– А ещё недавно мода была на пиджаки цветастые, красные или зелёные, и чтоб гавайская рубашка в пальмах, типа «на югах» был. У нас тут девчонки на заводе в Питере работают. Им в зарплату вместо денег выдали по швейной машинке. Как мы их пёрли на перекладных в электричке и автобусе – лучше не вспоминать. Уж они так ревели, как теперь эти машинки в деньги превратить, что до Авторитета их рёв дошёл. Он им предложил ателье открыть, место выделил – у него Дом Быта тогда полупустой стоял. Сказал, что будет брать с них десять процентов от прибыли, а если дела успешно пойдут, то все пятнадцать. Дела никак не пошли, он за данью является, спрашивает: «Чего там сейчас в моде-то у народа? На какой стиль у обывателя спрос выше всего?». Кто-то из его людей обронил, что бредят все сейчас малиновыми и ядовито-зелёными пиджаками, какие носильщики в зарубежных гостиницах носят. Он подивился, что за странная мода такая, но потом девчонкам говорит: «Так нашейте этих пиджаков, дайте народу, чего он хочет». Прислал им ящик пуговиц из латуни под золото и ткани красной, зелёной и «с пальмами» – из такой ещё стёганные одеяла шьют. И такой спрос на эти пиджаки был – аж из соседнего района с заказами приезжали! Даже многие женщины себе пошили приталенную модель. Сам Воротилов три лапсердака себе купил, разных. Железнодорожникам ещё хорошо платили, почти без задержек – путейцы первыми себе стали длинные пальто из настоящей мягкой кожи покупать. От пиджаков тоже не удержались. А к такому яркому оперению с золотыми пуговицами, которые ярче солнца сверкают, если зубным порошком начистить, так и просится цепь золотая или браслет. Да потолще, чтоб за версту было видно, что человеку деньги совсем девать некуда. Даже если не платят ни фига. Народ и здесь не растерялся: потащили цепи из нержавейки к Ювелиру, а он наносил позолоту через электролит. Чем нержавейка хороша, что из неё цепи делают, как для якоря. У иных не цепь – ошейник, в два пальца толщиной. Сверкает так «златая цепь на дубе том», что на соседней улице жмурятся. Находились и такие, кто умудрялся из настоящего золота себе и цепь, и браслет с перстнем отлить. Мой бывший серёжки у меня забрал – мне отец подарил на окончание школы, капельки. У тётки две коронки золотые выпросил – она в торговле работала, а раньше там традиция была золотые зубы вставлять. Заказал себе печатку золотую, «гайку», как их называют. Мы всё равно золото не носим.
– Почему? Ах, да…
– Опасно. Я свои украшения в шкатулку спрятала, а мой говорит: «Чего золотишко без дела лежит? Отдай мне, я себе гайку сделаю. Уж с меня-то не сорвут – убью на месте, кулаком в землю вобью». А мне жалко, что ли, пусть играется, пока детство не кончилось. Только, говорю, как ты в поношенной милицейской форме будешь с золотым перстнем смотреться? Некоторые мужики в этом золоте такой странный вид обретают, что и не знаешь, как описать. Маневровый машинист из депо выезжает на тепловозе, весь в саже, руки чёрные, только печатка золотая сверкает. Мамкино обручальное кольцо и сестрину брошку переплавил. И смешно, и грустно. Когда депо разваливали, там забастовки начались. Один раз приехал народ усмирять какой-то крупный управленец аж из Петербурга. Вывалил из своих иномарок, только рот открыл, только собрался работяг усовестить, только свои светлые очи на народ обратил, как чуть не ослеп. Народ трудовой стоит в малиновых и малахитовых пиджаках, а под ними «гавайские» рубашки с пальмами и южными закатами солнца переливами шёлка играют, да у кого цепь золотая на шее сверкает, у кого браслет глаза огнём режет. Ни дать, ни взять – съезд партии «Русь криминальная»! Управленец как зашёлся в мелком смехе, так и не смог остановиться. Согнётся, головой потрясёт, словно какое-то наваждение с глаз стряхнуть хочет, разогнётся, увидит ту же картину и опять мелкой дробью пошёл. Его к нам в поликлинику так в полусогнутом состоянии и привезли, делать укол успокоительный. Укол сделали, он и успокоился. Совсем.
– Умер, что ли?
– Ага. Сердце не выдержало такой нагрузки. В газете «Гудок» некролог напечатали, что умер по причине сильного переживания за развал отрасли.
– Я заметила, что Авторитет ваш совсем золота не носит.
– Ой, он не любит это. Он вообще предпочитает особо не сверкать, одевается серо.
– Нет, он очень хорошо одет! Уж я кое-что в дорогой мужской одежде понимаю, я своего мужика у лучших московских портных одевала, у настоящих барыг лучшие ткани заказывала. А серо – это и есть модно. И даже стильно, когда одежда не «перекрикивает» самого человека. Одежда должна человека одевать, а не затмевать… Всё-таки странно, что такой человек – и бандит. А про женщин он как хорошо говорил…
– Ой, покажите мне мужика, который не умеет хорошо про женщин говорить! Это они все умеют. Одна беда, что слова у них с делом расходятся. Попадись ему баба на пути, помешай в его делах, так шею свернёт, не задумываясь. Они ещё в конце восьмидесятых валили цеховика какого-то на железнодорожном мосту, а тут вдруг женщина какая-то шла, припозднилась с последней электрички, увидела всё, онемела от ужаса. Авторитет её тут же в охапку сгрёб и с моста скинул, чтоб лишних свидетелей не было.
– Откуда же это знают, если свидетелей нет?
– Его люди иногда проговариваются, не выдерживают. Не все ж могут скрывать убийства и погромы. Это ж нервы какие надо иметь, чтоб такими вещами заниматься и делать вид, что ничего особенного не происходит. Авторитет периодически чистит свои ряды от «неврастеников», которые начинают болтать больше, чем надо.
– Как же на его деятельность жена смотрит?
– Никто не знает. Вообще, он её не грузит своей деятельностью, как другие мужики любят. Конечно, до неё доходят какие-то слухи, она его ругает. Но он на это не сердится. Было бы странно, если б женщина спокойно относилась к таким вещам. Он с такой, скорее всего, сам бы не связался, он таких «повёрнутых» баб не любит. Которые тащатся от убийств или жестокости… Нет, он сейчас намного лучше стал. В начале девяностых их тут много таких бегало – с расширенными зрачками, страшных, безумных, опьяневших от крови и насилия. Мы один раз видели, как его жена плакала прямо на улице, когда ей рассказали, что он другого такого же бандита, который хотел его «отжать» из сфер влияния, сжёг в машине вместе с бабой и ребёнком. Тут же он подлетает со своими архаровцами, все в рассыпную от неё – он почему-то не переносит, когда рядом с ней кто-то есть. Кроме него, разумеется. Она его оттолкнуть пытается, а он хохочет, как чёрт, на колени перед ней бухнулся, к себе прижал и рычит: «Рр-р-ры, тигр-р-рица моя сер-р-рдится! Ох, какая тигр-р-ра у меня стр-р-рогая, ни у кого такой нет. Пойдём, накажешь меня». В охапку её сгрёб, в машину запихнул и укатил. Нам так страшно было, что он и её убьёт.
– Как же они не боятся так жить? Ведь мальчики ещё совсем, сорока лет нет… Ведь всё к ним и вернётся!
– Чего там к ним вернётся? В кино только да романах глупых к злодеям всё возвращается. Я сколько лет работаю в медицине, ещё со школы в больнице подрабатывала, чтобы младшего брата на ноги поставить, а никогда не видела, чтобы такие люди тяжело болели или как-то страдали. Знаете, кто больше всего болеет? Люди с совестью или с какими-нибудь непоколебимыми принципами. Такие только и болеют, а бандиты всю свою ярость сразу выплёскивают во внешний мир, а не носят годами в себе. Я работала в раковом корпусе, так постоянно ревела, сколько там хороших людей помирает: добрых, работящих, заботливых. Ни одного злого или вредного человека там никогда не видела. Вот почему так? Родня тоже ревёт и вспомнить про умирающего ничего плохого не может, чтобы не было так тяжело провожать в мир иной. У нас тут умирал бывший директор комбината, когда всё разваливаться стало ещё в Перестройку. Так переживал, что у него сначала инфаркт случился, а потом и онкологию нашли. А как не переживать, если они после Войны комбинат восстановили с нуля, целый квартал города отстроили, наладили безупречную работу! И вдруг какие-то дураки пришли к власти, спускают указание всё сокращать и разваливать. Это сейчас у директоров по три квартиры, а он жил по соседству с нами сначала в семейном общежитии, потом по распределению в порядке общей очереди. А скольким людям помог! Кому с яслями, кому с жильём, кому с получением образования от производства. В высшие ведомства не боялся звонить и скандалить, чтобы не отключали отопление в цехах – там же люди работают. Живые люди! Когда Воротилов его замом стал, то хотел вообще всех пенсионеров из квартир от комбината выселить, бизнес на недвижимости сделать, но директор не позволил, отстоял стариков. Это людей, которые всех себя комбинату отдали! Мои родители среди них были, очень ему благодарны до сих пор. И вот только таких людей жизнь и наказывает. А лиходеев всяких – да никогда! На них даже медицинских карточек не заводят – не болит ничего. Только в кино да книгах мудрое провидение до таких докапывается. Люди и создают такие сюжеты от бессилия, что ничего не могут сделать с несправедливостью в реальности, так пусть хоть в вымышленном мире наказание настигнет того, кто его заслуживает.
