– Здравствуйте, корова! – весело кивнула я корове.
Корова тихо-ласково улыбнулась и кивнула в ответ.
Мы обе замерли – и вдруг почувствовали такое ликующее единство друг с другом и с этим миром, такую любовь к этой забавной, нелепой, цветастой, разнообразной жизни, что вот тут, на заброшенном стадионе, можно было и завершить мое повествование. Но внезапно, без всякого объявления и предупреждения, из-за лохматых неряшливых старых ив вышло солнце. Вернее, упруго всплыло. А-а-а-ап! И раздался тут голос:
– Ах, вот ты где?! А мы тебя всю ночь ищем, – молвил голос.
Искали не меня. Потому что зачем меня искать. Все, кто хотел бы меня найти, знают, где я могу находиться. Кричали корове. Кричали радостно и облегченно. Корову любили. Ее искали и нашли.
Мы с коровой бросили друг на друга прощальные взгляды и разошлись навсегда. Она – на голос. Я – назад к автобусу. Нужно было ехать дальше.
И вот тут, уже при свете утра, утомленные и успокоившиеся, все в автобусе уснули. Только муж мой бдительный Аркадий Кузьмич сидел рядом с водителем и развлекал его разговорами.
Мы ехали степями, полями, лесами и окончательно уже не понимали, где мы и как жить дальше. Мимо нас в окнах проплывали рыцарские замки, пещеры отшельников, монастыри кармелиток, немецкие кирхи. Мелькнула где-то вдали Эйфелева башня, потом глухо в утреннем тумане пробил Биг-Бен. Медленно и важно ступая, прошло огромное стадо верблюдов, пролетела летающая тарелка. В городах, которые мы проезжали, на площадях уже мигали огнями новогодние елки, а мы все ехали и ехали, в нашем автобусе была осень, и хитрый изобретательный комар вел счет своим победам…
Проснулась я, когда муж мой спортивный Аркадий Кузьмич пытался взять меня на руки, чтобы вынести из автобуса.
Миша развез нас всех, как и обещал. Пытался отдать половину денег. Но никто не взял, кроме Бабученко Николая Петровича с чистой совестью.
Мы выходили последними. С нами вышли батюшка с матушкой. И тут до меня дошло, что мы – все, кто ехал в автобусе, – не обменялись адресами и телефонами.
– Как же так? – спросила я. – Мы же столько пережили вместе?
– Бог даст, свидимся еще, – устало на прощание ответил батюшка, – все в руках Божьих… Свидимся, Бог даст.
Он был большой, добродушный и наивный, как коала.
Она, наоборот, такая мелкая, – ее моль с ног сбивала, – но шустрая и выносливая, как фруктовая мушка дрозофила.
Коала такой светлый, нежный человек. Его все Черновцы знали. Он был хороший. Он страшно любил жить. И людей. И все вокруг страшно любили Коалу. За то, как он умел понять печаль. И за то, как он умел разделить радость.
А Дрозофила эта слыла серьезной, идейной женщиной. У нее было множество идей. Например, такая идея, чтоб я испекла пирог, а она с семьей пришла бы его пробовать. Или идея про надеть мое новое вечернее платье. На нее. И закапать его соусом. Или идея, что ее муж Коала обязан приносить домой гигантскую зарплату и параллельно каждый день работать по дому – прибивать, шлифовать, завинчивать, дырявить дрелью, ходить на рынок, мыть посуду и выбивать ковры. А уж если Дрозофила смотрела последние новости и в мире все было плохо, то ее муж Коала нес ответственность и за это: она переставала готовить ему супы и борщи. А Коала без них не мог жить и работать, и не очень знал, как спасти мир, чтоб Дрозофила готовила ему любимую еду. Но самая главная идея ее жизни была в том, что она никому не верила. Никому. А тем более – своему мужу.
Однажды она захотела с ним в кино, на хоббитов смотреть. А Коала накануне мало что после полуночи явился, так еще и с синяками пришел.
– Где ты был? Где?! – вопила Дрозофила. – Где?
А Коала ей:
– Ну ты же не поверишь, не поверишь…
А она:
– А ты говори. Может, и поверю. Поверю.
А к слову: когда Коала говорил, даже ветер переставал свистеть и рвать исподнее на балконах. Ветер слушал, как Коала рассказывает. И собаки слушали. И птицы. И моль переставала мотаться по дому и сбивать Дрозофилу с ног. И все ему верили! А Дрозофила – нет.
– Ну? И где же ты был?! – заранее не веря, спрашивала Дрозофила.
И Коала рассказал. Все просто. Его, работящего Коалу, программиста от Бога, по ошибке закрыли в офисе. И ушли. А когда Коала обнаружил, что заперт на все замки, он, не теряя духа, позвонил в милицию и сообщил, что его, программиста Коалу, закрыли в офисе. И ему одиноко и хочется супчика. И что его шеф вместе с коллективом прохлаждается сейчас или в баре «Ньютон», или в ресторане «Глобус», или где им придет в голову сидеть, – так что посодействуйте. А то дома жена Дрозофила, идейная женщина, ждет, чтоб идти в кино на хоббитов смотреть. Дежурный ответил, что он смотрел про хоббитов, и даже коротко пересказал фильм своими словами, так что надо и ему, Коале, посмотреть. А так как Коалу все знали, все любили, а дежурный в отделении милиции – не исключение, то наряд стал разыскивать шефа Коалы, чтоб Коалу освободить.
Нашли легко. Компания сидела в «Ньютоне». Наряд оперативно оцепил столик Коалиных коллег и потребовал ключи от здания фирмы. А наряд у нас сейчас по городу ходит упакованный, как миротворцы в Ираке. Бронежилеты, каски. И вот эти орлы вежливо так предлагают: «Давайте, ребята, сдавайте ключи, Коала закрытый сидит».
Возможно, проявил наряд некоторое рвение в освобождении Коалы, но шеф все это понял не совсем правильно. Он испугался и побелел. Из всего он понял, что программист его фирмы Коала уже сидит. Закрытый. И есть перспективы и у него. Поэтому, храня молчание, на которое он вполне имел право, потому что это может использоваться против него на суде, шеф буркнул, что пойдет домой за ключами. Потому что дома ключи. И – вот где люди проверяются! – сам помчался добро по родственникам распихивать. Шкеребейко, заместитель шефа, тоже все понял не в свою пользу и тут же побежал явку с повинной сочинять, а Бурлов, изрядно отдохнувший в баре, собрал инициативный легкий мобильный отряд завсегдатаев бара и повел его прямо на ближайшее отделение милиции с криками: «Свободу Коале!»
Тем временем Коала, не дождавшись подмоги, попытался выбраться из офиса со второго этажа по дикому винограду, завис на водосточной трубе, откуда и рухнул на клумбу с селекционными розами «Пик коммунизма». Потом, разобравшись, конечно, все смеялись, ну и выпили в том же баре, отпраздновав Коалино освобождение. Вот так и было. Вы верите? Я – да. А Дрозофила:
– Не ве-е-рю!
В этот раз не посмотрела она хоббитов. И грызла она Коалу, грызла, что кран надо починить, и что почему посуда не мыта, почему нет свежей зелени, и что все равно хочет она в кино на хоббитов. И что не верит она ему, не ве-рит!
Просто удивительно, какое у Коалы терпение. Как же жить, когда тебе не верят? Но жил. Пообещал, что пойдет с ней в кино в пятницу. И жил.
А в пятницу был день рождения Софии Ротару. А Коала обожает, боготворит Софию Ротару. Он, Коала, и София в детстве в одну музыкальную школу ходили, у одного преподавателя учились. По классу домбры. Вы знаете, как Коала поет? «Ваша записка в несколько стро-о-очек…» Это вам не «поцелуй меня везде, потому что я уже совершеннолетняя, и тебе за это ничего не будет»! А сейчас, когда София в свой день рождения приезжает в родительский дом, начало начал, Коала тоскует. Оттого что она так близко. И так далеко. А тут вдруг открывается дверь двадцать восьмого августа. И в служебный кабинет программиста Коалы входит Зураб Соткилава.
– К-к-к-то?! – как всегда, не верит Дрозофила.
Входит маэстро Зураб Соткилава. И говорит: «Коала, дорогой, – говорит, – заехал по дороге. Все говорят, что ты, Коала, помочь можешь». А Коала: «Батоно Соткилава, да чем же я, простой Коала, могу вам, Зурабу Соткилаве, помочь?» А Зураб: мол, покажи, где родительский дом, начало начал Софии Ротару, дорогой.
Коала, конечно, помнил, что обещал своей недоверчивой жене Дрозофиле пойти в кино на хоббитов. Но скажите мне: есть ли хоть один человек в мире, кто мог бы отказать Зурабу Соткилаве?! И они поехали в тот дом, где родилась и выросла София Ротару. И София, тонкая и нежная, вышла им навстречу, в простой одежде, без блесток. Одна. Без подтанцовки. И они втроем пошли на рыбалку. А потом пили молодое молдавское вино. И Зураб спел про Италию. А София так хорошо слушала! И как Коала мог уйти? Не мог он уйти, чтобы сопровождать свою Дрозофилу на фильм про хоббитов. Зато когда они – Соткилава, София и Коала – запели втроем, остановились войны, и в эти минуты никто на планете не умер, а родились только хорошие люди. И среди них – двенадцать гениев в разных областях науки, техники и искусства.
– Не верю!!! – рыдала Дрозофила. – Не верю!!!
Не верила она. Не верила и тогда, когда Коала не ночевал дома три дня и три ночи, поскольку спасал рыбаков на дрейфующей льдине на реке Прут. И спас их там, где река Прут в Днестр впадала. Поэтому так долго и отсутствовал. Не поверила она и про то, что в военном духовом оркестре заболел тарельщик. Ну тот прапорщик Мусяк, что на тарелках играет. И его, Коалу, попросили на концерте Мусяка заменить. Специально за Коалой прислали бронетранспортер. А как без тарелок? Щ-щах-х!!! Щ-щах-х!!! Потому что все в Черновцах знают, что Коала – он как Леонардо да Винчи: все может, за что ни возьмется, все у него получается. Ну не пошли они в кино и в тот раз, и в этот… Ну кто они такие, эти хоббиты! Они же вечные. А тут время у Коалы уходит. Надо жить. А другого времени не будет.