После новых расспросов крест Пётр Александрович добровольно отдал. Только ночью, после этого, он был выпущен из тюрьмы.
Один в ночном городе, он пошёл подальше от мрачного здания и, пройдя около часа, увидел слабый свет в приоткрытой двери небольшой церкви. Он вошёл и, встав на колени перед образами, долго молился, благодарил Бога за своё чудесное спасение и не заметил, как уснул на полу храма.
Утром он рассказал священнику о своих мытарствах, тот принёс ему маленький медный крестик и дал денег на дорогу.
Почувствовав себя ободрённым, Петр Александрович двинулся в родной город.
Только дома он увидел себя в зеркале. Волосы его совершенно поседели. Было ему тогда чуть более сорока.
Когда взрослые дети, перебравшись в Москву, сообщили ему о своём решении забрать его в столицу, он решил на прощание прогуляться по городу и оставить в памяти его черты.
Сначала он пошел к Спасскому монастырю.
В зелени садов и деревьев его купола хранили молчание. Как всегда, в нём чувствовалась сила, он был оплотом города. И в том, что здесь расположилось военное ведомство, была какая-то закономерность.
Спустившись на набережную, он с упоением любовался рекой с её песчаной косой. Сколько он передумал и перечувствовал здесь, на фоне медленно движущейся воды. Пройдя ближе к центру, увидел неяркое старое храмовое строение – Козьмодемьянскую церковь. Теперь в ней располагался склад и контора.
Церковь Николо-Набережная с её пятью куполами и замечательный архитектурный ансамбль просторного золотоглавого Благовещенского монастыря остались общиной верующих. В каждый Пётр Александрович зашёл, помолился, поставил свечи. Одинокими и неухоженными смотрелись церкви Благовещенская и Стефановская, где разместились сануправление, архив, гаражи. Там, где раньше были церковные склады, обосновались свинарники живущих на этой территории жителей. В стоящих неподалёку Троицком монастыре и Введенской церкви ютились кустарные и столярные мастерские и склады.
В соборе Богородицы колокольня превратилась в пожарную каланчу, в главной церкви расположилось общество «Спартак», в правой части – изолятор.
Пётр Александрович знакомыми тропами прошёл к Воскресенскому кладбищу мимо церкви, в которой теперь была красильня.
Долго стоял у могилы родителей. Каким-то внутренним зовом не хотел отходить от этого клочка земли, как будто чувствовал, что придёт сюда не скоро, а может быть, никогда.
Через Фруктовую гору и по мосту через Успенский овраг вернулся к центру города.
Проходя мимо Вознесенской церкви, перекрестился и с некоторым спокойствием отметил, что хоть она была занята школой.
И только на Московской улице душа его успокоилась: всё было здесь отрадно, дорого и связано с детскими воспоминаниями.
Родной, кормивший в былые времена крепкую семью магазин, выглядел добротно и солидно. Всё говорило о том, что его прежние хозяева не жили одним днём.
Утром, выпив молока, Петр Александрович в дороге почувствовал себя плохо. Вдруг на остановке трамвая стало совсем нехорошо, нестерпимо заболело в груди и подкатило к горлу. Он упал на колени, окружающие люди помогли посадить его на лавочку.
Наде позвонили, что папа попал в больницу с диагнозом инфаркт. Она тут же, бросив все дела, побежала туда.
В палате она его нашла быстро. Пётр Александрович был, по обыкновению, спокоен и встретил её с доброй улыбкой.
– Вот, опять я тебя беспокою. Всё будет хорошо, я скоро приду домой.
– Доктора говорят, что у тебя инфаркт. Надо лежать и слушаться врачей.
– Я слушаюсь, но они ошибаются: я просто отравился. Сейчас чувствую себя хорошо. Мне тоже говорят, что даже вставать нельзя. Я не хочу… и не надо…Мне иногда нужно выйти.
– Нет-нет, лежи, я подежурю, всё сделаю.
– Надя, иди спокойно домой, всё пройдет.
– О чём ты говоришь?
– Я всё думаю, сколько забот я приношу тебе, стал обузой своим детям.
– Но твои дети встали на ноги, все получили высшее образование, выросли умные, добрые, самостоятельные. Разве этого мало?
– Бог им помощник…Ты права, никто не погиб на войне. И внуков моих я люблю и молюсь за них.
– Ну вот, дай смахну твои слёзы.
– Вот я всё думаю, может хорошо, что Бог не дал моим детям сильных родителей, которые своим влиянием могли бы завести неизвестно куда. А так легче пережить трудные времена Антихриста. Прав и неправ был Егор. Человек, когда ему трудно, он – странник Божий.
– Что-то я тебя не совсем понимаю.
– Всякая сила боится слабости. Ты, правда, иди. И не беспокойся. Всё будет хорошо.
В словах его чувствовалась необычная твёрдость. Как-то по-детски повинуясь своему отцу, она пошла домой с чистым сердцем и спокойной душой. Казалось, ничего не могло произойти, кроме хорошего.
На следующий день она испекла любимых отцом пирогов с морковью, взяла несколько спелых яблок и пошла в больницу. Поднялась в палату, но папина койка была пуста. Вышла в коридор, стала искать его глазами. Подошла сестра. На её вопросительный взгляд опустила глаза. И тут только ужасная мысль насквозь пронзила её. Сестра побежала за водой. Остальное Надя помнила как в тумане…
Потом, уже после похорон, она вспомнила, как отец говорил ей, а она рассеянно слушала, как ей показалось потом, чтобы ясно вспомнить значительно позже:
– Жизнь не может быть лучше или хуже. Если человек не подвержен искушению зависти и стяжательства, это собственное Я, дом, семья, дети, поле, лес, река, прозрачная весна, насыщенное цветением лето, наполненная чувствами осень и мудрые мысли морозной зимой…
2005 г.
