– Причём тут турбина? Да ещё и проститутки! Я о том говорю, что Риторика способствует быстрому развитию интеллектуального уровня нации, создаёт прочный союз между мыслью и словом…
– Да у наших балаболок этот союз мысли и слова давно распался: думают об одном, говорят о другом! И это длится уже целый век, если не больше. Ты что же думаешь, Сталин верил в свои слова, когда говорил своё знаменитое «жить стало лучше, жить стало веселей»? Да он прекрасно знал, что десяткам миллионов не до веселья! Просто он был убеждён, что именно так можно править страной. Он считал, что именно такой вот жестокостью можно заслужить уважение своих подданных, именно таким зверством можно стимулировать людей к прогрессу. Он не умел иначе…
– Сталин, кстати, – не согласился Женя, – обладал неплохой риторикой, в частности, прибегал к топике, владел приёмами гомилетики, – ведь по образованию он как-никак был священником.
– Ха-ха-ха! – грохнули смехом некоторые. – Гоми-что?
– Дубины, – снисходительно улыбнулся Женя.
– А топика – это от слова «топить»?
– Вот-вот, русскому человеку всегда кажется, что все слова в мире от его языка должны происхождение брать. Какое самомнение! А между тем он сам виноват во многих своих проблемах…
– О-о! – заорали сразу несколько голосов из Жениных оппонентов. – Я ж говорил, вот вам будущий руководитель, который будет стыдить бесправных работников тем, что это они «сами во всём виноваты»! Ты ещё добавь, что «совести у вас нет», умник.
Как Женя выдержал этот шквал критики – непонятно. Видимо, наука Риторика и в самом деле как-то особенно закаляет дух. Когда все наорались и стали кричать несколько тише и вразнобой, он пояснил свою мысль:
– Потому что мы не умеем выразить своё мнение, которого у многих вообще нет. Не умеем говорить, не умеем заявлять о своих требованиях. Вот русский человек работает, много и тяжело работает, но ему мало платят или вовсе не платят. И он поэтому пьёт. И все говорят, что это нормально: от такой сволочной жизни сам Бог велел запить. Получается замкнутый круг: мы пьём, потому что жизнь трудна и несправедлива, а жизнь, в свою очередь, всегда становится трудной и несправедливой, если люди много пьют и совсем не занимаются обустройством этой самой жизни. У нас же никто ничего не требует! Миллионы людей живут в тесных квартирках плохо спроектированных домов, с трудом дотягивают до зарплаты, но они никогда не догадаются потребовать лучших для себя условий. Они скорее будут спиваться, ругаться с роднёй, разрушать себя и свои семьи…
– А ты попробуй, потребуй! – кипятился Кондрашкин, и все уже опасались, что у него вот-вот лопнут вены на шее, так они вздулись от спора. – Тебя и слушать никто не будет! Думаешь, я мало требовал? Да я силой глотки до самых высоких начальников из Управы добирался! Но что толку, если они никого не слушают?!
– А я уже говорил, что крик есть признак слабости речевых способностей и неумения донести мысль до собеседника, – скороговоркой, без единой запинки, выдал Женя.
– Да я!.. Да… что ж ты за человек такой! Ну… Ну точно, – будущий начальник!.. – и Кондрашкин зашептал, разумно решив, что если в крике оратора проглядывает слабость, то в шёпоте, напротив, сила: – Ты мне скажи, какой нам смысл с ними разговаривать, да к тому же по науке Риторике, если они изначально все наши вопросы и требования считают глупыми и несущественными? Никакого смысла! Ты перед ними душу изливаешь, а они хмыкают меж собой: «Ну что за наказанье, всех этих муд…ов выслушивать с вниманьем!». Образ молчаливого и терпеливого русского человека навязан нам как идеал человека для власти! А как потребовал наш человек хотя бы элементарного уважения к себе, так сразу орут ему: зажрался, зазнался, от рук отбился. А если молчит, терпит, так и хорошо, и никто пальцем для него не шевельнёт, и никто не подумает как-то разумно оплачивать его честный труд. А почему он должен выпрашивать, вымаливать у этих воров свой честный заработок?!
– Народ, харэ орать! – призвал всех только что вошедший начальник цеха. – Пошли во двор, – там опять какой-то хмырь из Управы прикатил на трёх иномарках. Хочет чего-то нам сказать оченно важное, чего мы ещё не слышали.
– Ну-с, – злорадно сказал Нартов Жене. – Щас тебе будет и гомилетика с элементами элокуции, и другие виды тропов, близкие к метафоре. Щас тебе такой пиетет окажут, что обпиетишься!
Из вражеского стана к нам теперь регулярно ездят такие вот «засланные казачки». Уговаривают «прекратить эти безобразия и начать вести себя как люди». Для этого заводчан собирают на заводской площади перед самым большим цехом предприятия. Народу там иногда довольно долго приходится топтаться и ждать, пока очередной засланец-засранец выберется из своих иномарок и проконсультируется со своими бесчисленными помощниками. При этом он время от времени грозно сверкает очами в сторону заводского начальства: дескать, поувольняю всех, к чёртовой матери, а то, ишь, распустили народ, заварили кашу!
Сегодняшний засланец приехал налегке, – всего-то десять человек свиты, – и начал задушевно просто:
– Товарищи трудящие! Увидя, как вы тута бастуете, я вспомнил далёкие годы войны. Вы не осознаваете, как вам ещё повезло, потому что тогда люди работали вообще бесплатно и без выходных. Сейчас тоже настало времена нелёгкое, страна развалена, и чтобы её восстановить, потребовается много дней работы, если не лет. А как же вы думали? Привыкли жить на всём готовом, а надо отвыкать, как я погляжу…
Работники Завода пока только вяло покатывались со смеху над нелепостями типа «осознаваете» и «потребовается», а одна старушка-уборщица прошептала:
– Осподя, и как начальники только ни надрываются, сердешные! А нужно-то просто сказать: вкалывайте, болваны, а зарплата вам не нужна.
– Да тише ты! – шикает на неё кто-то. – Щас коммюнике огласят…
– Ага, огласят тебе щас по шеям! – это уже кто-то из мотористов басит. – Да засунут пусть себе своё каммонике в…! Обворовали дураков до нитки, а они ещё ихние кюммунике заслушивают. Моя дома тоже вечером никакая от усталости, а всё, в телевизер уставившись, шикает: «Может, по телепузеру скажут чего?..». А чего они там могут сказать-то? Что цены подскочили в десять раз, а зарплату увеличили на десять рублей?
– Да уж, надоели эти трепачи, – согласился кто-то с басом. – Хоть бы отстрел какой на них объявили. А то они уже чуть ли не из утюга вылезают: «Тю-тю-тю, а я вот думаю, что это потому-то и оттого-то, что максимизирование субсидирования приведёт к пролонгированию маргинализма…», тьфу ты!.. Как телевизор ни включишь, какую газету ни развернёшь, а там повсюду их рожи и их речи из экономических терминов. Разве это по-мужски, – так языками чесать, когда страна на грани смерти? Хоть бы не печатали и не показывали их! Хватит нам этих идиотов с их глупыми прогнозами и еще более глупой системой управления государственными средствами…
– Да тише вы! Может, сейчас скажет чего путнего…
Оратор ничего этого не слышал, так как витал где-то в другом измерении. Говорил он так долго и неубедительно, как будто речь шла о дружбе народов СССР и стран Варшавского договора. Закончил от нашего лица:
– Наши дома рушатся под порывами ветра, нам не платят зарплату, но мы выстоим, как выстояли наши отцы и деды в схватке с врагом, и докажем всему миру, что…
Его никто не слушал. Не было энергетического обмена со слушателями, какой любой оратор должен чувствовать.
– А кто теперь этот враг? – спросил вдруг кто-то внятно и просто.
– Какой враг? – оратор не сразу «въехал в тему».
– Ну, вот вы только что сказали: выстояли в схватке с врагом. Тогда была война, и враг был чётко обозначен, а теперь-то с кем у нас схватка? Руины хороши, когда люди понимают, в каких боях и за что они возникли. А сейчас во имя чего всё это?
Управленец уже жалел, что неосмотрительно сказал такие слова. Пожалуй, надо было без этого дурацкого упоминания отцов и дедов. Но он употребил их машинально, так как последние годы только тем и занимался, что упрекал россиян конца ХХ века, не желающих жить по меркам полувековой давности, не находящих кайфа в том, чтобы терпеть лишения во имя неизвестно чего. Теперь он силился найти нужное слово. Не словеса, а именно Его величество Слово, «золотое слово, со слезами смешанное», чтобы разом всех положить на лопатки, но не нашёлся ничего придумать лучше, как сообщить нам:
– Впереди нас ждёт процветающая страна!..
– Ага! – и Нартов ввернул не вполне пристойный каламбурчик: – «Впереди нас – рать, позади нас – рать. И битвою мать-Россия была спасена!».
«Казачок» понял, что придётся попотеть, и пошёл живописать речами с элементами гомилетики. Он уже было достиг широты и глубины речей Платона, рассчитанных на римское самосознание первого века до нашей эры, но русское сознание конца двадцатого века нашей эры было далеко от римского. Эти лозунги, несомненно, имели бы воздействие на умы и сердца людей лет пятьдесят тому назад, но сейчас всем уже приелось это ничего не значащее словоблудие.
