляди пройдет, а я вообще еще ничего толком не увидела и не испытала!» И она решила бросить все на произвол судьбы: один раз взять и поплыть по течению. Посмотреть – куда судьба вывезет.
Скромные свои накопления Кася вознамерилась истратить на поездку в Москву, на Олимпиаду 1980 года. Ну, покамест если не Европа, то хотя бы Москва, тем более Олимпиада. К тому же в Москве жила мамина двоюродная сестра, которую Кася никогда не видела, но о ней знала. Та тоже знала о племяннице. И Кася послала двоюродной тетке Юлии Николаевне письмо, в котором, можно сказать, возобновляла заочное знакомство и просила разрешения остановиться на недельку у нее, на улице Миклухо-Маклая, известного путешественника, которого объединяло с Касей неистовое желание уехать куда-нибудь. Тетка с радостью согласилась, и Кася через две недели получила ответное письмо с искренним и теплым приглашением посетить столицу и пожить в комнате, которую их семья с удовольствием предоставит в ее распоряжение.
Жребий брошен, надо ехать, а то будет, как в старом анекдоте, в котором жители глухого сибирского села, откуда никто и никогда не выезжал дальше райцентра, собрали денег своему односельчанину, чтобы он посетил Москву, а потом по приезде им обо всем, что увидел, рассказал. Тот поехал и вернулся с квадратными глазами. А вечером все собрались в самой просторной избе, и он рассказал, что никакие достопримечательности столицы его не поразили так, как зоопарк. Там он увидел огромное серое существо величиной с избу, с огромным толстым хвостом и хваталкой на его конце, а перед этим хвостом лежала огромная куча сена. И животное, мол, берет этим своим необычным хвостом большую охапку сена и – себе его в жопу, и еще берет, и – в жопу, и опять… «Стой, Иван, а голова-то у него где?» – перебивают рассказ потрясенные односельчане. А Иван, выражая своим импульсивным ответом традиционные чаяния русского народа, восклицает: «Да и не надо!!» Действительно – на кой черт она, голова, нужна, когда есть сено и прямо в жопу.
И Касино внезапное решение изменить жизнь, если и не радикально, то хотя бы частично, диктовалось не какой-то там девичьей блажью, а острым и даже болезненным нежеланием скиснуть в своей такой же дыре, как у героя анекдота. Хоть что-нибудь увидеть, хотя бы слона, хоть что-нибудь испытать бы… И уж совсем потаенное: совершить там, в Москве, что-нибудь запретное, может быть, даже (страшно, но сладко подумать) какой-нибудь грех.
Но, надо сказать, моральный облик москвичей и гостей столицы в год Олимпиады оберегался властями особенно тщательно. Все сомнительные граждане, особенно в центре города, были выловлены и отправлены подальше. Центр города был почти безлюден и стерилен до отвращения. В Елисеевском магазине почти не было покупателей и продавцы за прилавками улыбались изо всех сил каждому посетителю. То есть согрешить в олимпийской Москве было тяжело, но Касе удалось.
Именно в Елисеевском магазине, куда она приехала, как в музей, наряду с другими туристическими объектами, она и познакомилась с гражданином братской Болгарии – Стефаном Джубриловым, веселым черноволосым парнем с улыбкой, зовущей к взаимности. Стефан очень сносно говорил по-русски с милым и забавным акцентом. Он представился болгарским спортивным журналистом и сразу обрушил на Касю лавину своих возможностей и связей, пригласив ее в Лужники на полуфинальные схватки борцов во Дворце спорта, а затем и на соревнования пловцов. Провинциальная девочка – и тут сразу и Москва, и возможность побывать на Олимпийских соревнованиях, и очаровательный болгарин Стефан – какие там слоны, что вы!! Вот впечатления, вот шок-то где!! А кроме того – бесценная возможность себя показать. Кому?
Но ведь наверняка Стефан познакомит ее с какими-то влиятельными людьми, и тогда Рига состоится чуть попозже, а сначала можно будет завоевать Москву. Ну, не совсем, конечно, завоевать, а немножко. Может, даже покорить или просто понравиться богатому мужчине, который потом и подарит денег на латвийский вояж. А и правда – что ему стоит?! Мелочь, ей и нужно всего-то рублей тыщу на первое время, а там уж она и сама устроится.
И вот, полная таких радужных надежд, Кася, надев все свое самое нарядное, что привезла из Сызрани, а именно – бежевое платье со стоячим воротом, украшенное кружевами и золоченым люрексом, с искусственной хризантемой в области левой ключицы; затем ажурные колготки с узорчатыми червяками, а поверх всего коричневый воздушный шарфик. Ну, словом, красота невозможная! Интимные места (так, на всякий случай, а вдруг потом дойдет и до этого) были прикрыты тоже сумасшедшей красотой в виде чрезвычайно ярких синих трусов и бюстгальтера. Если дойдет до интима, то Стефана ярко-синее белье должно сразить наповал, тем более что ядовито-синий фон был деликатно усыпан желтыми звездочками. – Ну, если это не возбуждает, – думала неискушенная в таких делах провинциалка, – то что же тогда возбуждает?!
